Три грани мизерикорда
Часть 31 из 41 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Кроме того, имелся ещё и третий фактор, в наличии которого Агата была вынуждена себе признаться: Анатоль Трейси ей нравился. Нравился как мужчина, с той самой минуты, как их взгляды встретились в кафетерии космопорта. Это было неожиданно и непривычно. До сих пор её сугубо женский интерес вызывал, пожалуй, только Тони Кертис. Алекс не в счет: мало ли в кого влюбляются сопливые девчонки. Женщинам потом бывает смешно, а иногда – грустно или даже стыдно, но прежний пыл не вернуть.
Впрочем, общение с фон Строффе здорово ей помогло. Доктор Ставрина решила для себя, что основное свойство прошлого состоит в том, что оно прошло. Ну вот прошло, и всё. Больше никаких глупостей относительно «права сидеть за одним столом». Мало ли кто кем был. Здесь и сейчас важно не это.
И поведение Анатоля блестяще подтвердило этот сравнительно недавно сделанный вывод.
– Я… не то чтобы знал. Скорее догадывался. Понимаешь, я, может быть, и не самого большого ума человек, но всё-таки, смею надеяться, не вовсе дурак. За ланчем у Неда ты упомянула о том, что родилась на Волге и выросла в приюте. Конечно, мне известны законы не всех ВМО[11], но пропустить такой серпентарий, как Волга… В общем, я с самого начала предполагал, что путь от рабыни до Спутницы и бортового врача не мог быть устлан лепестками роз. Разве что их стеблями. А потом… «пилот и шлюха»… «десять лет практики»… все эти «девочки» и «котята» Кертиса…
– Они тебе не понравились, – с притворной небрежностью заметила Агата.
С закусками они расправились молниеносно, но к горячему первый голод уже канул в небытие, и появилась возможность отвлечься на застольную беседу.
– Да, не понравились, – твердо ответил Анатоль. – Я не слишком шокирую тебя, если скажу, что ревновал?
Девушка всплеснула руками в картинном изумлении:
– Ревновал? Меня? С ума сойти! Первый случай за всю мою жизнь!
Вопреки легкомысленному тону было очевидно, что слова адвоката она восприняла всерьёз. Трейси был почему-то совершенно уверен, что сейчас Агата его не «читает»: не наблюдалось характерной легкой расфокусированности взгляда. Когда он успел научиться разбираться в таких нюансах?
Адвокат слегка поклонился:
– Кроме того, я немного испугался.
– Чего?! – теперь удивление девушки было неподдельным.
– Того, что поведение Кертиса напомнит тебе…
– …о том, как деловой партнер Бельмастого Тони преподнес меня ему, словно неодушевленный предмет?
Анатоль неловко кивнул.
Доктор Ставрина едва заметно пожала плечами и ностальгически улыбнулась, разглядывая на просвет почти черное вино в бокале. Исходящий от нее аромат дикой розы, очень простой, почти незатейливый, дурманил голову мужчины сильнее, чем самые дорогие духи.
– Знаешь, если я чему и научилась, так это выборочности воспоминаний и точки зрения на них. Да, Жорик Гладышев подарил меня Тони. А Тони взял, да и не воспринял меня как вещь. На тот момент он был один такой. Уникум. Мы прожили вместе три месяца, прикинь? И всё это время он говорил со мной, как с равной, учил стрелять, заставлял решать задачки по практическому поведению в разных ситуациях… можешь себе представить эти семинары?! Когда Жорик ударил меня, Тони попросту избил вице-президента Волги. Вот взял – и избил. До кровавых соплей и мольбы о пощаде. А потом, когда курс лечения и моя работа закончились, он выплатил мне колоссальную сумму. Во всяком случае, по моим тогдашним представлениям. Мог, кстати, и не платить: Жорик взял на себя все расходы. И этих заплаченных Тони денег мне хватило, чтобы выкупить приютский контракт. Анатоль, тебе когда-нибудь дарили тебя самого?
– Раньше – нет. Сейчас – да.
– В смысле?
– Я очень давно не чувствовал себя человеком. Функцией, чем-то, что определяется приставкой «мэтр» к фамилии – сколько угодно… а человеком… спасибо.
– Не за что.
Анатоль наклонился вперёд, оперся локтями о стол, сцепил пальцы и исподлобья внимательно посмотрел на сотрапезницу.
