Торговец зонтиками

Изабелла рвала и метала, пытаясь обуздать эмоции, она бегала туда-сюда по комнате, иногда открывала рот, но зря – все равно не могла издать ни звука. А когда наконец ей удалось взять себя в руки, она остановилась перед своей фрейлиной, которая все так же молча смотрела в пол: выдержать взгляд эрцгерцогини у бедняжки не хватало сил.

– Смотри на меня, когда я с тобой говорю! – пролаяла Изабелла. – Я взяла тебя в дом, я дала тебе крышу над головой, я тебя кормлю, я считаю тебя другом, а ты в благодарность за это спишь с самым важным из моих гостей! Главное – зная о том, каких усилий мне стоило завлечь его сюда. Вот теперь мне все ясно! Хапуга! Интриганка! Собирай свои вещи – и убирайся сию же минуту! Чтоб духу твоего тут не было!

София, подавленная, несчастная, вышла из гостиной и отправилась к себе. Уложила чемоданы, попросила вызвать экипаж и в тот же день уехала в Вену.



Открыв дверь, я обнаружил Софи в самом что ни на есть неприглядном состоянии… Волосы приклеились к щекам, похоже, она плакала всю дорогу от Пресбурга до Вены. Помимо воли я почувствовал себя не в своей тарелке.

Разумеется, я не показывал виду, но мое отчаяние было куда острее и глубже, чем ее. Мне не хотелось утешать Софию, да я бы и не смог, ну и посоветовал ей спрятаться у Зденки, которая все еще находилась при дворе принцессы Стефании. Впрочем, для отказа в гостеприимстве у меня был весьма серьезный предлог:

– Подумай, как эрцгерцог воспримет известие о том, что ты в отчаянии не только прибежала ко мне, но и осталась со мной на ночь!

Бывшая моя подруга поблагодарила меня за совет, вышла и села в фиакр.





66




Ярость Изабеллы – в полном соответствии с масштабом разочарования из-за рухнувших надежд на брак одной из дочерей с наследником престола – была огромной и безудержной. В надежде, что с помощью императорской четы она оборвет связь Франца Фердинанда с Софией, эрцгерцогиня помчалась во дворец – предупредить о грозящей катастрофе.

Новость потрясла весь континент. Наследник самого могущественного императора Европы, самый в то время желанный гость любого аристократического дома, влюбился в простую фрейлину! Нельзя допустить, чтобы эта плебейка без капли королевской крови обошла всех принцесс, герцогинь и эрцгерцогинь! Да еще потому, что с выгодой для себя расставляла ноги, играя в теннис с племянником императора, известным в том числе и тем, какие похотливые взгляды умеет бросать!

Вот только руки у Франца Иосифа были связаны. Даже считая ситуацию неприемлемой, он понимал: заменив в качестве наследника престола одного племянника другим, Франца Фердинанда его младшим братом Отто, он получит еще большего гуляку. Все аристократы империи знали, что Отто распущен донельзя и меняет любовниц как перчатки. Императору следовало, используя любые средства, не подпускать этого юного развратника к трону.

У проблемы, таким образом, оставалось одно-единственное решение: пусть Франц Фердинанд откажется от Софии и выберет себе жену среди знати. Я был на пути к тому, чтобы выиграть партию…

Увы. Несмотря на все расчеты, я недоучел силы страсти Франца Фердинанда к Софии, так же разрушительно на него действовавшей, как несколько лет назад моя на меня. Прекрасно понимая, что у императора нет выбора, он наотрез отказался выполнить волю Франца Иосифа и мало того, что сам остался с Софией, так еще и стремился навязать ее общество всей Erste Gesellschaft[65]. Он хотел получить сразу и Софию, и трон.

Империя оказалась в тупике.

Но у императора был еще порох в пороховницах. Сначала он попытался повлиять на племянника через Готфрида Маршалла, когдатошнего религиозного наставника Франца Фердинанда, ставшего венским епископом, но речи старика ничуть не охладили пыла эрцгерцога.

Император попробовал воздействовать на упрямца с помощью сестер, но те услышали еще более решительный отказ. Все старания разлучить влюбленных не просто оказывались тщетны, но приводили к противоположному эффекту. Задетый за живое тем, как его окружение унижает Софию, наследник престола мстил за обиды и неизменно выигрывал, отметая одно за другим любые посягательства.

Тогда Франц Иосиф, используя все имевшееся у него в запасе высокомерие, приказал Софии явиться и стал убеждать, что ради спасения чести монархии ей следует уйти в монастырь. Не тут-то было! Император ведь не знал, что она пошла во фрейлины как раз для того, чтобы избежать монастыря.

