Тьма и пламя. На бескрайней земле

– Четверо.

– Как они?

– Милостью Лита должны поправиться.

– Я помолюсь за них и за Алана. Возвращайся к ним.

«Вот он, шанс!» – мысленно воскликнул Габриэль. Даже Гай понял намек лекаря. Наверное, поэтому отодвинул меч от лица пленника. Сэту придется пойти на сделку! Ведь речь идет о жизни его собственного и любимого сына. Какие бы планы ни строил старсан, они не могли быть важнее жизни Алана. Сэт доказал, что он – человек слова. И если удастся спасти его сына от гибели…

Из леса начали выходить волисты, уставшие от битвы, погони и озлобленные на предателя.

– Поймали, – сказал Гай, вглядываясь в лес.

– Можешь его поднять, – хмуро сказал Сэт. – А то, чего доброго, ему самому понадобится лекарь.

Это был намек! Намек на то, что Сэт готов обменять жизнь своего старшего сына на свободу миркля, которым так дорожил.

– Но глаз с него все равно не своди, – приказал старсан и направился встречать предателя.

Гай поднял мэйта и встал за его спиной. Габриэль улыбнулся. Сейчас о побеге мог думать только полный псих. Свобода была близка – она лежала там, в крытой повозке лекаря, истекая кровью. И чтобы получить желанное освобождение, не нужно было никого убивать. Жаль, что Гай не понимал очевидного… Габриэль огорчился, когда волист стиснул пальцами его плечи.

– Сможешь ему помочь? – шепотом спросил Гай.

– Если Сэт пообещает меня отпустить.

– Думаю, он согласится.

– Надеюсь, ты прав.

Бака поставили на колени перед Его Святейшеством, между двумя деревьями. После чего подняли ему руки и привязали их к стволам. Сэт и Бак находились так далеко, что не было слышно, о чем они говорят. Старсан от горя, похоже, потерял голову, потому что в помощь Гаю прислал Бриара. Либо… старый волист даже не думал менять жизнь собственного сына на свободу миркля.

– Что такое Первоцвет? И почему Первоцвет хочет убить Его Святейшество? – спросил Габриэль.

Бриар хихикнул. Видимо, о Первоцвете должен был знать каждый человек. Или о Первоцвете должен был знать любой миркль в Грэйтлэнде. Второе предположение казалось Габриэлю более разумным.

– Старсан Сэт верит, что это сборище магов, которые хотят вернуть Мирацилл.

– А вы – не верите?

Безумный крик разорвал тишину. Бриар и Гай уставились в сторону леса, где в окружении волистов пытали предателя. Из-за плотного кольца волистов самого Бака не было видно. Да и Габриэлю не особо хотелось смотреть на пытку в отличие от Бриара. Волист не находил себе места, пытаясь заглянуть за стену из золотых плащей.

– Так ему и надо, – прошипел Бриар. – Я бы с радостью сам перерезал ему глотку.

Гай молчал. Не отвечая на вопрос Габриэля и не поддерживая Бриара. Младший сын старсана был не таким жестоким, каким хотел казаться. Мэйт замечал это и прежде, но сейчас убедился окончательно. Служба в Волистрате еще не превратила Гая в чудовище, каким являлся его отец.

Крики стихли. Волисты расступились и поплелись к дороге, оставив позади себя мертвого Бака. Он висел на веревках, точно кукла на ниточках.

– Предательство Волистрата карается смертью, – с наслаждением сказал Бриар.

Гай опять промолчал, ожидая отца. Сэт шел среди волистов, очищая лезвие ножа платком…

– Он что-нибудь сказал? – спросил Гай.

Сердитый отец отрицательно покачал головой.

– Бриар, волистов похоронить как положено, – приказал Сэт. – Разбойников пусть жрут звери.

– А Бак? Как быть с ним?

– Снимите с него литус и одежду, а самого оставьте, – с отвращением произнес старсан. – На. Кажется, он твой. – Сэт протянул Бриару нож.

– Слушаюсь, Ваше Святейшество, – кивнул Бриар, забирая нож.

Габриэль затаил дыхание, не сводя взгляда со старсана, – с человека, способного подарить ему свободу. Старый волист устал и уже не скрывал чувства и эмоции. Его лысина блестела от пота, глаза потускнели, на морщинистом лице лежала тень трагедии. Горестные события следовали одно за другим, ломая стальную волю Сэта. Предательство стало последней каплей.

– Гай, идем к Алану, – задыхаясь, сказал Сэт.