– Есть за что. Ты даришь мне – меня. Спасибо тебе за это. Так что теперь – здесь, сегодня – я могу понять, о чем речь. Вот, значит, о каком гонораре ты говорила…
– Гонорар… не в гонораре дело, – поморщилась Агата. – Деньги любят счёт, но главное не это. Тони увидел во мне человека, понимаешь? Он даже не стал придумывать мне имя, так и называл Агатой. Правда, – тут она усмехнулась, – как-то раз, будучи… эээ… не вполне трезвым, он обмолвился, что мне подошло бы имя Лукреция, но… что такое?!
Выражение лица Анатоля стало настолько странным, что она не выдержала – приоткрыла щиты. Адвокат был сильно встревожен, и под стать этой тревоге прозвучал заданный подчеркнуто нейтральным тоном вопрос:
– Ты кому-нибудь, кроме меня, говорила об этом?
– Да я и не вспоминала, просто сейчас к слову пришлось. В чём дело, Анатоль?
Трейси поднял палец, призывая девушку к молчанию. Потом связался с Гринбаттлом, потребовав невосстановимо стереть запись последних пяти минут, если таковая ведется, и не вести её в течение как минимум получаса. И вообще отключиться до особого распоряжения. И постановщик помех врубить на полную. Затем придвинулся ещё ближе, требовательно протянув руки над столом. Повинуясь этому жесту, Агата вложила свои ладони в его, немедленно крепко сжавшиеся.
– Я – твой юридический поверенный, верно?
– Верно, – кивнула она.
– Пока это так, в мои прямые обязанности входит давать тебе советы. Запомни: никогда. Никому. Ни при каких обстоятельствах – даже во сне – ты не должна говорить о том, что Энтони Кертис счёл тебя достойной этого имени. Забудь, поняла? Будем надеяться также, что он действительно был пьян и не помнит, что сказал.
…Это длинная история. И началась она задолго до твоего рождения. И даже задолго до моего. Ты что-нибудь знаешь о Семье Молинари? О семье с большой буквы? Верно, дон Антонио и его сыновья, Джузеппе и Карло. Интересная у тебя была программа обучения… ладно, не о том разговор. Ну, раз ты слышала об этих людях, то и судьба их тебе известна. Ха! Пошедший вразнос ходовой реактор! Это сказки, Агата. На самом деле, если верить Неду (а он, я думаю, в курсе, как немногие), всё было не совсем так.
Семья Молинари долгое время была в партнерских и даже дружеских отношениях с Семьей Бернардини. Дело было на Рафаэле и было, повторяю, очень давно. Потом дружба начала трещать по швам, хотя партнерство оставалось: в слишком многие совместные проекты вкладывали деньги обе Семьи.
Всё шло ни шатко, ни валко – до тех пор, пока сеньор Молинари с сыновьями и лично принесшим добрую весть зятем не вылетел с Рафаэля на Рубикон. Там за несколько дней перед тем единственная дочь дона родила сына, как две капли воды похожего на отца, но названного в честь деда. Дочь звали Лукрецией, а замуж она имела несчастье выйти за никчемного прощелыгу, не приспособленного ни к чему мота и бездельника по имени Роберт Кертис. Ага, вот именно. Осознала?
Визит отца и братьев должен был положить конец остракизму, которому подвергалась на протяжении нескольких лет решившая жить своим умом дочь и сестра, но… случилось то, что случилось.
Да нет тут ничего удивительного, женщины вообще редко попадают в писаную историю, если, разумеется, они не из тех, кто эту самую историю вершит. Вот и Лукреция Кертис не вошла в изученный тобой блок сведений о Семье Молинари.
Дальше… дальше выяснилось, что – официально – Семья Молинари бедна, как церковная крыса. Все без исключения её активы принадлежали (повторяю, официально) Семье Бернардини. Имели ли место подделка документов, предательство или что-то ещё, дознаться уже невозможно. В том, что речь шла об убийстве и последующем ограблении, никто не сомневался, но в окружении Антонио Молинари не нашлось желающих ссориться с Семьей Бернардини, оказывая помощь его дочери.
Какую выгоду можно было получить, помогая ей? Зато сама попытка выручить могла закончиться очень скверно, и все это понимали. Пьетро Бернардини такое весьма не понравилось бы… впрочем, приказа убить Лукрецию и ребёнка он так и не отдал. В самом-то деле, какая опасность могла исходить от неё самой или её отпрыска, который даже не был Молинари?
Ни она, ни ее сын не интересовали никого. Лукреция Кертис в одночасье стала одинокой вдовой с новорождённым сыном на руках… и без гроша за душой. Вдовой, которую никто не принимал в расчёт. Как ты сказала? Не самая последняя, но самая крупная ошибка Пьетро Бернардини? Согласен. Дальше рассказывать?
