Третья пуля

– Разумеется, нет. Но я не имею в виду, что пойду туда сам. Туда пойдет мой представитель. После того как он проверит кое-что, я уеду отсюда.

На лице Стронского было написано разочарование.

– Свэггер, возвращайтесь домой. Доверьте это дело мне. Я все узнаю и сообщу вам. Едва ли это стоит жизни.

– Нет. Я должен проинструктировать человека, который отправится туда. Мне нужно поговорить с ним, задать ему ряд вопросов, чтобы быть уверенным в нем, чтобы у меня не было никаких сомнений. На эту роль подходит только один человек. Это вы, Стронский.

– Бог мой, вы хотите, чтобы и я лишился жизни из-за того, что произошло пятьдесят лет назад?! Это просто какое-то безумие!

– Я должен доверять этому человеку. Я доверяю Стронскому. Мы встретимся с вами в каком-нибудь безопасном месте в Москве и все обсудим.

Боб действительно доверял Стронскому. Кроме того, уже в достаточной степени зная этого человека, он чувствовал, что его лицо может сказать ему больше, нежели лицо незнакомца.

– Деньги. Вы помните, какую цену заламывает это дерьмо? И это еще после торговли…

– Это меня не волнует.

– Никогда не думал, что когда-нибудь встречу человека, которого не волнуют деньги.

– Может быть, это обойдется не так дорого. На этот раз вы будете один, и не в большом зале, а в другой комнате, посвященной контрразведке, расположенной на другом этаже.

– Если я сделаю это, вы уедете домой?

– Я пойду в американское посольство и обращусь к морским пехотинцам. Они с легкостью отправят меня домой. Никакой финской границы. Я слишком стар, чтобы лазить по снегу.

Стронский с сомнением покачал головой.

– Мы встретимся с вами на публике, где-нибудь в районе американского посольства, – сказал Свэггер, – все обсудим, пожмем друг другу руки, и я войду в здание посольства. Они наведут обо мне справки в Соединенных Штатах, ФБР даст добро, и я исчезну отсюда. Такой вариант вас устраивает?

– Почему вы решили, что я сумею сделать это? Я снайпер, а не профессор. Эта ваша Кэти, она толковая и отыщет то, что вам нужно. А я? Предположим, я не смогу найти это.

– Уверен, что сможете.

– Что это такое?

– Во всех службах раз в несколько лет устраиваются проверки. Мне нужно знать, в каких масштабах проверялось советское посольство в Мехико в 1963 году, в особенности помещения, где работали агенты КГБ. Там велась какая-то игра. Микрофоны, установленные по всему зданию, в самых неожиданных местах. Глаз Сталина, борода Ленина, писсуар в мужском туалете… Это здание, как и многие другие по всему миру, являлось гигантским радиопередатчиком, вещавшим двадцать четыре часа в сутки, а целая армия слушателей записывала все это на бумагу и на магнитофонную пленку. Никаких секретов там не было – по крайней мере, когда не использовалась криптография, – и, по всей вероятности, это продолжалось не очень долго. Мне нужно подтверждение того, что ничто из сказанного Освальдом сотрудникам КГБ не носило приватного характера. Другими словами, что все, сказанное им, известно также и другим.

– Кажется, я знаю, о ком вы говорите, – сказал Стронский.

– Да. Красному Джеймсу Бонду совсем не обязательно быть красным. Он мог быть слушателем. И кого он слушал? Он мог работать на ЦРУ.





Глава 11




После длительной и жесткой торговли они сошлись на десяти тысячах долларов. Свэггера отвезли в кузове грузовика к банкомату «Бэнк оф Америка» в центре Москвы – он испытывал слишком большое напряжение, чтобы размышлять об иронии судьбы. Предварительно переговорив по спутниковому телефону со своим банкиром в Бойсе, Боб получил деньги. Чудо современной спутниковой связи: находясь в помещении магазина, торговавшего велосипедами, он звонит человеку в Бойсе, который, в свою очередь, звонит в Атланту, дабы компьютерная транзакция была подтверждена в Москве, – а на следующий день вновь приезжает в кузове грузовика в велосипедный магазин и получает наличные.

