Тревожные люди

– Вы использовали слово «биржевой крах», но ведь крах терпят не биржи и не банки, а люди.

– Вашим словам есть логическое объяснение.

– Какое же?

– Вы считаете, что мир вам что-то должен. Это не так.

– Вы так и не ответили на мой вопрос. Я спросила, за что вы любите свою работу. А вы рассказали, почему она вам так хорошо удается.

– Только слабаки любят свою работу.

– Не согласна.

– Просто вы любите свою работу.

– Вы считаете, это плохо?

– Вы злитесь? Такие, как вы, постоянно злятся. Знаете почему?

– Нет.

– Потому что вы ошибаетесь. Если вы перестанете ошибаться, то и злиться не будете.

Психолог посмотрела на часы. Она по-прежнему считала, что главная проблема Зары – одиночество, но между одиночеством и отсутствием друзей есть разница. Вместо того чтобы сказать это вслух, психолог, отчаявшись, пробормотала: «Знаете… наше время подошло к концу».

Зара невозмутимо кивнула и встала. Она поставила стул обратно, строго параллельно столу. И произнесла, почти отвернувшись, будто не собираясь этого говорить:

– Вы верите, что есть плохие люди?

Психолог попыталась скрыть удивление.

– Вы спрашиваете меня как психолога, или это философский вопрос? – выдавила она.

Зара снова заговорила с тостером:

– Вам в детстве словарь в задницу засунули или вы от природы такая? Просто ответьте на вопрос: вы верите, что бывают плохие люди?

Психолог заерзала так, что чуть штаны наизнанку не вывернула.

– Надо сказать… да. Я верю, что люди бывают плохими.


– Думаете, они знают об этом?

– В каком смысле?

Взгляд Зары упал на картину с мостом.

– По моему опыту, среди людей есть настоящие свиньи. Бесчувственные и жестокие личности. Но даже они никогда не считают себя плохими.

Психолог долго и тщательно взвешивала этот вопрос, а потом ответила:

– Да. Честно говоря, я думаю, все люди убеждают себя, что они делают этот мир лучше. Или, по крайней мере, что не делают его хуже. Что все мы стоим на правильной стороне. Даже если… не знаю… даже худшие из наших поступков служат какой-то высшей цели. Почти для каждого из нас существует граница между тем, что мы считаем добром и злом, и когда мы нарушаем собственный моральный кодекс, то ищем себе оправдание. По-моему, в криминологии это называется нейтрализацией. Мы можем оправдывать себя религиозными или политическими убеждениями, внушать себе, что нас вынудили, мы выдумываем справедливое обоснование своим нехорошим поступкам. Думаю, ничтожное меньшинство людей способно жить, осознавая, что они… плохие.

Зара ничего не сказала, а лишь крепче вцепилась в свою чересчур большую сумку и, дважды моргнув, чуть не призналась, – ее рука была на полпути к письму. Она даже позволила себе, пусть ненадолго, поиграть с мыслью о том, не рассказать ли психологу, что она солгала о своем хобби. Она не начала ходить на показы квартир, потому что ходила на них последние десять лет. Это не было хобби, это было одержимостью.

Но слова так и не сорвались с языка. Она застегнула сумку, закрыла дверь, и в кабинете повисла тишина. Психолог так и осталась сидеть за столом в отчаянии от того, что была в отчаянии. Она пыталась записать свои мысли перед следующей встречей, но так и сидела перед компьютером в поисках объявлений о показе квартир. Пыталась вычислить, какую из них Зара посетит в следующий раз. Это, разумеется, оказалось невозможно, но было бы проще простого, если бы Зара рассказала ей, что во всех квартирах, которые она посетила, имелись балконы, и со всех балконов открывался вид на мост.



Тем временем Зара стояла в лифте. На полпути вниз она нажала кнопку «стоп», чтобы выплакаться. Письмо в сумке она так и не распечатала. Зара не решалась прочесть его, потому что знала, что психолог права. Зара была из тех, кто не смог бы жить, зная, что она плохой человек.





Глава 28




Это история об ограблении банка, показе квартиры и захвате заложников. Впрочем, это также история об идиотах. Хотя, пожалуй, не только о них.



Десять лет назад человек написал письмо. Отправил его женщине из банка. Отвез детей в школу, прошептал им на ухо, что любит их, уехал, припарковался возле реки. Встал на парапет моста и прыгнул. Неделю спустя на том же мосту стояла девочка-подросток.

Для вас, понятное дело, не имеет значения, что это за девочка. Она была одной из миллиардов, а большинство людей для нас – просто люди. Мы друг другу чужие, ваш страх и мой страх могут на мгновение соприкоснуться в толпе через соприкоснувшиеся полы наших пальто. Мы никогда не узнаем, что мы сделали во вред друг другу, ради друг друга, взамен друг друга. И все же. Девочку на мосту звали Надя. Дело было спустя неделю после того, как с того же места на парапете спрыгнул навстречу смерти тот самый человек. Она ничего о нем не знала, но училась в той же школе, что и его дети, а тогда много об этом говорили. Вот у нее и возникла эта идея. Никто толком не знал, когда это пришло ей в голову – до того, как он прыгнул, или после. Иногда бывает невыносимо больно быть человеком. Когда ты не понимаешь себя, не любишь свое тело. Ты смотришь в зеркало и не понимаешь, кому принадлежат эти глаза, и думаешь: «Что со мной не так? Почему мне так плохо?»



У девочки не было ни детской травмы, ни горя. Она просто была несчастна. Где-то внутри ее поселилось маленькое злобное существо, которое не показывал рентгеновский снимок. Оно вместе с кровью растекалось по венам, наполняя ее голову голосами, шептавшими, что у нее ничего не получится, она слабая и некрасивая и никогда не станет нормальной. Когда слезы кончаются, ты способен сделать множество глупостей, голоса в голове не замолкают ни на минуту, тебе все время не по себе. В конце концов тебе становится невыносимо больно только от того, что кожа обтягивает ребра, что невозможно

Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. Купить недорого с доставкой можно здесь.