Антонио – или, если угодно, Энтони – Кертис вырос в трущобах Ларга. Его мать обладала, сдается мне, характером, похожим на твой. Она шла буквально на всё ради того, чтобы сын встал на ноги. Даже, поговаривают, торговала собой. И умерла, когда упорно карабкавшемуся вверх внуку Антонио Молинари было чуть за двадцать. Тогда, кстати, они и познакомились с Недом. Он ещё застал эту женщину в живых, но дни её были сочтены. Дядя, кстати, пытался помочь своему новому знакомому, но что он мог – беглец?
Впрочем, Энтони Кертис не забыл ни бескорыстной, хоть и бесплодной, попытки Эдварда Молбери, ни того, чему – а главное, кому – он обязан смертью обожаемой матери и собственным не слишком счастливым детством. И ещё лет двадцать спустя от Семьи Бернардини остались только скупые исторические справки в разделе «Мафиозные войны». А везде, где Бельмастому Тони Кертису доводилось задержаться хоть сколько-нибудь надолго, были воздвигнуты часовни и храмы, освященные во имя святой Лукреции. На Триангле – тоже, можешь поглядеть в туристическом справочнике. Красивая церковь. Впечатляет.
Правильно не думаешь. Какой, к черту, «Эдипов комплекс»! Всё куда сложнее. И куда хуже. Для тебя хуже, Агата. Потому что слабостей у Кертиса хватает, но это мелкие слабости. Такие, знаешь… житейские. На них не сыграешь. Да и меньше их становится с каждым годом, возраст – штука такая.
По-крупному же наш общий знакомый неприступен, как отвесный утёс. У него нет жены, нет признанных детей. Результат делания денег уже давно занимает его куда меньше процесса. Смерти он не боится, у него вообще со страхом отношения не сложились. Думаю, с младенчества. Его нельзя задеть практически ни с какой стороны.
Единственной большой слабостью Бельмастого Тони была мать, однако её уже более полувека нет в живых. Её – нет. А вот…
– Я не дура, Анатоль, – медленно произнесла Агата, когда адвокат умолк, выжидающе глядя на неё. – Если кто-то из недоброжелателей Тони пронюхает, что есть женщина, которая в его глазах способна претендовать на имя Лукреция, эту женщину могут счесть возможным рычагом давления. И попробовать использовать в игре против него. Вплоть до отсылки адресату по частям.
Она помолчала, собираясь с мыслями.
– А если он сам вдруг вспомнит тот полуночный разговор, всё будет зависеть от того, что перевесит: сентиментальность (если она ему вообще свойственна) или расчёт. Человек без крупных слабостей вряд ли допустит, чтобы кто-то заподозрил его в наличии хоть одной. И вполне может решить заранее избавиться от намека на такую слабость. Конечно, следует учитывать договор со Спайдером, но…
Девушка невесело усмехнулась и скрестила руки на груди.
– Мотать нам надо отсюда. Всем. Тебе в том числе. Пита, пожалуй, не тронут и Неда, думаю, тоже – Тони не дурак и понимает, что с более или менее случайными знакомыми я откровенничать не стану. Кроме того, если я тебя правильно поняла, Капитану Неду Бельмастый Тони обязан довольно многим. Даже если долги давно уплачены и отношения строятся на взаимном уважении. А ты – мой адвокат, с тобой я могла говорить о чём угодно. И тебе он не должен ничего.
Она откинулась на спинку кресла и опустила веки. Длинные ресницы собрали под глазами густые тени, между бровей залегла глубокая складка, лицо словно осунулось. Для ужина в тесном (куда уж теснее!) кругу Агата выбрала морской пейзаж за окнами. Не тихую, освещенную солнцем бухту, а вгрызающийся в скалы шторм. И сама она сейчас была частью этого пейзажа: то ли штормом, то ли скалой.
– Хотел бы я сказать, что ты сгущаешь краски… – медленно произнес Трейси.
Агата, не открывая глаз, приподняла уголок рта в невеселой усмешке:
– Я бы тоже хотела это сказать. Да что ж это за непруха такая, а? Я-то думала: закончу курс, буду с Платиной летать туда-сюда, мир посмотрю… а тут – то бежим, то стреляем, то опять бежим…
– А почему, кстати, ты называешь Барта Платиной? – полюбопытствовал Анатоль.
– Ха! – встряхнулась она. – Ты же не в курсе, конечно! Интересно? Расскажу.
