Толстый

— Те, с кем мне приходилось работать, жаловались на слабость и головную боль, также у них повышалась температура (не очень высоко, тридцать семь и три в среднем) и преследовало чувство голода. Непосредственно перед обращением они теряли способность к речи, вернее, говорить могли, но непонятно, просто набор букв, который ничего не значит. Повышение температуры я отношу к тому, что у тварей в сравнении с нами ускоренный обмен веществ. Мы их называли мертвяками, а на деле они оказались живее нас с вами.

— И что с того? — спросил кто-то из задних рядов.

— Много чего, — доктор Левинзон снял очки и начал неспешно протирать их салфеткой. — Например, повышенная скорость и сила, а ещё быстрая регенерация тканей после ранений. Не все знают, но в вагончике на той стороне двора сидит на цепи пленный зомбак. Я сам настоял, чтобы его там закрыли, и даже давал ему сырое мясо, конфискованное ради такого дела из ближайшего магазина.

— И что с ним? — спросил Боря, ему стало интересно.

— При задержании его сильно изрубили тесаками, можно сказать, живого места не было. Но при этом кровью он не истёк, все кровотечения останавливались довольно быстро, невзирая на то, что повреждены крупные сосуды, в том числе такие, ранения которых для человека были бы смертельны. Хотя некоторая слабость от потери крови появилась, что и позволило взять его в плен. Теперь же о его ранениях напоминает только рваная одежда, тело его почти целое, даже шрамов не видно.

— Дерьмо, — в сердцах сказал кто-то позади.

— Совершенно с вами согласен, — сказал доктор. — Но есть кое-что, что, на мой взгляд, ещё дерьмее. Или дерьмовее.

— Ну? — спросил сидящий в первом ряду отец.

— Ни для кого уже не секрет, что, нажравшись мяса, заражённые становятся бодрее, некоторые отмечают возросшую силу и скорость реакции, а кто-то даже обратил внимание на их зубы, со стороны разглядеть трудно, но они как будто стали длиннее и острее.

— Так и было, — согласился Боря, — я сам видел.

— Отсюда я вывожу непреложный факт, что заражённые, имеющие неограниченный доступ к пище, мясной, разумеется, пище, начнут меняться, причём, в худшую для нас сторону.

— Как именно? — спросил Павел Зиновьич.

— Обрастать мускулами, расширять челюсть, заменять зубы крокодильими. Допускаю, что на руках появятся когти, хотя сама возможность таких мутаций у человека вгоняет меня в ступор. Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. Но оно есть. Очень скоро те, кто сейчас прячется по квартирам, окажутся в опасности: подросшие твари смогут выломать не только стекло, но и защитные решётки на окнах. Это не учитывая того, что твари совершенно очевидно умнеют, они уже знают, что такое огнестрельное оружие, знают, как следует прятаться от пули, умеют оценивать свои силы и не бросаются на вооружённую толпу. Это, конечно, не человеческий разум, это разум очень умного хищника. Примерно так ведут себя одичавшие собаки. Кроме того, часто они действовали организованной группой из нескольких особей, допускаю дальнейшую социализацию и сбивание в стаи.

— Может, не всё так плохо? — спросил усатый мужик из тех, кто прибыл ближе к вечеру.

— Я тоже очень на это надеюсь, — грустно сказал Левинзон, но по его тону сразу становилось ясно, что никакой надежды нет. — Возможно, мутации имеют свой предел, возможно, ускоренный обмен веществ ведёт к преждевременному износу тела, отчего все заражённые вымрут от старости за пару лет. Допускаю, что их могут поразить какие-то бактерии и вирусы, вряд ли в таких телах хорошая иммунная система. Всё может быть, но готовиться следует к худшему.

— А откуда всё взялось? — спросил тощий парень, самый, кажется, молодой в группе, моложе Бори. — Это инопланетяне напали?

— Это самая ходовая версия, — согласился доктор. — Вот только лично мне непонятен ход их мыслей, они нанесли удар биологическим оружием, при этом почти полностью уничтожили силовые структуры, чтобы люди не смогли быстро локализовать заражение, а потом? По идее, следовало начинать экспансию, приходить на зачищенное вирусом место, но пришельцы вместо этого куда-то пропали. Если же их целью было уничтожение всего населения Земли, то тут они просто, извините, обосрались, поскольку карантин — естественная реакция любой власти на подобные события, как бы то ни было, а дальше нашего города инфекция не пойдёт. Уж это они точно могли просчитать.