Затем последовало долгое ожидание. Исполненные пустоты и скуки однообразные дни тянулись унылой чередой. Постепенно нарастало чувство тревоги. Как жаль, что ему больше нельзя ни курить, ни пить – это могло принести хоть какое-то облегчение. Не оставалось ничего другого, кроме как глядеть в потолок с крошащейся штукатуркой.

Боб смотрел по телевизору европейский футбол, неожиданно проникшись интересом к этой игре, старался не думать о дочерях и сыне и о той прекрасной жизни, которую они строили, скучал по жене, оплакивал почивших родных и друзей, вспоминал определенные ароматы и оттенки. Его единственным компаньоном был пистолет – блестящая разработка Инструментального конструкторского бюро и безупречно выполненное изделие компании олигарха Иксовича. Он извлекал его из кобуры, рассматривал, щелкал курком, привыкал к нему и всесторонне изучал, как только может изучать человек огнестрельное оружие, не стреляя из него.

Его традиционный ночной гость Освальд перестал являться. Никаких идей, никаких прозрений, ничего. Однажды, находясь в очередной дыре, Свэггер решил запустить мыслительный процесс, написав «Ли Харви Освальд» на полях русского журнала о здоровой пище. Ручка отказывалась писать на глянцевой бумаге, и из этой затеи ничего не вышло.

А может быть, что-то и вышло.

В ту ночь, как и прежде, он заснул тревожным сном и вдруг явственно ощутил чье-то присутствие. Ли, проклятая маленькая обезьяна, что ты теперь задумал?

Ничтожный ублюдок, как всегда, молчал, самодовольно улыбаясь. Свэггер попытался вновь провалиться в забытье, но не тут-то было.

Он увидел подонка в его снайперском гнезде: взъерошенные волосы, трясущиеся руки, вцепившиеся в жалкую крошечную винтовку, в глазах жажда славы и бессмертия.

Что ты собираешься делать, гнусный негодяй?

В его сознании вновь молнией пронеслась мысль: почему он дожидался, пока лимузин повернет с Хьюстон– на Элм-стрит и окажется скрытым за несколькими деревьями? Надо же быть таким идиотом!

Эта мысль впервые возникла у него в тот момент, когда он увидел снайперское гнездо. И вот она опять не давала ему покоя. В чем, черт возьми, дело? Ни один мало-мальски опытный стрелок не стал бы стрелять по движущейся цели, когда та скрылась за деревьями. Он непременно выбрал бы момент, в миллионный раз твердил себе Свэггер, когда лимузин замедлил движение почти до полной остановки, совершая левый поворот прямо под снайперским гнездом Освальда. В этой точке президент находился ближе всего к стрелку – примерно в 25 метрах. Его грудь и голова прекрасно просматривались из окна. Угол составлял около 75 градусов, траектория пролегала через ветровое стекло и перегородку между водительским и пассажирским отделениями. Это был бы верный выстрел, на точности которого не отразилось бы даже то, что обычные прицелы отрегулированы для стрельбы на дистанцию 300 метров, как не отразились бы и проблемы с выравниванием оптического прицела.

И он действительно пытался его произвести. В его распоряжении имелось на выбор шесть окон. Почему он выбрал левое угловое? Потому, что оттуда лучше всего виден поворачивающий прямо под ним автомобиль. Это правильный выбор.


Если бы он планировал произвести выстрел, когда автомобиль проедет дальше по Элм-стрит, то выбрал бы окно справа, которое, с учетом кривизны этой улицы, позволяло стрелять с наименьшей поправкой. Похоже, Освальд, несмотря на обуревавшую его манию величия и представление о себе как о вершителе судеб мира, сомневался в своей способности попасть с поправкой на дистанции около девяноста метров. Потому-то он и выбрал окно слева. Вряд ли он стрелял, не веря в свою способность поразить цель и зная, что промахнется.

Тук-тук.