Рассказчицей Агата была талантливой. Впрочем, и хорошее воображение слушателя играло немаловажную роль. Уже через минуту Анатоль оказался в гостиничном номере, и ночное небо перед глазами расцветало фейерверком десантных ботов, а за спиной спал накачанный лекарствами, беспомощный человек.
«Не могла же я его бросить? Может, я и зарабатывала на жизнь проституцией, но шалавой всё-таки не была никогда!»
Приземлившийся корабль («И упрямый же парень! Увидел метки живых, и рванул напролом!»), ожидание ушедшего на разведку майора Десницы, его возвращение под аккомпанемент скупой и точной стрельбы из окна. Путь вниз («Вот так Барт и стал Платиной!»), снова стрельба, поднимающаяся к окну аппарель, грабёж склада завода, принадлежавшего вице-президенту Волги. Посадка в Аверьяновке. Одна из спасенных женщин падает, застреленная Агатой, на трап, и оказывается, что это вовсе не женщина, а лестианин.
Закат, околоземная орбита, пребывание «в гостях» у имперской Службы Безопасности и спасение в виде закатского гражданства. Оймякон, Статус… опять лестиане («Говорила же я Тони, что там, где я под пулями бегала, ему не доведётся!»).
Юный рекн Ардо, похороны старого трана, самоубийственный рывок фон Строффе («Если бы не он, мы бы все там легли!»), снова орбита Земли и снова Закат…
Учёба; семья Ставриных, без единого звука принявшая чужачку как свою; натаскивание Барта на ведение переговоров и оценку состояния рынка («Не разорваться же мне!»); новая встреча с Десницей…
Уши Трейси глохли от грохота выстрелов, глаза слепли от взрывов. Полу под ногами передавалась вибрация работающих на пределе корабельных двигателей, на грудь наваливалась перегрузка и резко отпускала в момент прыжка…
Это Анатоль стрелял в пустоту, ориентируясь только на собственные ощущения, и балансировал под резкими порывами ветра на подрагивающей аппарели, поднимавшейся к шестому этажу волжского отеля. Это он из последних сил держался на допросах и терял сознание, когда его могли видеть уже только свои. Это ему суровая пожилая женщина объясняла, что у него теперь есть семья, которая не требует ничего, но отвечает за него по полной программе. И не кому-то другому, а Анатолю Трейси было страшно рассказывать о себе предмету безнадёжной юной влюбленности.
Какими наивными казались теперь его недавние рассуждения о знании законов Вольных Миров Окраины и услышанных тут и там фразах! И всё же…
Всё же адвокат отдавал себе отчет в том, что он кое-что сделал для того, чтобы эта женщина могла сидеть сейчас в мягком кресле и говорить о себе. Спокойно говорить. Без утайки. Без спешки. И она это понимала и признавала, вот ведь что удивительно!
– Помнишь, когда мы только встретились в порту, ты сказал, что трудно защищать человека, оказавшегося не в том месте не в то время? Ты обладаешь способностью прямо противоположной. Как минимум дважды за наше недолгое знакомство ты оказался там и тогда, где и когда было необходимо. Сперва – в том кафетерии, потом, сегодня – здесь, когда я ни хрена не знала, как общаться со Спайдером. И потом: твои связи. Именно ты сделал наш первый визит к Неду не вызывающим подозрений. А Пит? Если бы не он, на Дин мы попросту не попали бы, не говоря уж об успешных действиях. А он черта лысого взялся бы за дело, не иди речь о тебе. Сколько ещё вокруг тебя полезных людей, Анатоль?
– Не знаю, – пожал плечами Трейси. – Я не рассматриваю тех, кто меня окружает, с точки зрения возможной пользы. Просто, когда жизнь меня с кем-либо сталкивает, я с некоторой… фаталистской, что ли… обречённостью принимаю как данность, что всё это было не просто так. И если дороги наши пересекаются, я признаю, что вопреки всем законам геометрии они могут стать параллельными. А могут и не стать. Заранее никогда неизвестно. А почему ты спросила?
– Да есть у меня одна мыслишка. Слушай, если подумать… Ты ведь не просто так прилетел на Манки? С дорожной сумкой и кучей покупок, сделанных по принципу «вот это я забыл, а в пути понадобится!»?
– Ты наблюдательна.
