Тьма падет

Тома всего трясло от напряжения, по спине и подбородку крупными каплями стекал пот.

Тело Хайдена вдруг тоже задрожало в унисон, и Том склонился ниже, наваливаясь всем своим весом. Кровать заскрипела, а Том все сжимал и сжимал пальцы, стискивая чужое горло до боли в руках.

Еще чуть-чуть. Уже почти.

Налитые кровью глаза Хайдена слепо таращились в ответ расширенными зрачками. Он издал дребезжащий стон, тихий и слабый, абсолютно не передающий ни его страха, ни боли. Том склонился еще ниже, их лица разделяли считаные сантиметры, кончики носов соприкоснулись. Блики солнечного цвета танцевали на радужке Хайдена, отражая последнюю вспышку сопротивления, последние капли воли к жизни. А затем к нему пришло осознание: смерть уже здесь. Тело Хайдена расслабилось, внутренний свет угас, глаза его заволокло мраком, и в них больше не отражалось ничего, кроме пустоты.

В доме было тихо. Когда Том принес Хайдена домой, то не стал включать ни музыку, ни телевизор. Теперь, когда он сидел, сгорбившись, и молча смотрел на мертвое тело, тишина стала густой и липкой.

Том сжал и разжал пальцы, пытаясь избавиться от ломоты в суставах. Пытаясь отдышаться, он сделал несколько глубоких вдохов. Зловоние смерти, повисшее в воздухе, заставило его желудок судорожно сжаться, и Том опрометью бросился в ванную комнату. Его вырвало.

Он обессиленно опустился на колени перед унитазом, чувствуя, как холодит кожу кафельная плитка. Его трясло крупной дрожью — Том всегда впадал в состояние шока, когда все заканчивалось. После того, как их глаза заволакивала тьма. Страх, восторг, разрядка, когда все напряжение разом спадало — от этого Тома всегда начинало тошнить. Еще какое-то время он провел, скорчившись, на полу, кашляя в перерывах между позывами рвоты. Когда его желудок наконец опустел, он встал и умылся холодной водой. Избегая смотреть на свое отражение, Том отвернулся от раковины и вернулся в спальню.

Хайден лежал неподвижно. Его нежно-кремовая кожа потеряла всякий цвет, мускулы обмякли, тело наливалось восково-желтым нездоровым оттенком. Том добрался до окна и открыл его настежь, выпуская дух Хайдена прочь из стен этой комнаты.

Оперевшись на подоконник, Том немного постоял у окна, глядя на восходящее солнце, и холодный ветер обдувал его обнаженное тело.

Затем он вернулся в ванную, заткнул сток пробкой и включил горячую воду. Заклубился пар, каплями оседая на белой кафельной плитке, и на Тома вдруг нахлынули старые воспоминания — такие же свежие и болезненные, сколько бы лет ни прошло.





* * *


Ему тринадцать. Только что закончился футбольный матч, и теперь он стоит, обнаженный, посреди школьной душевой, и вокруг выстроились его одноклассники. Воздух пропитан триумфом и духом товарищества — но к нему это не относится. Он в проигравшей команде. Весь матч он держался поближе к краю поля, как мог избегал мяча и горячо надеялся, что его команда победит. Было бы куда проще, если бы его команда победила. Будь он среди победителей, никто бы не обратил на него внимания, но в этот раз он оказался среди проигравших. А проигравшим всегда нужен кто-то, кого можно обвинить.

От грязных кафельных стен эхом отражаются радостные вопли победителей, и он спиной чувствует, как все сильнее распаляются его сокомандники. Сегодня удача от них отвернулась, и на кого они сорвут злость? На главном неудачнике.

Том стоит в окружении голых тел, чувствуя, как его пробирает нервная дрожь. Вокруг витает запах пота и грязных носков, кругом — только чужие разгоряченные тела и грязь. О, как ему хочется, чтобы мистер Пайк, учитель физкультуры, включил наконец воду в душевых. Тогда он сможет быстро ополоснуться и наконец завернуться в полотенце. Том пытается прикрыть свою наготу руками: его тщедушное тело кажется таким уязвимым по сравнению с атлетически сложенными, полностью развитыми телами его одноклассников.

Не говоря уже о постыдной похоти, которую он испытывает при одном взгляде на их загорелые фигуры. Он ненавидит себя за то, что жаждет их так же сильно, как и страшится. Он просто хочет, чтобы холодный кафельный пол разверзся и поглотил его.

Мистер Пайк возникает в конце длинного коридора, ведущего к душевой, и поворачивает большой металлический вентиль. Трубы шумят и плюются, и наконец спустя мгновение душ оживает и комната наполняется паром.

— Давайте мойтесь быстрее! — выкрикивает мистер Пайк. — Пошевеливайтесь!

