Только с тобой. Антифанатка

– А я что сделаю? – развел руками тот. То, что я стояла рядом, их не волновало. Мачеха вздохнула и перевела на меня раздраженный взгляд:

– Мы не скажем, что ты внебрачная дочь. Это некрасиво. Скажем, что двоюродная сестра.

– Если я вам мешаю, то уйду, – спокойно ответила я и посмотрела на отца. – Поговорю с тобой и уйду.

– У нас совершенно нет времени на разговоры с тобой! – прошипела мачеха. Кажется, она хотела сказать мне что-то еще, но из гостиной вышла Ася. Она терпеть меня не могла еще больше, чем мать.

– Вы скоро? Вас гости потеряли, – тихо сказала Ася. Ее глаза – точно такие же, как и у меня, малахитово-зеленые, сверкнули. – Ты уходить не собираешься?

– Я пришла поговорить с отцом, – ответила я все так же спокойно, хотя внутри все кипело.

– Ему некогда, – отрезала Ася. – Ему нужно познакомиться с родителями моего жениха.

– И скоро свадьба? – ухмыльнулась я. Ася была младше меня на три года и уже выходила замуж. Я не завидовала. Я просто не понимала, почему мне не везет с мужчинами.

– Скоро, – отрезала сестра.

– И ты даже меня не пригласила, – еще шире ухмыльнулась я.

– А должна была? – нахмурилась Ася. – Ты мне никто, девочка. И звать тебя никак. Была бы хоть при деньгах, я бы подумала. А так… Оборванка. Приехала со своего Галаза и…

– Ася, перестань, – поморщился отец и взглянул на меня со смущением. – Наташа, давай с тобой потом поговорим. Видишь, сегодня никак.

– Хорошо, – улыбнулась я ему. Хотелось добавить «папа», но я не смогла. Какой он мне папа, если подумать?

И я ушла, так и не сказав ему того, что собиралась. Не попросив помощи, которая так была мне нужна.

Я слышала, как мачеха облегченно вздохнула, когда закрывала дверь, и, проигнорировав лифт, пешком стала спускаться с последнего этажа. На сердце было тяжело.

Разумеется, я упала – оступилась и грохнулась со ступени вниз. При этом больно ударила руку, и на ней стал расплываться большой синяк. Оставалось лишь благодарить небо за то, что кости остались целы.

Дома я решила продать ноутбук – это была единственная ценная вещь. Ноут был неплохим и выглядел как новенький, ибо я всегда бережно обращалась с ним. Продавать его было безумно жалко, но что поделать? Мне действительно нужны были деньги. Однако все же в итоге продавать я его не стала – вернее, мне не разрешили этого делать.

Меня выручили подруги. Пять моих прекрасных подруг по интернету. Мы все жили в разных странах и городах: Алиса – из Новосибирска, Даша – из Киева, Божена – из Минска, Айгерим – из Алматы, Ира – из Владивостока. И никогда не виделись, хотя планировали однажды встретиться. Познакомились мы года три назад в какой-то группе, посвященной турецким сериалам, которые нежно любили, случайно оказались в общей беседе и стали общаться. Та беседа давно уже прекратила свое существование, а мы вшестером крепко сдружились, часто переписывались и иногда звонили друг другу. Мы были разными – абсолютно разными! – но общались. Кто-то был замужем, у кого-то были дети, а кто-то только заканчивал университет. Разные национальности, религии и благосостояние. Разное мировоззрение. И одинаковая энергетика, как бы странно это ни звучало. В общем, компания наша была разношерстной, но веселой.

Не выдержав, я поделилась с подругами своими несчастьями – так стало немного легче. Сначала девчонки утешали меня, а потом вдруг велели сходить в банкомат и проверить счет на своей карте. Сначала я ничего не поняла, затем стала подозревать неладное, а потом проверила карту и снова чуть не расплакалась. На счету были деньги, которых хватило бы и для аренды комнаты, и на жизнь на некоторое время. Оказывается, эти дурочки решили помочь мне и скинулись, а после перевели мне деньги.

Я не хотела их брать. Серьезно, я хотела вернуть их, потому что мне было стыдно до горящих щек, но они сказали, что не будут со мной общаться, если я так поступлю.

«Это порыв души, не смей отказываться, или мы реально обидимся», – написала мне Айгерим, пока я сидела перед ноутом, по привычке сжав кулаки на коленях. Она была негласным лидером нашей маленькой компании и все время зазывала в гости.

«Но это выглядит так, словно я специально наныла!» – напечатала я в ответ, то и дело сбиваясь, делая ошибки и спешно поправляя их.

