Третий дневник сновидений

– Палец положить на курок. Медленно начать сгибать палец… – сказала Персефона.

Теперь всё происходило действительно как в замедленной съёмке. «Сколько же времени, – думала я, – надо, чтобы согнуть палец?»

Лицо моё, наверно, побледнело. Во всяком случае, было чувство, что кровь отхлынула главным образом к ногам.

– Стой, Персефона! – воскликнул рядом со мной Генри. Он отпустил мою руку и закрыл меня всем своим телом. – Прекрати этот бред, будь он ещё раз проклят!

Меня удивило, что он сохранил способность двигаться и говорить, – я не могла даже моргнуть, не говоря уже об осмысленных действиях.

Но всё было напрасно. Персефона, казалось, на нас не реагировала. Она просто продолжала своё дело.

– Напрячь палец на курке. Дышать всё ещё ровно, не мигать, – слышала я её голос. – Иначе можно легко промахнуться.

Надо было, конечно же, закричать, но я не могла даже раскрыть рот. В любой момент она могла выстрелить и попасть в Генри.

Артур (о присутствии которого я почти забыла) кашлянул. А потом сказал тихо, но строго:

– Персефона-Прюданс-Портер-Перегрин! Немедленно положи оружие на пол!

Я всё ещё не могла видеть Персефону, потому что Генри стоял передо мной, как скала, но по реакции других поняла, что слова Артура подействовали.

Все смогли перевести дыхание. Воздух уже не состоял из сиропа. Я опять смогла двигаться.

А вокруг начался переполох. Все гости вечеринки одновременно заговорили и стали истерично смеяться, у одной девочки начались судороги, другие лишь теперь поняли, что можно убежать, и через дверь террасы бросились в сад.

А Персефона? Боже мой, Персефона! Я оттолкнула Генри и поспешила к ней – быстро, насколько мне позволяли онемевшие ноги. Она с ружьём в руке сидела на корточках, глаза её были широко распахнуты.

– Что?.. Почему?.. – лепетала она, совсем как миссис Лоуренс. – Прицеливаться надо не больше пяти секунд, иначе заслезятся глаза… Почему все на нас смотрят?

Я присела на корточки рядом с ней и обняла её за плечи.

– Всё хорошо, – сказала я, ненавидя себя за то, что не могу придумать ничего лучше и потому что говорила неправду.

Не было ничего хорошего. Совершенно ничего.

Я посмотрела на Артура. Он был окружён людьми, которые похлопывали его по плечу. Блистательный герой, он убедил Персефону сложить оружие.

– Что мы делаем тут на полу? – спросила Персефона. – Ты опять потеряла одну из своих контактных линз? – Взгляд её упал на ружьё, она сжалась. – Что это? Оно заряжено?

– Боюсь, что да. – Генри осторожно поднял оружие с пола и передал его Джасперу. Нельзя было не заметить, что его руки тряслись.

– Ещё бы чуть-чуть… – Джаспер недоверчиво посмотрел на Персефону. – Да как же тебе на ум пришла такая сумасшедшая идея, детка? И откуда ты узнала, что мой отец спрятал ключ под шкафом?

– Не знаю… – пробормотала Персефона. – Убери это. Я ненавижу оружие.

– Ты должен поставить его на предохранитель, – сказал Генри, движением подбородка показывая на ружьё. – Вынь сначала патрон. И послушай… – Он скользнул взглядом по комнате, где все разделились на небольшие группы и возбуждённо перешёптывались. – Нам надо придумать правдоподобную историю для полиции, может, кто-то в последний момент уже туда позвонил. Например, что Персефона до беспамятства напилась и хотела пошутить и что ружьё, конечно, было не заряжено.

При каждом слове Генри Джаспер усердно кивал. Было видно, как он рад, что кто-то взял руководство на себя.

– Да, правильно, правильно, – повторял он, а потом поспешил покинуть комнату, зажав подмышкой ружьё, как непослушного тигрёнка.

– А что же такое я сделала? Совсем не помню… – Персефона прикоснулась к моим пылающим щёкам. – Мне виделась сцена из какого-то кино. Я и вправду так много выпила? И вообще… что я делала с этим ружьём? Ничего не понимаю. – Она заплакала.

– Ты же не выносишь алкоголя, – сказала я.

– Действительно. – Персефона высморкалась. – Даже в тонике для лица.

– Мы отведём тебя домой, и завтра утром… – Я запнулась: что завтра утром? Опять всё будет в порядке? Вряд ли. И смеяться над тем, что случилось, мы наверняка никогда не станем. – Будет новый день, – закончила я довольно вяло.

Персефону это действительно не могло убедить. Она лишь сильней расплакалась.

– Ты своё второе имя Прюданс действительно ненавидишь? – спросила я, чтобы как-то её отвлечь.

На несколько секунд это подействовало.

– Как ты сказала? – Она посмотрела на меня возмущённо. – Это кого здесь зовут Прюданс? У меня вообще нет второго имени – мне достаточно того, что есть.

Генри помог ей подняться, она высморкалась в протянутый мной носовой платок. И, увы, тут же опять начала плакать.

– Что же я тут натворила? Все смотрят на меня, как на монстра.

– Не надо так говорить, – сказала я быстро. – Они смотрят с сочувствием.


Пусть я врала, а все продолжали жадно обсуждать сенсационные подробности, но Персефона, к счастью, была не в состоянии это заметить. Поодаль, у книжных полок, продолжали чествовать Артура как героя вечера. Грейсон, до сих пор не двинувшийся с места, смотрел на него в бешенстве.

– Он всё это устроил. Может, именно своими словами.

Я немного отстранила Генри от Персефоны:

– Словами? Устроил?

Генри кивнул.

