Тонкая нить

Вайолет постучала в открытую дверь кабинета мистера Уотермана, тот сидел за столом и смотрел в окно, за которым шел дождь.

– Здравствуйте, мисс Спидуэлл… а я вот сижу и с таким удовольствием гляжу, как дождик на улице поливает. Давно пора, все грядки на огороде польет. Итак, я к вашим услугам. Что это вы мне принесли, чашку чая? Именно то, что нужно, благодарю вас. Присаживайтесь.

О личной жизни своего начальника Вайолет почти ничего не знала, только то, что у него есть жена и ребенок, о которых он никогда не заговаривал, а еще он любит крикет и не любит, когда на улице жарко. Что мистер Уотерман делал, когда шла война, Вайолет тоже не знала. Так что с ним ей и говорить было не о чем. Сейчас он сидел, прихлебывал чай, а она пыталась подобрать нужные и правильные слова.

– Большое вам спасибо, мистер Уотерман, за то, что позволили на прошлой неделе посетить занятия вышивальщиц у миссис Биггинс, – начала она.

Услышав имя миссис Биггинс, мистер Уотерман встрепенулся и выпрямился.

– Конечно-конечно. Она, наверное, была очень рада, что вы стали ее ученицей?

– Да, разумеется! По правде говоря…

– Но погодите, вы ведь, кажется, заболели в тот день. Надеюсь, миссис Биггинс тут ни при чем?

Вайолет быстро сообразила, что́ нужно сказать:

– Нет-нет, это все из-за жары. В комнате было душновато.

– А-а, из-за жары… ну да, ну да… Жарища стояла – настоящее пекло! Вот сегодня совсем другое дело.

– Мне просто нужно было сесть поближе к окну. В следующий раз я так и сделаю.

– В следующий раз? А разве вы не усвоили с ней все, что вам было нужно?

– Миссис Биггинс хотела бы, чтобы я пришла еще раз перед летним перерывом, она хочет проверить, хорошо ли я понимаю, что делаю. И я должна привести с собой и Морин тоже.

Брови мистера Уотермана поползли вверх.

– Мисс Уэбстер? – переспросил он.

– Миссис Биггинс очень хочет, чтобы у нее было побольше вышивальщиц, там для собора у нее много работы. А мисс Уэбстер оказалась очень способной вышивальщицей.

– Понятно… – произнес мистер Уотерман и побарабанил кончиками пальцев по чашке, которая отозвалась ему тоненьким «динь-динь-динь». – Миссис Биггинс сама так считает?

– Нет, миссис Биггинс еще не видела ее работ, – призналась Вайолет, поскольку понимала, что врать надо тоже в меру. – Но миссис Биггинс и мисс Песел, которая основала общество вышивальщиц Уинчестерского собора, говорят, что им нужно побольше мастериц. А работы мисс Уэбстер очень хороши, просто превосходны!

Это, конечно, было преувеличением, но мистер Уотерман все равно не поймет, если захочет полюбоваться образцами Морин, для него это китайская грамота, как и для нее всего неделю назад.

– Ну что ж, у меня и в мыслях нет препятствовать, если кто превосходно работает на благо церкви, – начал мистер Уотерман. – Но у нас есть одна проблемка… что нам делать с неожиданным уходом мисс Сандерс?

Он проглотил остатки чая, капельки которого повисли на кончиках его усов. Мать Олив, наверное, уже сплела ему историю о двух юных пылких влюбленных, которые не в силах ждать, когда их наконец поженят. Но мистер Уотерман, видимо, отчетливо понимал, что к чему.

– А насчет образовавшейся вакансии у меня есть одно предложение, – сказала Вайолет.

– У вас?

Мистер Уотерман и не пытался скрыть крайнее изумление, причем с явным неодобрительным оттенком. Придется поторопиться и выложить перед ним свой план, пока раздражение, вызванное дерзостью женщины, не заставит начальника прекратить разговор.

– Я думаю, мы с мисс Уэбстер сможем разделить между собой всю дополнительную работу. Мисс Сандерс прекрасная девушка, но печатала она не очень быстро. И если я на полчаса укорочу свой перерыв на ланч и стану прихватывать еще по часу после рабочего дня, это будет еще семь с половиной часов в неделю. За мисс Уэбстер я говорить не могу, конечно, но и она, возможно, тоже захочет работать лишний час. А потом вы могли бы нанять машинистку на полставки, чтобы дополнить недостающие часы. А возможно, этого и не понадобится.