«Нет, это твой отказ выглядит так, словно ты не ценишь нашу дружбу и поддержку», – отрезала Айгерим, и остальные горячо поддержали ее. В итоге я клятвенно заверила девчонок, что отдам им эти деньги, как только найду нормальную работу. Я не могла брать их просто так – мне действительно было стыдно, но, если честно, на сердце стало светлее – и не из-за того, что страх остаться на улице пропал. А из-за того, что у меня все-таки оставались люди, которым я могла довериться. Они были далеко, но рядом. В моем сердце.

Я вдруг вспомнила Кезона. Его слова. Его взгляд. Он ни в чем не нуждался – жил так, как могут позволить себе жить лишь единицы. И он посмел указывать мне на то, что я неправильно поступаю. Посмел мне сказать, что я жалею себя. Уверена – у него никогда этого не было. Не было чувства безысходности, когда не знаешь, что делать и как выжить. Не было желания взять и исчезнуть.

Мне хотелось обвинять его во всех своих несчастиях. И ненависть, что теперь жила в моем сердце, была такой ярой, что лишь воспоминания об этом человеке заставляли меня скрипеть зубами.

Подруги помогли мне не только деньгами – у Иры из Владивостока в городе жила подруга, чья бабушка сдавала комнату. Она прислала мне контакты этой бабули, и вечером я поехала смотреть квартиру, надеясь, что все будет хорошо. Бабушку звали Глафира Фроловна, и мне представлялось, что это божий одуванчик в платочке и с палочкой. Как же я ошибалась – это была бодрая и довольно злобная старушенция, от которой прямо-таки исходила аура ненависти ко всему живому. Она была стопроцентной альфой и смогла бы подавить любого одним только взглядом.

Глафира Фроловна осмотрела меня с ног до головы, пробормотала, что на шалаву я не похожа, и пустила в квартиру. Командным тоном велела разуться, надеть тапочки, вымыть руки и только потом разрешила пройти мне в зал – чистый и заставленный добротной массивной мебелью из семидесятых. У окна, правда, высился огромный новенький телевизор с плоским экраном. Видать, телевидение бабуля уважала. Я так и представляла, как она вечерами смотрит «Кривое зеркало» или «Поле чудес». Еще я углядела кондиционер и современную хрустальную люстру с кучей режимов. Видать, Глафире Фроловне помогали родственники.

Пожилая женщина усадила меня в массивное кресло, застеленное цветастым покрывалом, пытливо уставилась мне в лицо, просканировала каждый квадратный миллиметр и спросила командным голосом:

– Зачем комнату снимаешь?

– Жить негде, – честно ответила я.

– А раньше где жила? Чай, не по помойкам шлялась, – сощурилась бабка. Я потупила взгляд – не рассказывать же ей обо всем, что со мной случилось! Мое молчание Глафира Фроловна расценила по-своему.

– Бил, что ли? – прямо спросила она.

– А? – не поняла я, кто там может меня бить. Судьба, что ли?

– Хахаль твой, – заявила старушка. – Вон синячище какой на руке.

Я скосила глаза на собственную руку – на предплечье цвет свежий синяк. Вот блин. Я хотела было возразить, что никто меня не бьет, но мне не позволили этого сделать.

– Енто ж какая ты дура! – громогласно сказала Глафира Фроловна, сделав свои, одной ей известные выводы. – Ей богу, ума нет, раз такого хахаля выбрала. Правильно, что уходишь. Ты ж вон какая худющая – тебе твой хахаль в следующий раз хребет переломит.

– Но я…

– У меня тоже такой по молодости был, – не слушая меня, продолжала бабка. – Красивый, статный, частушки пел – аж сердечко замирало. Партийный был. А как жить стали вместе, так руку поднимать начал.


– Он что, вас бил? – спросила я с удивлением.

– Попытался. Я ему по хозяйству мужскому мешком картошки дала, перестал, – пояснила Глафира Фроловна. – Он к бабам-то потом еще долго не подходил, черт окаянный. – Тут она почему-то захихикала. Наверное, вспомнила, как била по причинному месту своего возлюбленного картошкой. И добавила:

– Мне его потом и к врачу тащить на себе пришлось.

– Что, так сильно его приложили? – изумилась я, едва сдержав смех. Бабка была не промах.

– Голову рассекла, – невозмутимо ответила она.

– И вы расстались, да?

– Убег он, – нехотя отозвалась Глафира Фроловна. – Обходил меня тремя дорогами. Что, комнату-то смотреть будешь али лясы-балясы точить пришла? – неожиданно поменяла она тему для разговора. И я кивнула.

