Тьма

Когда я прибываю в столовую, полдюжины людей уже расселись вдоль четырех ровных рядов столов. Дрю пока не видно, но Каро машет мне, вставая, чтобы поздороваться. Колючие волосы придают ей милый эльфийский вид.

– Понравился тур? – спрашивает она, ведя меня к стойке раздачи.

– Очень много всего сразу.

– И не говори. Я потерялась здесь раз десять, когда приехала. Но ты скоро разберешься.

Я оглядываю всю еду на стойке.

– Нужно накладывать самим?

– Бери, что нравится. Тебе повезло. Сегодня пятница, так что в меню фиш-энд-чипс.

– Серьезно? Даже на международной станции?

– Мы все по очереди помогаем Радживу приготовить ужин, – объясняет Каро. – Пятница – Британия, Ирландия, Новая Зеландия и Австралия, и мы в основном готовим рыбу. У Франции и Бельгии воскресенье, у Италии и Испании – суббота, обычно пицца или паэлья. США и Канада у нас по вторникам, чаще всего бургеры, хотя Соня делает убойную острую жареную курицу. Россия и балтийские страны по средам, а в четверг раньше была Южная Америка, но теперь, когда большая часть летней команды уехала, это окно свободно. А, да, Индия и Азия по понедельникам, – добавляет она, кивая в сторону Раджива, занятого за стойкой. – Его карри – одно из лучших блюд на всей базе.

Я накладываю себе небольшую порцию и иду за Каро к столу, здороваясь с Аркадием и парнем, которого я не узнаю. Арк, как он настаивает, чтобы я его называла, похоже, рад меня видеть, его широкая улыбка демонстрирует несколько золотых зубов советских времен, что делает его похожим на злодея из Бондианы. Другой мужчина кивает; это Алекс, понимаю я – он был рядом с Дрю, когда они встречали меня с самолета.

По крайней мере, сейчас я могу видеть его лицо: начисто выбритое, в противоположность Арку и многим из летней команды, чьи антарктические бороды делают их похожими на портлендских хипстеров. Алекс по-мальчишески красив, у него небрежная прическа и гладкая кожа, слегка загоревшая за проведенное на улице время. Около двадцати пяти, по моим догадкам, я мысленно делаю заметку завтра проверить его медицинский файл. Я улыбаюсь ему, но он не отвечает взаимностью, и прежде чем я отворачиваюсь, успеваю заметить холод, сквозящий в его выражении лица, который напоминает мне Сандрин.

– Арк варил борщ на прошлой неделе, – продолжает Каро, когда мы усаживаемся напротив них. – Получилось неплохо.

Он одобрительно поднимает большие пальцы.

– Лучше, чем твой бисквит, – замечает он с сильным русским акцентом. – Что это было за дерьмо?

Каро смеется и показывает ему средний палец.

– Такое дерьмо, что ты ел добавку, а?

– Что я могу сказать? Я старая толстая свинья, – Арк, гогоча, потирает свой внушительный живот.

– Естественно, вся схема с готовкой по сменам работает лучше летом, когда здесь больше людей, – объясняет мне Каро, пока я ковыряю жирный кусок рыбы. – Но мы пытаемся почаще вносить изменения – не хотим, чтобы народ затосковал по дому.

– Так чем ты тут занимаешься? – спрашиваю я Алекса, занятого поглощением еды с концентрацией человека, который либо голодает, либо надеется избежать разговора.

– Полевой помощник. – Его выразительные карие глаза встречаются с моими.

Я наконец-то определяю его акцент.

– Ты из Ирландии?

– Ага. Донегол.

– Там хорошо. Я как-то ездила туда с палатками.

– Намокла небось? – Выражение лица Алекса выдает мимолетное удивление.

– Немного.

Он позволяет себе полуулыбку, но потом его взгляд проходится по Дрю, приближающемуся с нагруженной едой тарелкой. Он садится возле меня, кивая на мой жалкий ужин.

– Ты не голодная?

– Как-то нет аппетита, – признаюсь я.

Каро мельком оглядывает меня с ног до головы.

– Тебе бы он не помешал, – она улыбается, показывая, что не хочет меня обидеть.

– Наверное, просто устала, – пожимаю плечами я, расправившись с несколькими кусочками картошки, прежде чем сдаться. Правда в том, что все наслаждение от еды исчезло после аварии.

Хотя, по моим подозрениям, таблетки тоже не облегчают ситуацию.

– Дай сюда. – Арк берет мою тарелку и соскребает еду на свою. – Нехорошо будет это выбрасывать.

Алекс встает, оставляет пустую тарелку и стакан возле стойки, затем молча уходит. Каро смотрит ему вслед, но Дрю только невозмутимо вскидывает бровь, поворачиваясь ко мне.

– Итак, что ты думаешь об этом всем?

Я делаю глоток воды.


– Отлично. То есть это все, конечно, ошеломляет, но я привыкну.

– Ну, мы рады, что ты с нами. – Каро дружелюбно пожимает мне руку. Это маленький жест, но ее доброта трогает меня. Мне нравятся она и Дрю, с облегчением осознаю я. У меня будут здесь хотя бы двое друзей.

Подходящий ли сейчас момент, чтобы спросить о моем предшественнике? Я почти ничего не знаю о Жан-Люке, французском докторе, чья смерть привела к тому, что я сижу здесь. Только то, что он умер на льду в результате какого-то несчастного случая во время спуска.

Но каким-то образом я чувствую, что никто не захочет об этом говорить. Все-таки Антарктика опасна – это уж точно было понятно из интенсивного курса АСН по медицине. Здесь могло случиться все, что угодно, и мы находимся очень далеко от помощи. Легче вернуть кого-то с Международной космической станции, заметил один доктор из АСН в Женеве, чем отсюда посреди зимы.