Вайолет старалась говорить о коллеге деликатно. Олив была отвратительная машинистка и страшная лентяйка. С уходом такой подруги Морин больше никто не станет отвлекать, и вместе они с успехом справятся с увеличившимся объемом работы. Но говорить об этом вслух было нельзя.

– Вы это серьезно? Вы в самом деле будете работать лишние часы?

Нотки признательности в голосе мистера Уотермана насторожили Вайолет. Кажется, он неправильно ее понял в самом ключевом пункте ее предложения.

– Конечно. Я буду только рада получить прибавку к жалованью, – ответила она. – Очень рада. На мое жалованье одинокой девушке прожить не так-то просто.

– Прибавку к жалованью?! – не поверив собственным ушам, воскликнул мистер Уотерман.

Он достал платок и вытер лоб.

Вайолет могла бы сказать: «Ну конечно, глупый вы человек. С чего это я стану работать бесплатно? Вы хоть знаете, что я ем на обед? Знаете, что я вообще не ем горячего? Платья уже висят на мне, как на вешалке, потому что я исхудала как щепка, а на новые платья у меня нет денег. Мне приходится выбирать: сходить в кино или поесть. Дополнительных доходов у меня нет, также нет и мужа, который содержал бы меня, а мои сбережения тают не по дням, а по часам. Часто я думаю: что же я стану делать в старости, когда не смогу больше работать? Но я не смею просить денег у брата, потому что хочу сохранить с ним добрые отношения, чтобы иметь возможность положиться на него и его детей, когда стану старухой!

Но ничего этого Вайолет мистеру Уотерману не сказала.

– Я ведь, в конечном счете, сберегу для компании деньги, потому что не придется платить третьей машинистке полное жалованье, – проговорила она.

– Да-да, думаю, вы правы, – секунду подумав, признал мистер Уотерман, и его недовольство постепенно улеглось.

Но когда Вайолет предложила поднять ей и Морин жалованье на четыре шиллинга в неделю каждой, начальник рассердился снова. Он продолжал злиться, слушая Вайолет, пока она терпеливо выкладывала ему свои расчеты.


– А вы все хорошо продумали, мисс Спидуэлл, – пробормотал мистер Уотерман, ему эта идея явно не понравилась.

Но Вайолет несколько раз напомнила ему, что они сэкономят на жалованье Олив, минус повышение зарплаты, учитывая то, что они с Морин станут работать более эффективно. Наконец мистер Уотерман неохотно согласился послать эти соображения в докладной начальству в Саутгемптон.

– Но, мисс Спидуэлл, если вы не возражаете, я напишу, что эта идея пришла в голову мне самому, – хмурясь, добавил он. – Не представляю, что скажет руководство, узнав, что у девушек в голове такие… прогрессивные мысли.





* * *


Быстрого ответа Вайолет не ждала, рассуждая так, что мистеру Уотерману понадобится неделя или даже две, чтобы привыкнуть к ее предложению и в каком-то смысле сделать его своим. Она была не против, пускай, если ее ждет повышение жалованья. В тот вечер, сидя в гостиной и слушая по радио Грейси Филдс[7], она мечтала о жареном мясе.

Поэтому Вайолет очень удивилась, когда через пару дней мистер Уотерман появился у них в комнате – они с Морин как раз печатали документы – и объявил, что начальство в Саутгемптоне согласилось передать им работу Олив с месячным испытательным сроком.

– И с прибавкой в четыре шиллинга в неделю? – спросила Вайолет, она не могла не задать этого вопроса.

– Да-да, мисс Спидуэлл, с прибавкой в четыре шиллинга, – с утомленным видом ответил мистер Уотерман, словно представил себе, что такого рода вопрос ему задает жена или дочь.

Он ушел, и они молча продолжили печатать. Потом Вайолет украдкой бросила взгляд на Морин – та улыбалась.

Повышение жалованья Вайолет отпраздновала тем, что отправилась обедать на Хай-стрит в кафе «Чайные комнаты у Одри», где съела целых три блюда: картофельный суп, свиную отбивную с двумя булочками и пудинг с изюмом и двойным сладким кремом. Каждую тарелку она выскребла дочиста.





Глава 7




На последнем занятии Вайолет дали на лето задание вышивать кайму для подушечек: это полоска шириной в дюйм с синим, желтым и красным геометрическим узором, которая идет по краям подушечек для сидений и скамеек на клиросе.