Кто там?

Прозрение.

Свэггер понял, что мерзавец в снайперском гнезде пытался произвести легкий выстрел с более близкой дистанции, и промах – явившийся следствием его натуры неудачника и обыкновения проявлять нерешительность в ответственный момент – предопределил события последующих секунд. Освальд приготовился, прицелился в грудь президента и в момент минимальной скорости автомобиля и максимальной приближенности цели нажал на спусковой крючок… и ничего не услышал.

Что могло случиться? Может быть, он от волнения забыл снять винтовку с предохранителя? Тот на «манлихер-каркано» чертовски мал, плохо сконструирован и крайне неудобен – особенно в условиях боя. Представляет собой кнопку, расположенную под поршнем, в задней части ствольной коробки. Для того чтобы снять винтовку с предохранителя, нужно обязательно посмотреть на него и аккуратно перевести в соответствующее положение. Идиот, прозванный товарищами Оззи Кроликом, щелкнул вхолостую, запаниковал, снял винтовку с предохранителя и вернулся в исходное положение, уверенный, что уже упустил момент. Его первый выстрел мог стать преждевременным, поскольку он целился в президента сквозь деревья – а спусковой крючок «манлихер-каркано» в отличие от современных винтовок на удивление легок.

Раздается выстрел. Освальд знает, что это промах, а между тем время безнадежно уходит. Он передергивает затвор, вновь занимает позицию для стрельбы и с изумлением обнаруживает отсутствие какой-либо реакции со стороны пассажиров автомобиля, выехавшего из-за деревьев на открытое пространство, равно как со стороны сотрудников службы безопасности и публики. Он ловит президента в перекрестье прицела. Это его наивысший шанс поразить голову, поскольку Кеннеди находится от него на расстоянии менее шестидесяти метров, угол весьма благоприятен, автомобиль едет с очень малой скоростью, уменьшение почти незаметно через дешевое стекло примитивного оптического устройства. К тому же он теперь знает, что для нажатия на спусковой крючок не требуется большого усилия.

И он промахивается вновь.

Конечно, это волшебная пуля, и он не только не промахивается, но и поражает сразу двух человек. Но об этом известно Богу, но не Освальду. После выстрела президент лишь слегка дергается, что Освальд может и не видеть через окуляр прицела в момент отдачи. Он передергивает затвор, занимает позицию для стрельбы и… ничего не понимает. Президент не валится навзничь – он лишь немного наклоняется вперед и медленно подносит руки к горлу. Освальд не видит никаких признаков попадания и, должно быть, думает: «Идиот! Опять промазал! Что случилось с прицелом? Я ведь точно прицелился – и все равно промахнулся. В чем дело?»

С учетом психологического состояния Освальда, Свэггер не представлял, каким образом тот смог бы моментально прийти в себя после двух промахов, забыть сомнения, победить страх перед новой неудачей, сосредоточиться и произвести идеальный выстрел в голову довольно быстро удалявшегося от него Кеннеди.

Что случилось? Неужели он был способен на это? На протяжении всей своей жизни этот серый, ничтожный человечек не знал ни единого успеха и шел от одного провала к другому.

Свэггер сел в постели. Он даже вспотел после столь масштабного перемещения во времени и пространстве. Под ним был расстелен все тот же грязный матрас, на него опять смотрели грязные, обшарпанные стены, снова пахло мочой и каким-то дерьмом.

И все же картина убийства президента Кеннеди не шла у него из головы. Через секунду она вновь полностью завладела его воображением, и он опять очутился среди коробок, пропахших порохом, рядом с маленьким негодяем, навлекшим позор на головы всех тех, кто называет себя стрелком. Вопрос «Что случилось?» оставался без ответа.

Может быть, ему просто повезло с последним выстрелом? Такое возможно. Пуля не знает, куда летит и что ее ждет в конце пути. Она летит туда, куда ее направляют законы физики.

Свэггер понимал, что эта идея никогда не найдет поддержки: никто не хочет, чтобы ключевое событие истории второй половины ХХ века произошло в результате сделанного наугад удачного выстрела. Но исключать вероятность этого нельзя.