— А что там с карантином? — снова спросил Боря. — Я пытался в Интернет выйти, а там уже связи нет.

— Связь периодически появляется, но ничего хорошего для нас не сообщают, только сплошное кольцо войск, земляной вал высотой в пять этажей, колючая проволока в несколько рядов, будки наблюдателей под стеклянными колпаками, камеры слежения, пулемёты-роботы, а попутно цистерны с обеззараживающей жидкостью, которую в виде тумана распыляют в пригороде. Уверен, что ситуацию в городе постоянно мониторят с помощью спутников и беспилотных летательных аппаратов. Самые разумные методы, если думать о стране и мире, но нам от этого не легче.

Постепенно разговор сошёл на нет, доктор поспешил откланяться, и пошёл записывать новые наблюдения. Остальные, за исключением часовых, продолжали свой поздний ужин.

— Мужики, на водку особо не налегаем, — строго сказал отец. — Согласен, мне тоже в хлам нажраться хочется, да только нельзя — обстановка не та. Пока нельзя.

Пьянку прекратили просто, алкоголь поступал из запасов разграбленного магазина, командование в лице отца Бори, Павла Зиновьича и ещё одного мужика лет пятидесяти, которого Боря знал только по фамилии Осипов, просто закрыли запасы на замок, пообещав утром выдать каждому по бутылке пива. Ну, спасибо и на том. Спать ложились кто где. Собственно, температура стояла плюсовая, да ещё от продолжавшего полыхать костра несло теплом, проще всего было постелить одеяло на землю и спать на нём. Так Боря и поступил, предварительно спрятав револьвер под подушку. Отец, кстати, намекал, что ствол потом нужно будет вернуть хозяину. Группа росла, а количество стволов увеличивалось медленно. Холодное оружие оказалось малоэффективным, надо доставать огнестрел, а взять его негде. Привычные для такой ситуации места в виде воинских частей, военных складов и полицейских участков превратились в выжженные ямы с вулканическим стеклом на дне. С этими невесёлыми мыслями Боря и заснул. Ночью ему ничего не снилось, вообще, всю ситуацию он пропустил через себя с удивительной лёгкостью. То ли потому, что никого из по-настоящему близких людей не потерял, то ли потому, что от природы толстокожий и нечувствительный, то ли ещё почему, но чувствовал он себя абсолютно спокойно, все нервы уложились в единственный приступ страха утром первого дня катастрофы.

Утром прибыла новая «власть», точнее, то, что осталось от старой. Передвигалась эта власть в двух бронированных на скорую руку КамАЗах, а сопровождали её несколько бойцов с автоматами в бронежилетах и синем камуфляже, на рукавах которых красовались непонятные шевроны. Какой-то орёл с мечом и топором в лапах. Отец сказал, что это символика ФСИН. Надзиратели тюремные, значит, их, видимо, погром не коснулся, вот и остались единственной вооружённой силой.

— Вы, простите, кто такой будете? — задал вопрос Павел Зиновьич человеку в пиджаке, что залез на трибуну, в качестве которой выступал кузов КамАЗа.

— Рыбников Валерий Эдуардович, заместитель мэра города. Вот и замещаю, поскольку сам мэр ещё вчера превратился в чудовище и уже благополучно упокоен. Вы, разумеется, вольны меня властью не признавать, но не советую, поскольку именно через меня осуществляется контакт города с внешним миром.

— И как там, снаружи? — спросили сразу несколько голосов.

— Плохо, — новый градоначальник как-то разом утратил весь свой пафос. — Сказать откровенно: правительство страны в панике, вирус не изучен, брать пробы некому, город закрыли полностью, это им удалось, даже развернули выехавшие машины и посадили единственный взлетевший самолёт, но что дальше делать — чёрт его знает.

— Эвакуация, не? — спросил Моряк, стоявший ближе всех к трибуне.

— Боятся, боятся так, что пока не отдали никакого приказа, слишком опасно, одна вовремя не замеченная царапина, и вирус окажется за пределами кольца. Боюсь, что придётся нам какое-то время выживать своими силами. У нас пока получается.

— Много людей осталось? — спросил отец.