– Тут вы вряд ли что-то напортите, это просто невозможно, да и рамка вам не понадобится, – заявила миссис Биггинс, она все еще относилась к Вайолет как к неумехе, от которой толку мало, одни только хлопоты.

Впрочем, в чем-то она была права, на кайму обычно большого внимания не обращают, больше любуются историческими медальонами.

Вайолет выдали образец повторяющегося узора, кусок полотна, иголки и шерстяные нитки – их должно было хватить на несколько ярдов каймы. Джильда кивнула на прекрасно вышитый, ровненький образец.

– Мисс Песел за полчаса такое состряпает! – сказала она.

Вайолет вздохнула. Джильда, без сомнения, права: нельзя забывать, как медленно она пока работает.

Вышивание так увлекло Вайолет, что она теперь только о нем и думала. У матери она потихоньку стащила старенький игольник и постоянно носила его с собой в сумочке вместе с работой, чтобы можно было трудиться в каждую свободную минутку. В офисе Вайолет вышивала во время перерывов на чаепитие и после ланча. По воскресеньям вышивала в поезде по дороге в Саутгемптон и обратно. По вечерам, после ужина, стала выходить в общую гостиную и сидела вместе с другими постоялицами, слушая радио и продолжая работать над каймой. С работой в руках ей было уже не так неловко на людях. Мисс Фредерик проверяла сочинения своих учеников по творчеству Теннисона или по «Кентерберийским рассказам» или же составляла планы занятий на следующее полугодие. Мисс Ланкастер читала журналы, а миссис Харви, как обычно, сновала туда-сюда, хотя могла и посидеть вместе со всеми в гостиной, послушать пение Эла Боулли[8].

– Да, вот это настоящий певец! – говорила она и подпевала ему вместе с волнистыми попугайчиками.

Для Вайолет вышивание было чем-то вроде печатания на машинке, но удовлетворения приносило гораздо больше. Приходилось сосредотачивать все внимание на стежках, но когда она достаточно освоила процесс, можно было расслабиться и чувствовать себя уютно, не думая больше ни о чем, а руки сами делали свое дело. Вся жизнь тогда сжималась в ряд синих стежков и становилась длинной тесьмой на полотне или взрывом солнечных лучей, превращавшимся в цветок. Вместо печатания договоров для людей, которых она никогда в жизни не встретит, Вайолет создавала яркие узоры, те словно сами вырастали у нее под пальцами. Шитье она стала видеть даже по ночам: ей снились квадратные куски полотна, желтые позументы, стежки красным рисом, ровные ряды розовых гобеленовых стежков.

Морин тоже во время перерывов частенько садилась вышивать вместе с ней. В группу кафедральных вышивальщиц она вписалась на удивление легко и вдобавок явила поразительное искусство обращаться с миссис Биггинс. Выслушивая нотации этой уже немолодой женщины, Морин стояла, смиренно потупив глазки и во всем с ней соглашаясь: да, это ужасно, что она появилась у них так поздно, в самом конце года, да, от нее одни только хлопоты, придется с ней повозиться, да, она и сама не понимает, зачем миссис Биггинс с ней возится… А потом, за спиной наставницы, Морин, как школьница, возводила глаза к небу, и самые молодые вышивальщицы не могли удержаться от смеха. Даже Мэйбл Уэй улыбалась, глядя на ее выходки. Уже к концу занятий Морин почти забыла про Олив, ведь у нее появились новые подруги. Вайолет изумилась, наблюдая за тем, как преобразилась Морин: простенькая, забитая канцелярская работница стала смелой, уверенной в себе вышивальщицей, которая то и дело перебрасывалась шуточками с новыми подругами.

Вдобавок как вышивальщица ее коллега по работе давно обогнала Вайолет и теперь уже сама давала ей советы в вышивании.

– Господи, Вайолет! – вскрикнула однажды Морин за чашкой чая. – Когда распускаешь, не вытаскивай нитку сразу через два отверстия. Либо нитку порвешь, либо она измочалится, и надо будет новую вдевать. А ты осторожненько вытяни через одну дырочку, переверни и уже потом вытаскивай через следующую.

Вайолет только хмурилась. Распускать вышивку всегда было так неприятно, все равно что, выйдя за покупками, забыть дома кошелек и потом тащиться за ним обратно домой. Но ошибки обнаружить нетрудно, хотя зияющее отверстие от пропущенного стежка не всегда заметно, пока не перейдешь к следующему ряду. И Вайолет не решалась оставлять свои ошибки без исправления, она знала, что мисс Песел обязательно их увидит.