Удача это или нет, Освальд прострелил президенту голову. Это самый интересный момент всей эпопеи. Он только что увидел, как его пуля взорвалась в голове Кеннеди, вызвав фонтан мозгового вещества и крови. Даже если он сразу не рассмотрел подробности из-за отдачи, то после нее его взору открылись хаос, паника и истерика на заднем сиденье автомобиля. И что же он делает?

Он снова передергивает затвор.

Извините, но что же все-таки случилось?

Почему?

Он намеревается выстрелить еще раз? Этому не учили в Корпусе морской пехоты, где его М-1 перезаряжалась автоматически. Каков его мотив? Большинство хороших охотников учатся быстро передергивать затвор, чтобы пауза между выстрелами была как можно меньшей, но этот засранец ни в коей мере не относился к опытным охотникам, и нет никаких свидетельств того, что он занимался этим последние пять лет. И нужен ли ему вообще мотив в этот момент? Возможно, это нельзя объяснить, просто это так, это случилось, потому что случилось. Искать мотив – значит, воспринимать его как рационального человека, в то время как он был иррациональным.

И все же – как представлялось Свэггеру, которому хорошо известны инстинкты, овладевающие снайпером после убийства, – Освальд, после того как его задача выполнена, должен сознавать, что его шансы на бегство измеряются секундами. Наиболее вероятный вариант дальнейшего развития событий: вместо того чтобы передергивать затвор, он бросает винтовку и мчится к единственной лестнице, от которой его отделяют двадцать пять метров пустого пространства седьмого этажа.

Он не делает этого.

Вместо этого он забирает заряженную винтовку со снятым предохранителем с собой и несет ее в руках, направляясь к лестнице. Предположим, кто-то видит его из здания на противоположной стороне улицы – «Дал-Текс» или «Даллас рекордс», окна которых смотрят в окна здания Книгохранилища. В этот момент он ведет себя скорее как морской пехотинец в патруле, опасающийся засады, нежели скрывающийся с места преступления убийца.

Освальд достигает лестницы, находящейся в другом углу здания, и, поняв, что не может явиться миру с винтовкой в руках, сует ее между двумя коробками, стоящими рядом с лестницей, где спустя час она будет найдена.

Почему он передергивает затвор после убийства президента? Почему он несет винтовку к лестнице? Похоже, эти вопросы никого не волновали. Они волновали Свэггера.



Прошло немало времени, прежде чем Стронский наконец решил, что опасность миновала. Свэггер встретился с ним – на сей раз в автофургоне, – чтобы снабдить его инструкциями и передать деньги.

– Поклянитесь, – сказал Стронский, – что после того, как я добуду это для вас, мы тут же отправимся в посольство. Я увижу, как вы войдете в здание, и после этого расслаблюсь с сознанием того, что выполнил все свои обещания, данные вам.

– Вне всякого сомнения.

– Теперь скажите, где мы встретимся.

– Нет.

– Свэггер, вы неисправимы. Нельзя быть таким упрямым. Вы что, не доверяете мне?

– Разве у меня есть выбор? Но давайте соблюдать элементарные меры предосторожности. Пусть это и несколько хлопотно, зато мы сможем полностью сосредоточиться на нашей работе.

– Вы говорите, как генерал. Постоянно успокаиваете, увещеваете – и всегда бываете правы. Черт возьми, дружить с вами не так уж просто.

– Я всего лишь сельский парень, опасающийся городских мошенников.

– Понятно. И когда же мы условимся о месте?

– Я позвоню вам по мобильному телефону на следующее утро после того, как вы побываете на Лубянке. Назову улицу. Вы поедете по ней. В определенное время скажу, куда следует повернуть. Таким образом, за нами никто не сможет проследить. Я уже проделывал подобное два или три раза. Удостоверившись, что вы один, скажу вам, куда нужно ехать. Мы поболтаем, потом возьмем такси и поедем в посольство. Вас такой вариант устраивает?