Навстречу старсану вышли трое волистов. У одного из них была перевязана голова, у двух других – руки. Еще один раненый сидел в телеге, пуская табачный дым в небо и подставив перевязанную грудь солнечным лучам. Сэт похлопал по плечу волиста с перевязанной головой и пошел дальше.

Не то от переживаний, не то от бесконечного латания ран Зэд выглядел не лучше Его Святейшества. Лекарь находился в повозке с Аланом и, покряхтывая, выбрался из нее, заметив старсана.

– Мы хотим побыть с ним. Позаботься, чтобы нас никто не беспокоил.


Зэд бросил понимающий взгляд на Гая и мэйта и пошел к ближайшей телеге. Послышался шорох – волисты начали рыть могилы.

– Разверни эту повозку и отгони ее дальше, чтобы никто не видел, что там будет происходить, – приказал Сэт Гаю.

Гай побежал к лошадям, запрыгнул на козлы и через пару звитт развернул телегу с Аланом. Габриэль чуть не закричал от радости, услышав слова старсана.

– Иди, – мрачно подозвал Сэт мэйта.

Габриэль пошел, благодаря богов за их величайшую милость – за то, что они позволили чьему-то мечу ранить именно сына старсана. Мэйт задрал голову, прищурился от солнца, разглядывая небо. Он с улыбкой подумал, что если у свободы есть цвет, то это цвет ясного неба. Стало теплее, одежда подсыхала. Голова и спина от ударов все еще побаливали, но роптать на судьбу сейчас совершенно не хотелось.

Сэт забрался в повозку, где лежал Алан. Из повозки шел жар, будто в ней развели очаг. Сын волиста чуть дышал, лицо, руки и грудь блестели испариной. Широкая повязка на правом боку стала красной от крови.

Подошел Гай, взглянул на брата. В этот момент Сэт осторожно, едва касаясь, провел ладонью по волосам Алана.

– Я помогу вам спасти сына. Если вы дадите слово, что отпустите меня сразу, как он поправится, – не выдержал Габриэль.

Сэт молчал, медленно поглаживая Алана по взъерошенным волосам. Старсан даже не смотрел в сторону Габриэля, размышляя над чем-то. Старый волист словно отгородился от всего мира на некоторое время.

От молчания старсана Габриэлю стало жутко. И не только ему.

– Ваше Святейшество, почему вы молчите? – забеспокоился Гай.

Сэт повернулся к нему, и мэйт увидел взгляд старсана. Это был страшный взгляд. От этого взгляда мороз побежал по коже. Волист смотрел так, будто Алан уже умер. Но он был жив! Жив! А рядом находился маг, способный вытащить его из лап смерти.

– Ты думаешь, я буду с тобой торговаться, миркль?

– Отец… – От ужаса Гай забыл про осторожность. – Неужели этот миркль ценнее жизни Алана?! – Волист весь трясся, переполненный гневом и смятением.

– Ты даже не представляешь, насколько, – произнес Сэт. – Но он поможет моему мальчику, или, клянусь Литом, я сделаю его жизнь невыносимой.





Глава 15




Замок Джона Крылатого сложен из черного камня, а с вершины главной башни можно, наверное, увидеть весь Блэкпик. Башен было больше трех десятков, но тянулись они от основания дворца беспорядочно, словно поганки на огромном пне. Между башнями темнели каменные переходы и покачивались подвесные мосты. И первые, и вторые выглядели ненадежными. Складывалось впечатление, что замок перестраивали и надстраивали не один раз, совсем не заботясь о его внешнем виде. В целом логово короля Гардии, самого могущественного из правителей Олдии, казалось отталкивающим, неприятным. Даже днем. Ночью, когда зажгут огни, замок, пожалуй, будет выглядеть совсем скверно, предположил Габриэль, глядя сквозь узкую решетку темницы на высокие серые скалы.

Его привезли ранним утром, когда еще и слуги не проснулись, и спешно завели в замок с бокового входа, где, кроме полусонного охранника, больше никого не было. А тот, видимо, так толком ничего и не понял, раскрыв рот при виде Его Святейшества.

Сэт, гори он в Хьоле вечность, пытался спрятать своего пленника ото всех! Закутал его в длинный широкий серый плащ, чтобы цепи не бросались в глаза, накинул на голову капюшон, чтобы в его тени скрыть лицо. А как только караван пересек границы Гардии, отослал всех, кроме сыновей, в неизвестном направлении. И лекарь Зэд, и повар Манни, и плененные бездари – все они поехали другой дорогой. Гай и Алан, вне всякого сомнения по приказу своего проклятого отца, теперь называли его, мага, исключительно узником – очевидно, чтобы не выдать истинную сущность человека в сером плаще.