Монарху оставалось признать очевидное: что бы кто ни предпринимал, Франц Фердинанд все равно женится на своей подруге. Значит, лучше найти возможность хоть сколько-нибудь «облагородить» невесту, дабы королевскую семью не коробило родство с простолюдинкой[66].

За решением последовали долгие дебаты, касающиеся прав Софии, когда она обвенчается с Францем Фердинандом, и в конце концов император дал согласие на морганатический брак, позволявший эрцгерцогу наследовать трон, но лишавший его супругу и их детей каких бы то ни было королевских прав.

Францу Фердинанду предстояло стать последним императором в своем роду – потомкам его на престол не взойти.

Готовиться к свадьбе начали с мая 1900 года. Движимая самыми лучшими намерениями, София пригласила меня на торжество, не только не поинтересовавшись, каково мое состояние духа, а еще и, по всей вероятности, надеясь доставить мне удовольствие. Меня разрывали противоречивые желания: с одной стороны, конечно, хотелось видеть любимую женщину в такой день счастливой, с другой – еще больше хотелось забраться куда подальше от всего этого. Но я выбрал первое – решил поехать на бракосочетание, чтобы не огорчать невесту. В конце концов, именно я был ее доверенным лицом и именно я учинил этот неординарный союз.

Франц Фердинанд женился на Софии двадцать восьмого июня в Рейхштадтском замке[67]. Церемония была тайной, император не счел нужным присутствовать. Что до меня, я в глубине души надеялся, что, как только их обвенчают, страница перевернется и я забуду Софию, но все получилось наоборот, мне стало еще хуже. Каждое мгновение – с того, как я снова ее увидел, до того, когда она вышла об руку с эрцгерцогом, – каждую секунду, пока длилась церемония, я страдал. Зрелище стоило мне адской, невыносимой боли. Справиться с собой мне не удалось, я остался таким же беспомощным, моя пламенная страсть к Софии не только не угасла, но вспыхнула с новой силой, и пламя все разгоралось.

Император пожаловал новобрачной титул герцогини Гогенбергской, рассчитывая, что благодаря этому забудется фрейлинское прошлое и двор ее примет, но титул был столь незначителен, что даже не позволял Софии во время концерта сидеть рядом с супругом в императорской ложе.

По иронии судьбы, став женой эрцгерцога, София так никогда и не воплотила в жизнь свою мечту, не стала ни императрицей, ни даже эрцгерцогиней…





67




Со времени разрыва с Софией я не просто все больше падал духом, события неуклонно вели меня к глубокой депрессии. Довершила все это свадьба страстно любимой женщины с Францем Фердинандом, именно после их бракосочетания я оказался на краю пропасти.

Я заперся в своей венской резиденции и чрезвычайно редко выходил из дому. Ел и пил строго по минимуму, и энергии у меня хватало ненадолго, большую часть дня я не вылезал из постели или просто лежал.

Вся жизнь моя стала шаткой, неустойчивой, но интуиция в счастливую минуту подсказала, что надо доверить капитал нескольким трастовым компаниям, каждая из которых разместит свою часть средств на бирже, и в результате я мог не бояться того, что в порыве саморазрушения мигом разделаюсь с громадным богатством, накопленным за много веков.

Тянулись унылой чередой годы, ничего не менялось, не появлялось ни малейшего намека на то, что мне становится лучше. Принудив себя смотреть на вещи с хорошей стороны, я заметил остановку в собственном увядании, но, скорее всего, это был знак: гиря до полу дошла, поганее уже некуда.


Я не видел ни Франца Фердинанда, ни Софию лет десять. Поначалу надеялся, что столь продолжительная разлука позволит мне забыть, позволит постепенно выйти из депрессии, ан нет, теперь стало очевидно: даже отсутствие встреч не дает никакого положительного результата.

Много раз я пробовал исправить настроение при помощи книги, но и она не отклоняла стрелку ни к «лучше», ни к «хуже». Как был в упадке, так и оставался. Напрасно я предсказывал всякие счастливые повороты судьбы, напрасно описывал, как сияю от радости, ликую, напрасно рисовал картины солнечных дней, когда все шло мне на пользу. Ничего подобного не происходило. Стоило такому солнечному дню закончиться, я снова, причем очень резко, бухался на дно, куда меня влекла невесть откуда взявшаяся сила гравитации. Иными словами, события манускрипт менять мог, а состояние души – нет.