– Угу… Анатоль, это, конечно, довольно самоуверенно с моей стороны… у тебя и своих планов, небось, хватает, но… не хочешь ли присоединиться к предприятию? Прибыль неплохая, объемы операций растут. Что-то мне подсказывает, что по завершении текущей заварушки обыкновенной торговлей мы вряд ли будем заниматься. Или будем, но больше для прикрытия основной деятельности. И тогда очень пригодится толковый юрист, разбирающийся в хитросплетениях законодательств ВМО. Как ты на это смотришь?
Впрочем, общение с фон Строффе здорово ей помогло. Доктор Ставрина решила для себя, что основное свойство прошлого состоит в том, что оно прошло. Ну вот прошло, и всё. Больше никаких глупостей относительно «права сидеть за одним столом». Мало ли кто кем был. Здесь и сейчас важно не это.
И поведение Анатоля блестяще подтвердило этот сравнительно недавно сделанный вывод.
– Я… не то чтобы знал. Скорее догадывался. Понимаешь, я, может быть, и не самого большого ума человек, но всё-таки, смею надеяться, не вовсе дурак. За ланчем у Неда ты упомянула о том, что родилась на Волге и выросла в приюте. Конечно, мне известны законы не всех ВМО[11], но пропустить такой серпентарий, как Волга… В общем, я с самого начала предполагал, что путь от рабыни до Спутницы и бортового врача не мог быть устлан лепестками роз. Разве что их стеблями. А потом… «пилот и шлюха»… «десять лет практики»… все эти «девочки» и «котята» Кертиса…
– Они тебе не понравились, – с притворной небрежностью заметила Агата.
С закусками они расправились молниеносно, но к горячему первый голод уже канул в небытие, и появилась возможность отвлечься на застольную беседу.
– Да, не понравились, – твердо ответил Анатоль. – Я не слишком шокирую тебя, если скажу, что ревновал?
Девушка всплеснула руками в картинном изумлении:
– Ревновал? Меня? С ума сойти! Первый случай за всю мою жизнь!
Вопреки легкомысленному тону было очевидно, что слова адвоката она восприняла всерьёз. Трейси был почему-то совершенно уверен, что сейчас Агата его не «читает»: не наблюдалось характерной легкой расфокусированности взгляда. Когда он успел научиться разбираться в таких нюансах?
Адвокат слегка поклонился:
– Кроме того, я немного испугался.
– Чего?! – теперь удивление девушки было неподдельным.
– Того, что поведение Кертиса напомнит тебе…
– …о том, как деловой партнер Бельмастого Тони преподнес меня ему, словно неодушевленный предмет?
Анатоль неловко кивнул.
Доктор Ставрина едва заметно пожала плечами и ностальгически улыбнулась, разглядывая на просвет почти черное вино в бокале. Исходящий от нее аромат дикой розы, очень простой, почти незатейливый, дурманил голову мужчины сильнее, чем самые дорогие духи.
– Знаешь, если я чему и научилась, так это выборочности воспоминаний и точки зрения на них. Да, Жорик Гладышев подарил меня Тони. А Тони взял, да и не воспринял меня как вещь. На тот момент он был один такой. Уникум. Мы прожили вместе три месяца, прикинь? И всё это время он говорил со мной, как с равной, учил стрелять, заставлял решать задачки по практическому поведению в разных ситуациях… можешь себе представить эти семинары?! Когда Жорик ударил меня, Тони попросту избил вице-президента Волги. Вот взял – и избил. До кровавых соплей и мольбы о пощаде. А потом, когда курс лечения и моя работа закончились, он выплатил мне колоссальную сумму. Во всяком случае, по моим тогдашним представлениям. Мог, кстати, и не платить: Жорик взял на себя все расходы. И этих заплаченных Тони денег мне хватило, чтобы выкупить приютский контракт. Анатоль, тебе когда-нибудь дарили тебя самого?
– Раньше – нет. Сейчас – да.
– В смысле?
– Я очень давно не чувствовал себя человеком. Функцией, чем-то, что определяется приставкой «мэтр» к фамилии – сколько угодно… а человеком… спасибо.
– Не за что.
Анатоль наклонился вперёд, оперся локтями о стол, сцепил пальцы и исподлобья внимательно посмотрел на сотрапезницу.
– Есть за что. Ты даришь мне – меня. Спасибо тебе за это. Так что теперь – здесь, сегодня – я могу понять, о чем речь. Вот, значит, о каком гонораре ты говорила…
– Гонорар… не в гонораре дело, – поморщилась Агата. – Деньги любят счёт, но главное не это. Тони увидел во мне человека, понимаешь? Он даже не стал придумывать мне имя, так и называл Агатой. Правда, – тут она усмехнулась, – как-то раз, будучи… эээ… не вполне трезвым, он обмолвился, что мне подошло бы имя Лукреция, но… что такое?!