Летом, когда занятия прекратились, за советом Вайолет обращалась к Джильде, и они стали регулярно встречаться за чашкой кофе во время обеда или после работы. Подруги обсуждали те или иные нюансы вышивки, но и не только – темы для разговоров находились всегда. Джильда была такая болтушка, что Вайолет и вопросов задавать не приходилось. Новая подруга неизменно поддерживала Вайолет в ее новой жизни в Уинчестере, и та была благодарна ей за это. Теперь Вайолет уже не столь остро чувствовала вину перед матерью за то, что уехала от нее. Однажды вечером Джильда пригласила ее на чашку чая к Хиллам и, желая угостить свою гостью прекрасной пастушьей запеканкой, чуть не разнесла всю кухню. Запеканка получилась очень вкусной, но Вайолет пришлось вкушать ее под зловещим взглядом прежней своей коллеги по офису. Олив прочно водворилась в недрах этого семейства: теперь она сама имела фамилию Хилл и носила под сердцем очередного Хилла. После этого вечера Вайолет предпочитала видеться с Джильдой где-нибудь в другом месте: в кафе у Одри, в кино или во внешнем дворике собора, где можно погреться на солнышке.

Летом Вайолет стала ходить в собор чаще, скорее, из практических соображений, нежели от недостатка духовного хлеба. Она изучала там вышивку на подушечках клироса и в пресбитерии, сравнивала кайму на них с той, которую вышивала сама. Постепенно Вайолет стала обращать внимание на то, что каждый день в соборе всегда что-нибудь происходит. В здании постоянно царила суматоха, не имеющая никакого отношения к молитве или размышлению о возвышенных предметах. Собор, скорее, напоминал саутгемптонский универмаг «Пламмерс», куда она когда-то ходила покупать чулки, перчатки и соль для ванны. Там всегда было полно народу, покупателей, но если внимательно присмотреться, то можно было заметить, что между ними постоянно сновали служащие: одни складывали предметы одежды или выставляли образцы, другие толкали перед собой тележки с товарами, третьи подметали мраморные полы. Но периодически, скорей всего в результате эпидемии гриппа, число сотрудников универмага временно сокращалось. И в углах копились кучи пыли, на прилавках валялись груды одежды, тогда становилось понятно, насколько универмаг зависит от своих работников, которые каждый день усердно трудятся для того, чтобы торговля шла гладко.

Вайолет подозревала, что в соборе ситуация примерно та же самая, но люди, поддерживавшие здесь порядок, не считая церковных служителей, по большей части работали добровольно. Дамы ухаживали за цветочными украшениями под окнами и возле колонн. Мужчина расставлял над усыпальницами свечи, – потом они прогорят, и он же уберет оставшийся воск. Женщина раскладывала на стулья в пресбитерии подушечки для коленопреклонений и поправляла их, чтобы они лежали ровненько. Два старика после службы собирали молитвенники и складывали их в коробки. Другой мужчина полировал до блеска медные подсвечники на алтарях, и еще один вытирал средневековые керамические плиты в заалтарной части собора. Еще две женщины, называвшие себя «благочестивыми вытиральщицами пыли», ходили по собору и вытирали любую поверхность, что попадется под руку. А с ними и служители не сидели без дела: они постоянно сновали туда-сюда по собору, кто с кружкой для облаток в руке, кто с зеленой рясой для священника, кто с Библией.

Однажды вечером после работы Вайолет сидела в пресбитерии, разглядывая подушечку с вышивкой, – интересно, как вышивальщица подбирала разные оттенки синего. Вайолет размышляла о том, можно ли сделать то же самое с желтым на кайме, которую она вышивает. Она теребила, ощупывала стежки, как вдруг краем глаза заметила, что кто-то сел рядом. Вайолет подняла голову и, увидев Луизу Песел, вздрогнула и негромко ойкнула, но сразу же извинилась.

– Я люблю иногда заходить сюда, просто посидеть, посмотреть вокруг, – улыбнулась мисс Песел.

Вайолет кивнула. У нее было чувство, будто одна из особ королевской фамилии вдруг решила присесть рядом, хотя вместо короны на ней был всего лишь коричневый тюрбан с пучком перьев.

– Мне иногда приходит в голову, а нельзя ли использовать здесь более разнообразную расцветку. Здесь так темно, особенно где места для певчих. – Мисс Песел кивнула на деревянные сиденья слева. – Камень и дерево поглощают цвет, некоторые недовольны даже желтым.

– Люди недовольны?