Беспокоятся об этом другие так же, как я?

Я оглядываюсь по сторонам, но атмосфера среди примерно двух десятков людей в столовой кажется расслабленной и беспечной – если их и беспокоит то, насколько они изолированы, они хорошо это скрывают.

Несомненно, это наилучший способ, решаю я. Просто выкинуть это из головы.





Глава 3. 19 февраля, 2021 года




Где я вообще?

Я просыпаюсь, дезориентированная, в сумерках, искусственно созданных опущенными жалюзи. На несколько секунд я вернулась туда, в госпиталь, когда меня привезли после аварии. Такое же ощущение растерянности, замедленного времени. Постепенное вторжение воспоминаний.

Эти лисьи глаза в свете фар, стремительное приближение деревьев.

Никогда, к счастью, не момент столкновения.

Не последствия.

Но я не там. Я в Антарктике. Я прилетела на самолете вчера. Я собираюсь провести следующие десять месяцев здесь, на льду, с дюжиной других душ за компанию.

От этой мысли у меня беспокойно переворачивается желудок, а затем резко подступает тошнота. Я выбираюсь из кровати и бегу по коридору, добираюсь до тесной ванной как раз вовремя, чтобы успеть склониться над унитазом. Меня тошнит.

О боже. Я опираюсь о белую кафельную стену, тяжело дыша. Голова кружится от зарождающейся мигрени. Комната вертится секунду или две, и я боюсь, что упаду в обморок, но ощущение проходит через несколько глубоких вдохов.

Высотная болезнь. Все переносят ее после прибытия, но я внимательно прослежу, чтобы она не переросла во что-нибудь похуже. Последнее, что мне нужно, это пневмония – редкое, но опасное осложнение от пребывания на таких высотах.

Поднимаясь на ноги, я набираю в руки воду из-под крана и пью, затем умываюсь, избегая смотреть на свое отражение. Это привычка, которую я выработала после восстановления. Я не хочу смотреть на шрам, на мои безвозвратно испорченные черты лица дольше необходимого – достаточно того, что я вынуждена терпеть реакцию окружающих.

Вернувшись в спальню, достаю несколько таблеток «Гидрокодона»[3] из моих запасов и смотрю на часы. Пять сорок шесть утра. Я спала семь часов, самый длинный период непрерывного сна за многие месяцы.

Одевание в спортивные штаны и легкую футболку сопровождается вихрем искр и потрескиваний. Еще одна неожиданная черта станции – из-за сухой атмосферы статическое электричество ударяет по-другому. Вчера Дрю показал мне полоски алюминиевой ленты на всех столах, ведущие к радиаторам или другим заземленным частям здания, которые используются, чтобы «разрядить» себя, прежде чем прикасаться к компьютерам или другому чувствительному оборудованию. Он продемонстрировал, как проводить локтем по стене, рассеивая накапливающееся электричество – это менее болезненно, чем позволить ему выходить через кончик пальца.

В столовой я удивлена, что не первая пришла к завтраку. Алекс сидит в одиночестве, согнувшись над книгой. Я наливаю кофе, молясь, что смогу удержать его в себе. Стоило бы пить только воду, но мне нужно, чтобы кофеин приободрил меня и смыл ужасный привкус во рту.

– Что-то хорошее? – я усаживаюсь напротив Алекса, кивая на его книгу.

– Ага. Очень жутко, – он показывает мне обложку, «Темная материя», Мишель Пейвер, а потом закрывает книгу и откидывается назад, не глядя мне в глаза. Есть в нем что-то такое, что я никак не могу определить. Напряжение в его позе. Какая-то настороженность. Я замечаю, что его правая нога подергивается, пока он проглатывает остатки своего тоста.

– Так как ты себя чувствуешь? – спрашивает он наконец, нетерпеливым жестом убирая волосы с лица. Это очень вежливый вопрос, но его тон намекает, что он спрашивает просто из вежливости.

– Как зомби, – морщусь я.

Тень мелькает на лице полевого ассистента. Он моргает, глядя на меня, потом отводит глаза.

– Просто высотная болезнь разыгралась, – поспешно добавляю я. – Ничего серьезного.

– Ну, ты в хороших руках, не так ли? Ты же доктор, – он напряженно улыбается, поднимаясь, как будто ему не терпится уйти. – Мне пора. Неполадка с душевыми. Мне надо бы помочь Каро их отремонтировать, пока не получил по шее.

Я понуро попиваю кофе, пока Алекс загружает свою тарелку и приборы в промышленную посудомойку – по утрам мы сами разбираемся с посудой, Дрю объяснил мне это вчера, в другое время мы убираем по очереди. Я наблюдаю, как он покидает столовую, и не могу отогнать ощущение, что его раздражает мое присутствие. Но почему? Наверняка я не сделала ничего, чтобы обидеть его?

– Ты, должно быть, Кейт.

Я поворачиваюсь к высокому, хорошо сложенному мужчине. В отличие от Алекса он вроде бы искренне рад видеть меня – на его лице расцветает приветливая улыбка.

– Меня зовут Арне. Жаль, что не смогли познакомиться вчера. Проблема с катом, у меня ушли почти весь день и вечер на его починку.

– С катом? – хмурюсь я, поднимаясь, чтобы пожать ему руку. Я надеюсь, что он не почувствовал дрожь изнеможения в моей.

– Короткое название «Катерпиллара», – улыбается он. – Это трактор, который мы используем, чтобы собирать снег для растопки на питьевую воду. – В его английском слышатся нотки скандинавского акцента.