Выражение лица Анатоля стало настолько странным, что она не выдержала – приоткрыла щиты. Адвокат был сильно встревожен, и под стать этой тревоге прозвучал заданный подчеркнуто нейтральным тоном вопрос:
– Ты кому-нибудь, кроме меня, говорила об этом?
– Да я и не вспоминала, просто сейчас к слову пришлось. В чём дело, Анатоль?
Трейси поднял палец, призывая девушку к молчанию. Потом связался с Гринбаттлом, потребовав невосстановимо стереть запись последних пяти минут, если таковая ведется, и не вести её в течение как минимум получаса. И вообще отключиться до особого распоряжения. И постановщик помех врубить на полную. Затем придвинулся ещё ближе, требовательно протянув руки над столом. Повинуясь этому жесту, Агата вложила свои ладони в его, немедленно крепко сжавшиеся.
– Я – твой юридический поверенный, верно?
– Верно, – кивнула она.
– Пока это так, в мои прямые обязанности входит давать тебе советы. Запомни: никогда. Никому. Ни при каких обстоятельствах – даже во сне – ты не должна говорить о том, что Энтони Кертис счёл тебя достойной этого имени. Забудь, поняла? Будем надеяться также, что он действительно был пьян и не помнит, что сказал.
…Это длинная история. И началась она задолго до твоего рождения. И даже задолго до моего. Ты что-нибудь знаешь о Семье Молинари? О семье с большой буквы? Верно, дон Антонио и его сыновья, Джузеппе и Карло. Интересная у тебя была программа обучения… ладно, не о том разговор. Ну, раз ты слышала об этих людях, то и судьба их тебе известна. Ха! Пошедший вразнос ходовой реактор! Это сказки, Агата. На самом деле, если верить Неду (а он, я думаю, в курсе, как немногие), всё было не совсем так.
Семья Молинари долгое время была в партнерских и даже дружеских отношениях с Семьей Бернардини. Дело было на Рафаэле и было, повторяю, очень давно. Потом дружба начала трещать по швам, хотя партнерство оставалось: в слишком многие совместные проекты вкладывали деньги обе Семьи.
Всё шло ни шатко, ни валко – до тех пор, пока сеньор Молинари с сыновьями и лично принесшим добрую весть зятем не вылетел с Рафаэля на Рубикон. Там за несколько дней перед тем единственная дочь дона родила сына, как две капли воды похожего на отца, но названного в честь деда. Дочь звали Лукрецией, а замуж она имела несчастье выйти за никчемного прощелыгу, не приспособленного ни к чему мота и бездельника по имени Роберт Кертис. Ага, вот именно. Осознала?
Визит отца и братьев должен был положить конец остракизму, которому подвергалась на протяжении нескольких лет решившая жить своим умом дочь и сестра, но… случилось то, что случилось.
Да нет тут ничего удивительного, женщины вообще редко попадают в писаную историю, если, разумеется, они не из тех, кто эту самую историю вершит. Вот и Лукреция Кертис не вошла в изученный тобой блок сведений о Семье Молинари.
Дальше… дальше выяснилось, что – официально – Семья Молинари бедна, как церковная крыса. Все без исключения её активы принадлежали (повторяю, официально) Семье Бернардини. Имели ли место подделка документов, предательство или что-то ещё, дознаться уже невозможно. В том, что речь шла об убийстве и последующем ограблении, никто не сомневался, но в окружении Антонио Молинари не нашлось желающих ссориться с Семьей Бернардини, оказывая помощь его дочери.
Какую выгоду можно было получить, помогая ей? Зато сама попытка выручить могла закончиться очень скверно, и все это понимали. Пьетро Бернардини такое весьма не понравилось бы… впрочем, приказа убить Лукрецию и ребёнка он так и не отдал. В самом-то деле, какая опасность могла исходить от неё самой или её отпрыска, который даже не был Молинари?
Ни она, ни ее сын не интересовали никого. Лукреция Кертис в одночасье стала одинокой вдовой с новорождённым сыном на руках… и без гроша за душой. Вдовой, которую никто не принимал в расчёт. Как ты сказала? Не самая последняя, но самая крупная ошибка Пьетро Бернардини? Согласен. Дальше рассказывать?