В холодном воздухе завиваются клубы пара. Том стоит за Эдвином Джонсоном — капитаном проигравшей команды. У него широкая мускулистая спина и подтянутые ягодицы. За спиной слышатся смешки, они становятся все громче и громче, и вдруг Том чувствует, как его толкают сзади, слышит неразборчивый шепот, потом — громкий издевательский смех. На его спину ложится холодная ладонь, и в следующее мгновение он уже летит вперед. Его слабое тело врезается в крепкий мускулистый зад Эдвина, кожа к коже.

Он отскакивает назад, но Эдвин уже стремительно разворачивается к нему, и лицо у него покраснело от гнева.

— Какого хрена ты творишь? — говорит он.

Том дрожит. По телу пробегает холодок, словно кровь враз замерзла у него в жилах, к горлу подкатывает тошнота. Его охватывает страх.

— Прости, — произносит он, отступая назад. Смех раздается снова, и еще одна рука ложится на его спину и пихает вперед. Том спотыкается и влетает в Эдвина, лицом к лицу, абсолютно голый.

— Отвали от меня, сраный педик! — в ярости орет Эдвин, но Том видит: злость в его глазах смешивается со страхом.

— Он на тебя запал, Эд, — произносит голос.

— Не позволял бы ты ему так себя лапать, — подхватывает второй голос.

— А то люди подумают о вас что-нибудь не то!

Вокруг них стелется пар. Кулак Эдвина вылетает словно бы из ниоткуда и с размаху бьет Тома в челюсть, и его голова безвольно откидывается. Затылок звонко ударяется о кафельную стену. Его охватывает боль, и он сползает вниз по стене, с силой ударяясь об пол копчиком. Тошнота становится все сильнее.

По выложенной кафельной плиткой стене тянется тонкая полоса крови.

Том поднимает взгляд и видит лицо Эдвина, перекошенное в гримасе ненависти и ужаса. Том пытается встать, но боль не дает ему сдвинуться с места.

— Вставай, гребаный гомик! — кричит чей-то голос. Да, встать было бы неплохо. Это было бы по правилам. Встать, когда тебя бьют — это мужественно. Том уже знал, что когда ты лежишь на полу, они злятся только сильнее.

Внутри наконец разгорается злость. Словно наяву, он слышит голос своего отца: «В драке главное твердо стоять на ногах, даже если из тебя сейчас последнее дерьмо выбьют. Позволишь повалить себя на землю — и тебе конец».

И в тот же момент его настигает еще один удар. Мощная затрещина впечатывает его голову в бетонный пол, и он чувствует, как хрустит выбитый передний зуб. Затем — удар ногой в живот. Эдвин хватает его за лодыжки и тащит по бетону, и вот на него обрушиваются струи горячей воды, и кулаков, и босых ног.

Последним Том запоминает мистера Пайка: как его красное лицо мелькает в конце коридора. Помнит взгляд его глаз, полных предвкушения и любопытства.

Мистер Пайк молча стоит и смотрит, как на Тома, объятого облаками пара, наступает разъяренная толпа.

А потом на него обрушиваются десятки ударов.






* * *


Том понял, что выпал из реальности, но как надолго, он не знал. Взглянув вниз, он обнаружил, что стоит в душевой кабине, а его руки механически трут мочалкой кожу. Остановившись, он дотронулся ладонью до левого бока, пробежался пальцами по длинному толстому шраму. Синяки и сломанные кости — это чепуха, они давным-давно зажили, но этот шрам… Когда Эдвин с размаху наступил ему на грудь, его ребра треснули, прорвав кожу, и этот шрам останется с ним навсегда.

Том тщательно вытерся полотенцем и вышел из душа. Наклонился к раковине и достал из шкафчика пару длинных белых гольф, костюм химзащиты такого же цвета, латексные перчатки, бутылку антибактериального мыла и щетку на длинной ручке. Выгрузив все это на стул, Том натянул гольфы, затем облачился в костюм химзащиты. Опустив капюшон, он приладил на лицо маску так, что видны теперь были только его глаза. Последним Том надел латексные перчатки.

Большая ванная заполнилась уже на две трети, и зеркало окончательно запотело. Том этому был только рад: сейчас он не смог бы взглянуть себе в глаза.

Он вернулся в спальню, неспешно отвязал ноги Хайдена, затем расстегнул наручники. Взяв его безжизненное тело на руки, Том перенес его в ванную и осторожно, почти нежно погрузил в воду.

Свежую смену одежды для Хайдена он уже приготовил. Когда полиция найдет его тело, на нем уже не останется никаких следов чужого ДНК.

Если, конечно, тело вообще найдут — ведь Том спрячет его далеко-далеко.





Глава 16




На следующий день, к двум, Кейт и Тристан подъехали к дому Шелли Морден. Этот небольшой домик, стены которого были отделаны каменной штукатуркой, примостился на пологом склоне холма, и отсюда, сверху, открывался вид на весь Эксетер. Парк-стрит оказалась тихой, немноголюдной улицей, а весь асфальт перед домом, заметила Кейт, был разрисован мелом и расчерчен квадратиками для игры в классики.