Плащ оказался теплым и мягким, в него можно было закутаться, как в покрывало. Но в темнице замка Джона Крылатого в нем не было никакой надобности, ибо тут стояла жара. Черные и блестящие камни, раскалившись днем, похоже, неохотно остывали даже ночью; то тут, то там били гейзеры.

Гардия была идеальным местом для спирфламов и совсем не подходила людям, подумалось Габриэлю. Суровая земля: много скал, много пустошей. И почти нет зелени, как и на Янтарном острове. Впрочем, дело было не только в том, что здесь почти не росли деревья. Там, на Янтарном острове, высились замки и крепости из белого камня, реяли на золоченых башнях разноцветные знамена, а на улицах всегда мелькали яркие платья и плащи, прогоняя серость, царившую на островах. Гардийцы же подчинились и скалам и пустошам. Местные жители, смуглые, темноволосые и невеселые, как будто выросли из этой жестокой земли и знали только два цвета: черный и серый. Хотя, казалось бы, до цветущей Фитии рукой подать.

В башне, куда сыновья старсана привели Габриэля, царила тишина, ее коридоры оказались заставлены, завалены старым хламом. Алану и Гаю даже пришлось кое-где расчистить путь, чтобы пройти дальше: переставить выцветшие портреты королей и старсанов, откатить гниющие ковры и перенести разбитые тумбы… Впрочем, о своем ценном пленнике они не забывали.

Его заперли в круглой комнате, где жутко пахло пылью, а под потолком, возле окна, колыхалась огромная паутина. К этому времени мэйт уже перестал роптать на судьбу и на бездарей. Перестал помышлять о побеге, слушая звон собственных цепей. Вот уже неделю не говорил ни с Аланом, ни с Гаем. И почти не молился богам о спасении, ища утешение лишь в счастливых воспоминаниях. Следом за отчаянием, от которого хотелось перерезать себе глотку, пришло смирение. И с ним стало легче, хотя сперва оно пугало.

Габриэль сидел в углу у двери, обхватив колени руками, и не сводил взгляда со скал в надежде увидеть спирфламов. Дважды он слышал рев, содрогнувший стены, но спирфлам так и не показался. Ни в небе, ни среди серых высоких скал.

Когда заскрежетал старый механизм замка, мэйт с равнодушным видом покосился на дверь и вновь уставился в окно. Вздохнул, слушая, как один из сыновей Сэта пытается открыть старую дверь.

Вошли Алан и Гай, поскрипывая половицами. Тихо зашелестели золотистые плащи; в косом луче солнечного света, падающем из узкого зарешеченного оконца, густо закружилась пыль. Запахло едой. Мэйт сразу почуял запах жареной курятины и лука. Поднял глаза: одной рукой Гай держал глубокую миску, откуда поднимался пар, другой – кувшин. Нет, не с вином… скорее, с водой.

Алан поставил перед Габриэлем табурет – такой же пыльный, как и все вокруг. Но вопреки ожиданию мэйта опустил на него миску, поданную Гаем, а не свой волистратский зад. Сам волист, добродушно улыбаясь, сел прямо на пол, прислонившись спиной к стене.

Гай поднес к губам Габриэля кувшин и осторожно наклонил. Несмотря на все усилия Гая, не вся вода полилась в рот. Впрочем, в такую жару было даже приятно, когда холодная влага капала на грудь.

Алан отщипнул кусок мяса и протяну его мэйту, а Гай, выглянув в коридор, закрыл дверь. Курица была сочной, божественно пахла, но не приносила никакого удовольствия, словно кашица из фламки. И, увы, дело было не в таланте повара, понимал Габриэль, глядя на железные варежки, на цепи, на кандалы, на решетку.

– Что – невкусно? – удивился младший сын старсана.

Габриэль ответил ему мрачным взглядом. Алан поддержал мэйта, тоже понимая, отчего тот жует сочное мясо точно солому.

– Гай. – Алан осуждающе покачал головой.

Гай принял обиженный вид и, поставив кувшин у ног Габриэля, неспешно пошел к окну. А Алан подал мэйту еще один кусок мяса. Где-то внизу что-то громыхнуло и сразу стихло.

Трапеза прошла в тишине. Лишь покашливал Алан да шелестел плащом Гай, стоявший у окна.