Антонио – или, если угодно, Энтони – Кертис вырос в трущобах Ларга. Его мать обладала, сдается мне, характером, похожим на твой. Она шла буквально на всё ради того, чтобы сын встал на ноги. Даже, поговаривают, торговала собой. И умерла, когда упорно карабкавшемуся вверх внуку Антонио Молинари было чуть за двадцать. Тогда, кстати, они и познакомились с Недом. Он ещё застал эту женщину в живых, но дни её были сочтены. Дядя, кстати, пытался помочь своему новому знакомому, но что он мог – беглец?
Впрочем, Энтони Кертис не забыл ни бескорыстной, хоть и бесплодной, попытки Эдварда Молбери, ни того, чему – а главное, кому – он обязан смертью обожаемой матери и собственным не слишком счастливым детством. И ещё лет двадцать спустя от Семьи Бернардини остались только скупые исторические справки в разделе «Мафиозные войны». А везде, где Бельмастому Тони Кертису доводилось задержаться хоть сколько-нибудь надолго, были воздвигнуты часовни и храмы, освященные во имя святой Лукреции. На Триангле – тоже, можешь поглядеть в туристическом справочнике. Красивая церковь. Впечатляет.
Правильно не думаешь. Какой, к черту, «Эдипов комплекс»! Всё куда сложнее. И куда хуже. Для тебя хуже, Агата. Потому что слабостей у Кертиса хватает, но это мелкие слабости. Такие, знаешь… житейские. На них не сыграешь. Да и меньше их становится с каждым годом, возраст – штука такая.
По-крупному же наш общий знакомый неприступен, как отвесный утёс. У него нет жены, нет признанных детей. Результат делания денег уже давно занимает его куда меньше процесса. Смерти он не боится, у него вообще со страхом отношения не сложились. Думаю, с младенчества. Его нельзя задеть практически ни с какой стороны.
Единственной большой слабостью Бельмастого Тони была мать, однако её уже более полувека нет в живых. Её – нет. А вот…
– Я не дура, Анатоль, – медленно произнесла Агата, когда адвокат умолк, выжидающе глядя на неё. – Если кто-то из недоброжелателей Тони пронюхает, что есть женщина, которая в его глазах способна претендовать на имя Лукреция, эту женщину могут счесть возможным рычагом давления. И попробовать использовать в игре против него. Вплоть до отсылки адресату по частям.
Она помолчала, собираясь с мыслями.
– А если он сам вдруг вспомнит тот полуночный разговор, всё будет зависеть от того, что перевесит: сентиментальность (если она ему вообще свойственна) или расчёт. Человек без крупных слабостей вряд ли допустит, чтобы кто-то заподозрил его в наличии хоть одной. И вполне может решить заранее избавиться от намека на такую слабость. Конечно, следует учитывать договор со Спайдером, но…
Девушка невесело усмехнулась и скрестила руки на груди.
– Мотать нам надо отсюда. Всем. Тебе в том числе. Пита, пожалуй, не тронут и Неда, думаю, тоже – Тони не дурак и понимает, что с более или менее случайными знакомыми я откровенничать не стану. Кроме того, если я тебя правильно поняла, Капитану Неду Бельмастый Тони обязан довольно многим. Даже если долги давно уплачены и отношения строятся на взаимном уважении. А ты – мой адвокат, с тобой я могла говорить о чём угодно. И тебе он не должен ничего.
Она откинулась на спинку кресла и опустила веки. Длинные ресницы собрали под глазами густые тени, между бровей залегла глубокая складка, лицо словно осунулось. Для ужина в тесном (куда уж теснее!) кругу Агата выбрала морской пейзаж за окнами. Не тихую, освещенную солнцем бухту, а вгрызающийся в скалы шторм. И сама она сейчас была частью этого пейзажа: то ли штормом, то ли скалой.
– Хотел бы я сказать, что ты сгущаешь краски… – медленно произнес Трейси.
Агата, не открывая глаз, приподняла уголок рта в невеселой усмешке:
– Я бы тоже хотела это сказать. Да что ж это за непруха такая, а? Я-то думала: закончу курс, буду с Платиной летать туда-сюда, мир посмотрю… а тут – то бежим, то стреляем, то опять бежим…
– А почему, кстати, ты называешь Барта Платиной? – полюбопытствовал Анатоль.
– Ха! – встряхнулась она. – Ты же не в курсе, конечно! Интересно? Расскажу.
Рассказчицей Агата была талантливой. Впрочем, и хорошее воображение слушателя играло немаловажную роль. Уже через минуту Анатоль оказался в гостиничном номере, и ночное небо перед глазами расцветало фейерверком десантных ботов, а за спиной спал накачанный лекарствами, беспомощный человек.