– Мне тоже пальну… то есть пришло в голову. – Он наморщил лоб. – Артур заставил Персефону достать оружие, когда говорил об Анабель, правда? Именно так и было. И она тотчас перестала целиться в нас, когда он назвал её вторым именем. Которого у неё нет. То есть Saros-Zyklus было, наверно, словом, которым он её запрограммировал. А словом, которым он её остановил, было «Прюданс»… – сказал Генри.

Но я быстро его прервала:

– Лучше его не повторять!

Персефона, однако, сморкалась в мой платок слишком громко, чтобы услышать нас.

– Может, надо ему сказать спасибо за то, что он её вовремя остановил? – пробормотала я и опять взглянула на Артура.

– Знаю, – проговорил Генри.

А перешёптывание вокруг нас всё больше превращалось в обычный для вечеринок шум. С ума сойти, но с каждой минутой настроение становилось всё более нормальным. Такого до сих пор не было. Словно это происшествие незаметно всех объединило, что и нужно было на случай появления полиции. И для Персефоны было бы лучше: правде всё равно бы никто не поверил.

Кто-то – может быть, Эмили? – снова включил музыку. Хотя не так громко, как раньше, так что всё слышней был довольный смех Артура. Он явно пребывал в наилучшем настроении. Как и все, кто его окружал.

Кроме, естественно, Грейсона. Тот сжал кулаки, и временами казалось, что он в любой момент взорвётся от бешенства. Как бык, слишком долго смотревший на красную тряпку.

– Лучше уведи его поскорей отсюда, – шепнула я Генри. – Пока он не сломал Артуру нос. Думаю, этого он в своём трёхфазовом плане не предусмотрел.

– Оставь его! – сказал Генри.

– Нет! Артур опять обратит всё в свою пользу. Пожалуйста, позаботься о Грейсоне, ладно? – Я попыталась улыбнуться, но у меня по-настоящему не получалось. – А я отведу Персефону домой. Встретимся потом у миссис… у нашей старой подруги, да? – ответа не последовало.

Пришлось ещё раз остановиться и посмотреть на него.

– Генри?

– Хм-м? – хмыкнул он.

Почудилось ли мне, или смешок Генри был дрожащим?

– Спасибо, что ты меня загородил, – поблагодарила я. – В самом деле, очень… по-рыцарски. И ужасно легкомысленно.

– Ну… – Теперь Генри улыбнулся по-настоящему. – Я просто не мог иначе. С инстинктами не поборешься.





Глава десятая




«Дерево хочет покоя, но ветер не утихает».

Не знаю, почему именно сейчас мне вспомнилось изречение моего калифорнийского тренера по кунг-фу, мистера Ву, ведь после полуночи было совершенно безветренно в этом квартале задумчивых лондонских вилл. И ни одного дерева.

Вообще-то я мечтала о покое. Всё время. Вместо этого каждый день возникали новые проблемы, с которыми приходилось справляться. Мало толку говорить о вызовах, их было слишком много, и по большей части они не имели решений. Всё казалось совершено безысходным. Артура остановить было нельзя: он как цунами. Мы ничего не могли с ним поделать, не обзаведясь друзьями в высших сферах.

Я проводила Персефону домой и позаботилась, чтобы она сразу попала в свою комнату и родители не увидели её заплаканное лицо. К счастью, они рано легли спать и давно наслаждались здоровым сном.

– По крайней мере, я первый и последний раз смогла попробовать вино «Шато Марго» 1972 года, прежде чем оборвалась плёнка, – пробормотала Персефона, пока я помогала ей стереть с лица макияж, надеть пижаму и вернуть платье Пандоры в её шкаф. – Странно ведь, что я так точно помню вино, но ничего про то, что произошло потом?

Это верно. Но как я могла ей всё объяснить, если после этого она, вероятно, ещё долго не сможет заснуть? Сон для неё жизненно важен, а случившееся казалось таким сложным, что осмыслить это не удалось бы и на трезвую голову.

К счастью, Персефона была слишком измучена, чтобы об этом думать. Так ничего и не выяснив, она просто легла в постель, надеясь заснуть мёртвым сном. Пробуждение завтра утром могло оказаться достаточно страшным. Я знала: сразу после пробуждения чувствуешь себя совершенно нормально, тебе тепло под одеялом. Но чаще всего в ту же секунду, вспоминаешь, что произошло. И это кажется таким абсурдным сном, что хочется лишь умереть.

Я укрыла Персефону, сошла в темноте по лестнице и осторожно закрыла за собой дверь, чувствуя облегчение от мысли, что в последний момент здесь не появился никто из её семейства в ночной пижаме, который вполне мог бы принять меня за грабителя.

Когда я проходила мимо автобусной остановки неподалёку от дома Персефоны, как раз подъехал автобус, но я решила, что лучше пройтись пешком: может, прохладный ночной воздух освежит голову. И хотя где-то церковные колокола уже пробили полночь, страха я не испытывала. Мне уже случалось жить в опасных местах, а в Хампстеде даже ночью было спокойно и мирно. Сияние полной луны постаралось улучшить настроение. И если в самом невероятном случае посреди ухоженной улицы меня вздумает подстеречь какой-нибудь грабитель, я применю кунг-фу. Хотя в истории с Персефоной мне этого не понадобилось.

Дорога к дому занимала минут десять, я шла и пинала каждый попадавшийся на пути камень, но, даже когда я свернула на свою улицу, всё ещё не могла справиться с бешенством. Злилась я не только на Артура, который устроил всё это безобразие, но и на саму себя. За то, что я никак не сопротивлялась, только стояла беспомощно. И хотя всю неделю чувствовала, что должно случиться что-то плохое, поделать ничего не смогла.