— Точно ничего сказать не могу, но, по нашим подсчётам, при первичной атаке заражению подверглись больше семидесяти процентов населения. Кто-то был закрыт, кто-то находился далеко от центров распыления, или ему повезло с направлением ветра. Но семьдесят процентов — это минимум, ещё процентов десять уже убили и съели заражённые. Осталось всего ничего. С утра мы объезжаем группы, подобные вашей, все где-то укрепляются, собираемся делать главный лагерь выживших в спорткомплексе Динамо.

— А что, силовиков совсем не осталось? — спросили из толпы.

— Можно сказать, что нет. Остался один небольшой райотдел полиции, но запасы оружия и боеприпасов там минимальны, два отдела судебных приставов и часть городского СИЗО. Неизвестные враги разбомбили тюрьму, погибли подследственные, надзор, штаб, но караульное помещение, вынесенное при строительстве чуть в сторону от основного здания, уцелело. Остался в живых караул, что в этот момент собирался заступать на смену. Осталась оружейка. Короче, в наличии у нас имеется меньше тысячи единиц огнестрельного оружия. Имеющийся силовой аппарат — меньше четырёхсот человек, больше половины которых — резервисты. Запасы боеприпасов удручающе малы. Даже если все заражённые выстроятся в очередь на расстрел, нам не хватит патронов.

— Нам подбросите? — немедленно спросил Павел Зиновьич.

— Два автомата и небольшой запас патронов, всё, что можем, — чиновник развёл руками.

— А эти, из-за бугра, они не могут оружия подкинуть? — резонно спросил отец. — Просто сбросить на парашюте с неба. Автоматы, пулемёты, гранаты и ящики с патронами. А мы бы сами город зачищали.

— Этот вопрос я задал на первом сеансе связи, — поведал Рыбников. — Сказали, что согласуют наверху этот вопрос, но до сих пор ничего не согласовали, хотя уже больше суток прошло. Лично моё мнение — нас не хотят вооружать, чтобы не пошли штурмовать кордон.

— Гениально, просто гениально, — тихо проговорил доктор Левинзон.


— Сейчас буду торговаться, чтобы эвакуировали хотя бы детей, пусть их поместят в карантин, это вполне реализуемо, подозреваю, что сейчас как раз готовят что-то подобное, какой-нибудь стерильный бокс на безлюдном острове в Белом море. Пока же всех, кто будет эвакуироваться в первую очередь, собираем на стадионе Динамо и в одноимённом спорткомплексе. У вас можно разместить временный пункт сбора беженцев, а уже от вас и других таких же групп отправлять КамАЗами в Динамо.

— Так что от нас требуется? — спросил отец.

— Принимайте людей, оказывайте помощь, кормите, защищайте, как только наберётся хотя бы сто человек, сообщайте нам, сотовая связь в пределах города действует прекрасно. Мы вышлем спецтранспорт и конвой. Да, и не забывайте осматривать прибывших на предмет заражения. Понимаю, что стопроцентной гарантии никто не даст, но старайтесь хотя бы укушенных вычислять.

— Справимся, — буркнул Левинзон, прекрасно понимавший, на чьи плечи это ляжет.

— И ещё, — Рыбников как-то вдруг погрустнел. — Я понимаю, что сейчас не время и не место рассуждать о законах, особенно после того, как с нами поступило родное государство, но, я вас прошу, старайтесь оставаться людьми. Мародёрство, хранение оружия, наркотики, — это всё неважно, старайтесь не делать зла людям, не убивать, не насиловать и не отбирать последнее.

— А что, были случаи? — подозрительно спросил отец.

— Вчера одну банду зачистили, — ответил вместо мэра один из охраны, пожилой мужик, но в погонах старлея. — Молодёжь в основном, от шестнадцати до двадцати. Раньше всех сообразили, что закона больше нет, ну и понеслась душа в рай. Три изнасилования, поджоги и два убийства. Даже не пытались улики скрывать. Ну, с ними, конечно, тоже не церемонились.

— За это не переживайте, — серьёзно сказал отец. — Если кто из моих… сам шкуру спущу.

— Ну, если так, то пока у меня всё, спасибо за внимание, делитесь новостями, номера я вам оставлю. Временный штаб сейчас в городской администрации, оттуда дорога расчищена до Динамо, сейчас ещё пытаемся аэропорт под себя подмять, но далековато до него.

Представители власти отбыли дальше, а команда привычно занялась делом. Личный состав вырос ещё на пару десятков человек, а вот стволов появилось только два, причём в обоих случаях это были дедовские переломки какого-то некошерного калибра и, само собой, без патронов. В мастерской автосервиса занялись изготовлением холодного оружия. Боря тоже отправился туда, посмотреть и оценить.