«Не могла же я его бросить? Может, я и зарабатывала на жизнь проституцией, но шалавой всё-таки не была никогда!»
Приземлившийся корабль («И упрямый же парень! Увидел метки живых, и рванул напролом!»), ожидание ушедшего на разведку майора Десницы, его возвращение под аккомпанемент скупой и точной стрельбы из окна. Путь вниз («Вот так Барт и стал Платиной!»), снова стрельба, поднимающаяся к окну аппарель, грабёж склада завода, принадлежавшего вице-президенту Волги. Посадка в Аверьяновке. Одна из спасенных женщин падает, застреленная Агатой, на трап, и оказывается, что это вовсе не женщина, а лестианин.
Закат, околоземная орбита, пребывание «в гостях» у имперской Службы Безопасности и спасение в виде закатского гражданства. Оймякон, Статус… опять лестиане («Говорила же я Тони, что там, где я под пулями бегала, ему не доведётся!»).
Юный рекн Ардо, похороны старого трана, самоубийственный рывок фон Строффе («Если бы не он, мы бы все там легли!»), снова орбита Земли и снова Закат…
Учёба; семья Ставриных, без единого звука принявшая чужачку как свою; натаскивание Барта на ведение переговоров и оценку состояния рынка («Не разорваться же мне!»); новая встреча с Десницей…
Уши Трейси глохли от грохота выстрелов, глаза слепли от взрывов. Полу под ногами передавалась вибрация работающих на пределе корабельных двигателей, на грудь наваливалась перегрузка и резко отпускала в момент прыжка…
Это Анатоль стрелял в пустоту, ориентируясь только на собственные ощущения, и балансировал под резкими порывами ветра на подрагивающей аппарели, поднимавшейся к шестому этажу волжского отеля. Это он из последних сил держался на допросах и терял сознание, когда его могли видеть уже только свои. Это ему суровая пожилая женщина объясняла, что у него теперь есть семья, которая не требует ничего, но отвечает за него по полной программе. И не кому-то другому, а Анатолю Трейси было страшно рассказывать о себе предмету безнадёжной юной влюбленности.
Какими наивными казались теперь его недавние рассуждения о знании законов Вольных Миров Окраины и услышанных тут и там фразах! И всё же…
Всё же адвокат отдавал себе отчет в том, что он кое-что сделал для того, чтобы эта женщина могла сидеть сейчас в мягком кресле и говорить о себе. Спокойно говорить. Без утайки. Без спешки. И она это понимала и признавала, вот ведь что удивительно!
– Помнишь, когда мы только встретились в порту, ты сказал, что трудно защищать человека, оказавшегося не в том месте не в то время? Ты обладаешь способностью прямо противоположной. Как минимум дважды за наше недолгое знакомство ты оказался там и тогда, где и когда было необходимо. Сперва – в том кафетерии, потом, сегодня – здесь, когда я ни хрена не знала, как общаться со Спайдером. И потом: твои связи. Именно ты сделал наш первый визит к Неду не вызывающим подозрений. А Пит? Если бы не он, на Дин мы попросту не попали бы, не говоря уж об успешных действиях. А он черта лысого взялся бы за дело, не иди речь о тебе. Сколько ещё вокруг тебя полезных людей, Анатоль?
– Не знаю, – пожал плечами Трейси. – Я не рассматриваю тех, кто меня окружает, с точки зрения возможной пользы. Просто, когда жизнь меня с кем-либо сталкивает, я с некоторой… фаталистской, что ли… обречённостью принимаю как данность, что всё это было не просто так. И если дороги наши пересекаются, я признаю, что вопреки всем законам геометрии они могут стать параллельными. А могут и не стать. Заранее никогда неизвестно. А почему ты спросила?
– Да есть у меня одна мыслишка. Слушай, если подумать… Ты ведь не просто так прилетел на Манки? С дорожной сумкой и кучей покупок, сделанных по принципу «вот это я забыл, а в пути понадобится!»?
– Ты наблюдательна.
– Угу… Анатоль, это, конечно, довольно самоуверенно с моей стороны… у тебя и своих планов, небось, хватает, но… не хочешь ли присоединиться к предприятию? Прибыль неплохая, объемы операций растут. Что-то мне подсказывает, что по завершении текущей заварушки обыкновенной торговлей мы вряд ли будем заниматься. Или будем, но больше для прикрытия основной деятельности. И тогда очень пригодится толковый юрист, разбирающийся в хитросплетениях законодательств ВМО. Как ты на это смотришь?