Третья тайна

Если только речь не идет о каком-нибудь мерзавце.

— На этой неделе у тебя назначено УЗИ, верно? — спросила Мерси.

— Да. Жду не дождусь.

Скоро Роуз узнает пол будущего ребенка.

— Свяжешься со мной, да? — Мерси взялась за дверную ручку.

— Конечно.

— Спустишься вниз?

— Я пока не готова говорить с папой. Передай, что спущусь позже.

— Ладно.

Когда Мерси сошла по лестнице, она вдруг вспомнила, что оставила Трумэна наедине с родителями. Она почувствовала угрызения совести и направилась на звук их голосов. Оказалось, все трое успели переместиться на кухню. Трумэн и ее отец, сидя за столом, уплетали яблочный пирог. С мороженым. Мать, сияя, подлила кофе в чашку Дейли. Мерси показалось, что она по ошибке зашла в чужой дом.

Кто эти милые люди, сидящие за столом и наслаждающиеся пирогом?

Трумэн поблагодарил Дебору, сделал глоток и встретился взглядом с Мерси. Его глаза весело блеснули.

— Не хочешь пирога? — поинтересовалась у Мерси мать. — Роуз испекла.

Отец сосредоточился на своей тарелке, стараясь подцепить вилкой последние кусочки.

В животе у Мерси заурчало. Но тут она вспомнила обезображенный труп Роба Мюррея.

— Нет, спасибо. Роуз пока останется наверху.

— С ней всё в порядке? — спросила Дебора.

— Да. Только не давите на нее. — Мерси посмотрела на отца, но тот продолжал есть, не поднимая взгляда. — Она сама решит, как лучше для нее и ее ребенка.

После этих слов Карл Килпатрик поднял голову и открыл было рот, но передумал и вернулся к почти пустой тарелке.

— Я еду домой, — объявила Мерси и, приподняв бровь, взглянула на Трумэна: — Не заставляй меня оттаскивать тебя от пирога.

Шеф полиции в два счета прикончил недоеденный кусок, вытер рот и встал:

— Дебора, передайте Роуз, что пирог просто чудесный.

Мать Мерси снова просияла, глядя на Трумэна. Дейли пожал руку Килпатрику-старшему и попрощался.

Выйдя из дома, он остановил Мерси, прежде чем она успела сесть в машину.

— Как Роуз?

— В порядке. Просто растеряна.

— Ник — хороший парень и, похоже, испытывает к Роуз сильные чувства.

— С чего ты взял?

— У меня есть глаза. Колыбель, которая стоит в гостиной, — особый подарок. Надеюсь, Роуз не собирается избегать Ника.

— Не собирается. Она хочет дать шанс потенциальным отношениям.

— Рад слышать. — Трумэн выглядел донельзя довольным. — Кажется, твоей матери я понравился, — с ухмылкой произнес он. — Она угостила меня пирогом.

— Я заметила.

Трумэн прислонился к ее автомобилю и обнял Мерси. Она вздохнула, словно сбрасывая тяжкий груз, накопившийся за этот долгий день, и растаяла в его объятиях. Хватит думать о трупах, сердитом отце, сбежавшей подозреваемой…

От Трумэна веяло надежностью и уютом. Она прижалась губами к его шее, и он напрягся. Продемонстрировав свою власть над ним, довольная Мерси поцеловала его возле уха.

— Кейли сегодня ночует у подруги, — прошептала она.

Трумэн закрыл глаза. Его тело пробила дрожь от приятных ощущений за ухом.

— Больше ни слова. — Он страстно поцеловал ее и подтолкнул к водительской дверце. — Я поеду следом.






20




Я никогда не видела отца.

Когда я подросла и начала замечать, что у детей в книжках есть и мама, и папа, мне стало любопытно. Несколько лет я мирилась с ответом матери, что у меня его никогда не было. Когда мне исполнилось тринадцать, я поняла, что такое в принципе невозможно, и снова стала расспрашивать.