Тем не менее я и не помышлял о самоубийстве, ни разу у меня не возникло желания лишить себя жизни. Как странно: ни тебе вкуса к жизни, ни тебе вкуса к смерти. Просто существование…

Однажды, читая в газете колонку новостей, я наткнулся на статью с информацией о Софии. У них с Францем Фердинандом родилось уже трое детей, император усмирил свой гнев, более того, теперь он ценил общество невестки до такой степени, что присвоил ей титул, позволявший именовать жену племянника «ваше высочество». Все шло к лучшему, и царственная чета видела, как приближается день, когда эрцгерцог доберется наконец до трона.

А я пребывал во мраке, в вечном мраке. И, находясь там, на самом дне бездны, пришел к выводу, что все у меня так плохо только потому, что у Софии все так хорошо. Это же я, не кто иной, дал с помощью манускрипта первоначальный толчок к головокружительному ее восхождению – и именно в тот момент обрек себя на долгий неуклонный упадок. Не понимая ни почему, ни каким образом, я понял, что наши с Софией судьбы накрепко связаны и нам их уже не разделить.

Ну а если расставить на ее пути хотя бы несколько препятствий – не из мести, просто чтобы помешать судьбе окончательно превратить меня в овощ? О нет, это было бы жестоко, да и вряд ли помогло бы.

София все чаще и чаще навещала меня во сне, сначала она была там на вторых ролях, потом стала премьершей, главной героиней. Постепенно в этих снах на ее пути стали возникать мелкие неприятности, так же постепенно с ней начали происходить катастрофы. Я дошел до того, что видел ее падающей в пропасть, раненой, горящей огнем, видел, как она исчезает, а то и умирает… Эти видения, населявшие помимо воли мои сны, в конце концов навели меня на поиск более радикальных решений проблемы.

Я рассматривал сны как предсказания, нет, скорее – как знак того, что пора приступать к действиям. Моя хандра стала теперь до того глубока, а жизнь Софии складывалась до того благополучно, что только вмешательство непреодолимой силы способно было дать шанс на перемену участи.

В июне 1914 года, накануне годовщины ее свадьбы, я все-таки решился круто изменить ход событий и записал в книге:



Даже сидя, София очень тяжело дышала. А еще через мгновение дыхание ее остановилось и сердце перестало биться.





68




Несмотря на титул герцогини Гогенбергской, Софи так и не получила права на участие в некоторых публичных мероприятиях – тех, что могли бы создать впечатление, будто она по рангу равна мужу. Однако в протоколе нашлась лазейка: военные церемонии в перечень таких мероприятий определенно не входили.

Собираясь 28 июня 1914 года присутствовать в качестве генерального инспектора Вооруженных сил империи на маневрах австро-венгерских войск в Боснии, поблизости от границы с Сербией, а после маневров посетить Сараево, столицу этого региона, Франц Фердинанд позвал жену с собой: в поездке, мол, и отметим нашу годовщину. Но все-таки главной его целью было дать Софии возможность воспользоваться положением, в котором ей было отказано на родине. Софию все это привело в полный восторг, она так и прыгала от радости.

Однако идеи наследника престола осчастливили при дворе далеко не всех, и в Сараево была послана депеша, согласно которой, поскольку герцогиня не член императорской семьи и не имеет права на воинские почести, оттуда отозвали сорок тысяч солдат, и там, в придачу к городской полиции, остались лишь несколько пехотных батальонов. Помимо всего прочего, это чрезвычайно ослабило охрану Франца Фердинанда с Софией, что и сказалось на судьбе четы самым драматическим образом.

Когда маневры закончились, супруги поездом отправились в Сараево – там, в ратуше, должна была состояться торжественная церемония. Генерал-губернатор Боснии и Герцеговины и начальник полиции приехали на вокзал встретить знатных гостей, после чего все двинулись навстречу беде в кортеже из шести автомобилей. Маршрут поездки Франца Фердинанда и Софии по городу был заранее опубликован в газетах, и не просто маршрут – в публикации указали точное время остановок в том или ином месте. Чем и воспользовались террористы.

Надо сказать, день 28 июня для сербов не простой[68], и появление Франца Фердинанда на военных маневрах именно в такой исторический день патриоты сочли провокацией. За месяц до визита эрцгерцога группа молодых сербских националистов, решив положить конец его пребыванию в стране, перешла при содействии нескольких сочувствующих им таможенников границу и прибыла из Белграда в Сараево.