Комнату она сдавала небольшую, с окнами во двор, но уютную, несмотря на советскую мебель и ковер – слава богу, не на стене, а на полу. В ней было все необходимое: кровать, письменный стол, стул, платяной шкаф, комод. И я решила, что первое время перекантуюсь здесь – искать комнату или квартиру дело небыстрое, и что-то лучшее, да еще и по такой невысокой цене, я вряд ли найду.

– Нравится? – спросила меня пожилая хозяйка квартиры.

– Нравится, – кивнула я. – Согласна снимать комнату у вас.

– Тогда паспорт дай, – потребовала она. Пришлось подчиниться. Глафира Фроловна долго изучала его и даже сфотографировала на телефон-раскладушку, которых я ни у кого давным-давно не видела. После чего заявила:

– Значит, так, беру тебя только потому, что внучка за тебя поручилась. Посторонних в жилище свое не пускаю. Мужиков никаких не води – иначе выкину ко всем чертям сразу. Позднее одиннадцати домой не возвращайся. Где гуляла, там и спи – я ложусь рано. Кухней пользоваться можешь, но не дай бог попортишь мне что, я из тебя душу вытрясу.

Сказано это было так, что я поверила – вытрясет.

Мы обговорили детали, дату, когда я смогу заехать с вещами, сумму коммуналки и я, наконец, пошла в прихожую, чувствуя, что жить с этой бабкой под одной крышей – настоящее безумие. С другой стороны, условия не самые плохие, а сумма за комнату небольшая.

– Глафира Фроловна, а почему вы берет так мало? – не удержавшись, спросила я, уже стоя на пороге.

– Больше бы брала, да соседи у нас сатанисты, – поморщилась та.

– Как? – округлились мои глаза.

– А вот так, чтобы их перекочевряжило, – ответила Глафира Фроловна и сплюнула. – Позорят наш дом, окаянные. И всяких к себе таскают в притон свой.

Отлично, где-то в этом подъезде есть притон сатанистов, которые наверняка еще и наркоманы. Но ничего, я как-нибудь это переживу. Я все переживу. Я сильная!

Квартиру Глафиры Фроловны я покинула в несколько приподнятом настроении – самая главная проблема решилась, и я нашла крышу над головой. Завтра утром уеду из старой квартиры, раз Марина так сильно этого хочет.

Все по чуть-чуть наладится.

Я вышла из подъезда с боевым настроем, готовая биться за свое счастье. И сразу же заметила на дороге неподалеку парочку – высокого парня в кепке и длинноволосую девушку в светлом свободном платье в стиле бохо. Я сразу поняла, что они выясняют отношения, но решила, что это совершенно не мое дело. Однако чем ближе я подходила, тем больше понимала – что-то не так. Этот парень слишком странный… И такое чувство, что я знаю его.

Я поняла, кто он такой, когда до них оставалось метров пять.

Кезон.

Антон.

Сволочь, из-за которой разрушилась моя жизнь.

Вот кто это был!

Откуда он только взялся здесь? Что забыл? Боже, Кезон не улетел с «Лордами» в другой город. Он стоял перед девушкой в светлом платье и говорил такое, от чего мне хотелось злорадно хохотать в голос.

– …Я хотел просто увидеть тебя еще раз и понять, простила ли ты меня за то, что я сделал, – сказал он, глядя на брюнетку жалким взглядом. То, что она нравилась ему, было понятно даже идиоту. Он сох по этой девушке. Он обидел ее. И она, наверное, не знала, прощать его или нет.

– Ты серьезно? Ты сбежал с гастролей, чтобы понять… это? – тихо спросила она, и я точно поняла, что это он, Кезон. И эта девушка знает, кто он такой.

На его лице промелькнула растерянность, которая меня порадовала.

– Да. Ты ведь не простила меня? Катя. Мне жаль, что так вышло. Правда, жаль. Я чувствую себя уродом. Вспоминаю о том, что сделал, и мне не по себе становится. Я не такой ужасный, как ты думаешь.

Такой, такой, Катя! Он именно такой! И, кажется, девушка была согласна со мной. Она попыталась слиться.

– Я ничего не думаю. Можно, я уйду? Пожалуйста, давай прекратим это? Ради всего того, что между нами было. Хорошо?

Я мысленно поаплодировала ей. Так его, скотину, так! Пусть мучается!

– Прости меня, хорошо? Прости. Мне жаль, что я так поступил. Я люблю тебя до сих пор.

Я чуть не заорала в голос от этих слов. Этот неадекватный придурок был влюблен в эту девушку, но, видимо, сильно обидел ее. И она не собирается его прощать. Хотя… вдруг простит? Он все-таки не редька с огорода бабы Гали, а известный музыкант. Вдруг Катя возьмет его и простит?