Дверь им открыла невысокая пухленькая женщина лет, наверное, за тридцать. Светлые волосы ее спускались на плечи, на носу сидели слишком большие очки в красной оправе. Лицо у нее было приветливое, улыбчивое, карие глаза так и лучились добротой, а когда она поприветствовала их и пригласила внутрь, то Кейт различила слабую нотку бирмингемского акцента.

Они с Тристаном вошли за дверь. Перед экраном телевизора сидели дети: там как раз крутили какую-то детскую передачу, и веселый голос напевал песенку, рассказывая, как нужно считать до десяти.

Кейт перевела взгляд на Шелли, подмечая новые детали: на запястье у нее был вытатуирован китайский иероглиф, пальцы унизаны серебряными кольцами. Большинство колец — обычные, но было и два побольше, с крупными янтарными камнями.

— Я как раз хотела чайник поставить. Выпьете чашечку чая? — спросила Шелли.

— Не откажусь, — ответила Кейт.

— С удовольствием, — добавил Тристан.

В холле перед запятнанным зеркалом стоял большой антикварный сервант, полки которого были заставлены подержанными книгами. Там же гордо восседал ряд голых кукол Барби с намертво спутанными волосами, а одна кукла была и вовсе побрита налысо.

— Это Меган и Анвар, — сказала Шелли, когда они дошли до гостиной. На полу, усыпанному игрушками, сидели мальчик и девочка лет семи, может, восьми, и внимательно наблюдали за экраном телевизора, на котором был включен детский канал. Их головы повернулись на звук, и они устремили на Кейт взгляд настороженных глаз.

— Привет. — Кейт дети нравились, но она никогда не знала, как себя с ними вести, и ей постоянно казалось, что она держится как-то слишком холодно и отстраненно.

— Я смотрю, вашим игрушкам нравится смотреть телевизор? — спросил Тристан, кивая на игрушечную пожарную станцию лего, на крыше которой сидела целая куча лего-человечков, кукол барби и мягких игрушек. Все они прилежно выстроились в линию, обратившись кукольными лицами к экрану телевизора.

Анвар широко улыбнулся и кивнул.

— Когда передача закончится, у нас будет чаепитие, — сообщила Меган, беря в руки чайник.

— И пирог! — радостно добавил Анвар, а затем дети разом посмотрели на Шелли.

— Да, я только что поставила пирог в духовку. Нужно еще немножко подождать, — сказала она. — Можете, пожалуйста, сделать звук потише, пока мы будем говорить на кухне?

Дети кивнули, и Шелли повела Тристана и Кейт дальше по коридору.

— Я приемный родитель, — объяснила она. — Когда вы вчера позвонили, дети совсем разыгрались. В общем, было весело, но очень уж иногда устаешь.

Они оказались в кухне — пребывающей в полном беспорядке, но очень уютной. В центре стоял длинный деревянный стол, у стены — ярко-голубая чугунная плита АGА, источающая ошеломительный аромат пирога. На широком подоконнике стояли цветочные горшки, а за окном раскинулся сад, где под раскидистыми деревьями расположился целый детский игровой комплекс.

— Присаживайтесь. — Кейт и Тристан выбрали себе стулья, стоящие в конце стола. — Давно уже никто не интересовался Дэвидом Ламбом. Никого и не волновало, что он пропал, — проговорила Шелли, пока занималась чайником.

— Откуда вы его знали? — спросила Кейт.

— Мы вместе выросли в Вулвергемптоне. Жили по соседству на улице Келсал-роуд — это, прямо скажем, неблагополучный район. Знаете, раньше строили небольшие двухэтажные домики, спаренные друг с другом? В шестидесятых, когда правительство решило сделать что-то с трущобами, большинство из них снесли, но некоторые остались. Мы жили в таком. Если залезть на чердак, то можно попасть в дом по соседству. Большинство наших соседей забивали проход досками, но в нашем с Дэвидом доме ходить можно было свободно. Я часто поднималась на чердак, и мы встречались по ночам. Ничего такого, конечно, — Дэвид был геем. И очень хорошим другом.

— А как вы оказались в Эксетере? — поинтересовался Тристан. Шелли замялась: Кейт видела, что говорить ей об этом тяжело.

— Мы вместе сбежали из дома. И у меня, и у него в семье было не все ладно, мягко говоря. Мы собрали кое-какие деньги — я откладывала с подарков на день рождения, подрабатывала разносчицей газет… Это было лучшее решение в моей жизни. Наверное, я бы не выжила, если бы там осталась. И если бы не Дэвид, я никогда бы не смогла сбежать.

— Сколько вам тогда было лет? — поинтересовалась Кейт.