Один из членов группы, Мухаммед Мехмедбашич, расположился у окна на верхнем этаже здания, выходящего на улицу, и терпеливо поджидал там появления царственной четы, глаз не сводя с мушки своего оружия. Мехмедбашич видел, как один за другим проезжают мимо него шесть автомобилей кортежа, видел, в какой из машин сидят наследник престола с супругой, но никак не мог прицелиться как следует и решил не стрелять, чтобы не сорвать всю операцию.

Его сообщник Велько Чубрилович дежурил у моста не только с пистолетом, но и с гранатой, однако он тоже не осмелился ничего предпринять.

Неподалеку от Велько находился третий заговорщик, молодой типографский рабочий Неделько Чабринович. Стоя на набережной реки Миляцки, он увидел почти рядом автомобиль наследника австро-венгерского престола и швырнул туда букет с запрятанной в него бомбой. Без толку: Франц Фердинанд заметил дымок, идущий из букета, и с неслыханным проворством отмахнулся от бомбы. Та упала позади его автомобиля, в результате взрыва погиб водитель следующей машины, было ранено больше десятка офицеров свиты, полицейский из оцепления и несколько уличных зевак.

Толпу охватила паника, Франц Фердинанд с супругой продолжили путь к ратуше, и больше у террористов возможностей для покушения не представилось.

Чабринович, поняв, что не попал в желанную цель, разгрыз имевшуюся при нем капсулу с цианистым калием и бросился в реку, но судьба оказалась к нему не благосклонна: яд в капсуле был просрочен, а Миляцка почти высохла, так что утопиться тоже не удалось. Полицейские схватили юношу, который еще и из-за рвоты не смог сопротивляться, и притащили на улицу, где толпа набросилась на него так молниеносно, что полицейские даже не успели – или не захотели? – вмешаться, и в участок он попал жестоко избитым. Остальные террористы, убежденные, что покушение удалось, покинули свои посты и растворились в толпе, волнение которой постепенно улеглось.

В ратуше Франц Фердинанд и София, как и предвиделось, поприсутствовали на протокольной церемонии, и эрцгерцог, растревоженный, чтобы не сказать разъяренный произошедшим, не преминул подчеркнуть, как «гостеприимны» по отношению к нему и его жене оказались сараевцы: бомбой их встретили… Но София шепнула ему что-то на ухо, и он успокоился. Тем не менее события до такой степени его взволновали, что он решил изменить прежний план и сейчас же поехать в больницу – навестить тех, кто из-за него пострадал. Кортеж, несколько сократившись, направился от ратуши к больнице.

Еще один участник заговора, гимназист Гаврила Принцип, сумев избежать ареста, собрался в это самое время полакомиться бутербродом в одном из лучших сараевских торговых заведений – в Moritz Schiller’s Delicatessen[69] на улице Франца Иосифа. Из окна он увидел разворачивающийся на углу автомобиль эрцгерцога, а еще через минуту машина оказалась прямо перед ним. Принцип метнулся на улицу, выхватил револьвер, чуть-чуть поколебался, заметив рядом с наследником престола Софию, но жажда мести пересилила, он взял себя в руки, дважды выстрелил в упор и – попал Францу Фердинанду в яремную вену. Софии – в живот.

Сразу после этого он разжевал капсулу с цианистым калием, но не умер на месте, эффект оказался тем же, что у подельника, – началась неукротимая рвота.

Граф Гаррах[70], который путешествовал с царственной четой, в ужасе смотрел на окровавленный мундир эрцгерцога.

– Ничего-ничего, все в порядке, – прошептал тот, желая успокоить своего спутника.

– Но вы ранены!

– Это пустяки…

Водитель тут же взял курс на резиденцию генерал-губернатора, где раненым могли бы оказать первую помощь, София и Франц Фердинанд, сидевшие рядом, как все время путешествия, медленно агонизировали.

– София, София, не умирай! – молил эрцгерцог, видевший, как на глазах угасает жена. – Прошу тебя, умоляю, живи ради наших детей!

Но, даже сидя, София очень тяжело дышала. А еще через мгновение дыхание ее остановилось и сердце перестало биться.

Машина затормозила перед домом генерал-губернатора. Франц Фердинанд скончался четверть часа спустя.

Тела супругов перевезли на родину и похоронили неподалеку от Пресбурга, в крипте их загородного дома. Траурная церемония была очень скромной, гроб Софии поставили на полметра ниже гроба Франца Фердинанда – об этом позаботился император, желавший и тут подчеркнуть социальное неравенство супругов. Даже после смерти! Их похоронили в склепе церкви при замке Артштеттен в Нижней Австрии[71].