Мародёрство позволило притащить машину с газовыми баллонами, пропан и кислород (кто только додумался их вместе перевозить), теперь с помощью газового резака разогревали подходящие железяки и плющили их кувалдой. Перековывали орала на мечи.

— Мачете себя не оправдали, — заметил стоявший рядом отец, глядя, как два новых тесака отправились в бочку с водой. — Надо что-то новое, топоры, что ли.

— Клевцы лучше, — подсказал Боря.

— Чего? — переспросил мастер, стягивая с лица очки-консервы, за полчаса кузнечных работ он успел почернеть, как настоящий африканец.

— Ну, клевец, кирка, что-то вот такое, — Боря показал руками. — С короткой ручкой, тяжёлое и с клювом. Центр тяжести на конце. Чуть-чуть загнуть. Тварям ведь черепа пробивать нужно, так?

— Нарисуй на бумаге, — велел отец, протягивая блокнот. — Что ещё придумал?

— Что-то длинное, древковое, типа рогатины, такое копьё с перекрестьем, чтобы тварь напоролась и остановилась. Можно алебарды попробовать.

— Это не ко мне, — отозвался мастер, — кирку ещё попробую, рогатину из арматуры сварить нетрудно, а алебарду уже не осилю.

Кирки стали получаться довольно быстро, сделали шесть штук, после чего процесс приостановили до проведения полевых испытаний. Потом сделали первую пробную рогатину на черенке от лопаты.

— Такая? — строго спросил отец, видимо, назначивший Борю экспертом по холодному оружию.

Рогатина выглядела просто, черенок от лопаты, та же железная труба, а вместо самой лопаты приварена арматура чуть толще пальца и полметра длиной, а на ней, ближе к черенку, перекрестие из той же арматуры. Выглядит прочно, но наконечник вызвал вопросы. От такого повреждений мало. Наконечника там, собственно, и не было, просто конец заточили болгаркой.

— А можно вот здесь расковать? — Боря указал на кончик. — Вот так, чтобы листовидный был, а края хорошо заточить, тогда при проникновении в грудь будет внутренние органы рассекать.

— А толку? — спросил Павел Зиновьич, стоявший рядом. — Они ведь от этого не дохнут.

— Толк будет и немалый, — веско заметил стоявший здесь же доктор Левинзон. — Как бы то ни было, а повреждения внутренних органов для них чувствительны, да и кровотечения останавливаются далеко не сразу, если такая штука пройдёт сквозь грудь, мало ему не покажется.

Расковывать кончик арматуры не стали, признав нецелесообразным, просто приварили наконечник, вырезанный из железного листа, заточив края так, чтобы в мясо входил легко.

Получив образец, мастера занялись дальнейшей работой, а отец отвёл Борю в сторону и проговорил негромко:

— Сегодня вечером пойдём с тобой стволы добывать, разживёшься чем-нибудь серьёзным и наган хозяину вернёшь.

— Это не наган, — Боря включил зануду. — Это кольт какой-то из первых моделей.

— Запомни, — отец, будучи ниже ростом, умудрился посмотреть на него сверху вниз. — Наган был первым и единственным револьвером, производившимся в нашей стране, он так прижился, что имя стало нарицательным, до сих пор в обиходе так именуют все револьверы, а иногда и пистолеты.

— Понял, а стволы где возьмём?

— Есть у меня два места на примете, одно надёжное и близко, но стволов там мало. Второе тоже надёжное, но оно далеко и требует большой и кропотливой работы.

— А подробнее?

— Есть у меня друг, ну, не друг, а так, знакомый. Так вот, он охотник, не как я, от случая к случаю, а настоящий охотник, регулярно добывающий дичь, и стволов у него точно больше одного.

— А он их отдаст? — с сомнением спросил Боря.

— Видишь ли, с самого начал бардака я его не видел, хотя уверен, что мимо нашей команды он бы не прошёл, не та натура. А поскольку среди нас его нет, можно сделать закономерный вывод: он либо обратился в первой волне, либо его мертвяки сожрали чуть позже. Не тот человек, чтобы отсиживаться.

— А где он живёт?

— Вон там, дальше по улице, двадцатый дом, третий этаж. Наведаемся и раскулачим по всем рабоче-крестьянским законам.