В тот день мы шли по лесной тропинке к излюбленному месту матери, где она возносила свои молитвы: на солнечной поляне между высокими соснами. Мать часто уходила туда на несколько часов. Называла это «поиском гармонии с природой». Она научила меня повсюду замечать маленькие чудеса. Каждый листик, каждая птица и даже земля под ногами — у всего вокруг имелась удивительная история. Я любовалась поразительными сплетениями лиственных прожилок и задумывалась, каким образом листва меняет цвет и, в конце концов, увядает. Следила за полетом птиц, и мне ужасно хотелось присоединиться к ним — стать невесомой, воспарить. Откуда Бог черпал вдохновение для этих хрупких созданий, порхающих с дерева на дерево? Когда я зачерпывала горсть земли, мне открывались новые миры — миры песчинок, минералов и гальки.

Можно узнать столько всего нового, если найти время…

Мы добрались до места. Посреди поляны торчало несколько старых пней. Мать поставила толстую свечу на самый большой и жестом пригласила меня сесть на пень поменьше. Зажгла свечу, закрыла глаза и задышала глубоко и ровно, впитывая лесные запахи. Через мгновение она присела рядом и встретилась со мной взглядом.

— Твой отец в тюрьме.

Не знаю, какой ответ я ждала, но точно не этот.

— Почему?

Мать затихла.

— Долгая история.

— Разве не за этим ты привела меня сюда?

Она взглянула на свечу.

— Да, ты права.

Я ждала продолжения, зная, что торопить ее нельзя. Мать все объяснит, когда будет готова… но кровь буквально закипела в моих в жилах. Мой отец — преступник. Меня переполнял стыд, как если бы множество людей узнали мою грязную тайну. Однако слова Оливии слышали только деревья и земля.

Или же… другие тоже знали? Может, моей матери сторонились в магазинах и на улице отчасти из-за моего отца? Поэтому к нам никто не ходит — кроме ее клиентов?

— Знаешь, я тоже когда-то была молодой. Красивой. Мужчины провожали меня взглядами…

— И по-прежнему провожают.

Я никогда не считала мать старухой, хоть и знала, что, когда я родилась, ей было уже почти тридцать.

Мать фыркнула:

— Они смотрят не так, как раньше.

Я ждала продолжения.

— Я встретилась с твоим отцом на дискотеке.

— Что?!

Я никак не могла представить свою замкнутую мать посреди толпы.

— Замолчи и слушай. Повторять я не буду. Никогда.

Я сжала губы. Она не шутила: в жизни не видела у нее такого выражения лица. Грустного и мечтательно-задумчивого. Мать сидела не так, как всегда, не выпрямившись, а морщины на ее лбу стали глубже. Я ощутила ее землисто-бежевую ауру — не такую, как обычно: не спокойную синеву, пахнущую океаном. И приготовилась внимательно слушать.

— Он был красив и обаятелен. Под его взглядом я вся таяла. А какие слова он говорил… Знал, как соблазнить.

Я сморщила нос.

— Тогда я жила в маленьком домике на окраине Бенда. Он жил в центре города, но вскоре стал проводить у меня все свободное время. Через три месяца мы сыграли свадьбу.

Мать, уставившись на свечу, медленно расплылась в улыбке. Я жадно ловила каждое слово и пыталась представить ее влюбленной.

— Он редко говорил о делах. Я знала только, что он работает на важного человека и его очень ценят. Он описывал свою работу как «делать все, что потребует босс». Только потом я узнала, что ему часто приходилось использовать пистолет.

— Пистолет… — шепотом повторила я. Оружие было для меня чем-то загадочным — в книжках его носили пираты и солдаты.

— В первый же год наши отношения стали рушиться. Его часто не бывало в городе, и он никогда не говорил, куда уезжает. «Это по работе» — вот единственное объяснение, которое я получала. — Кончики ее пальцев коснулись края подбородка. — Я научилась не настаивать и не переспрашивать.