Тьма и пламя. На бескрайней земле

– Лоис сказала, что ты вроде как принц.

– Мэйт, но, по-вашему, все равно что принц.

– И что ты здесь делаешь, мэйт? Я слышал, на Семи островах хорошо. Жители ни в чем не нуждаются. Если бы я был принцем…

– Я не хочу об этом говорить.

– Понимаю.

Но Габриэль сомневался, что Бад может его понять. Он, мэйт, ведь хотел всего лишь дойти до Мирацилла, никому не причинив вреда. Взглянуть на чудо-город одним глазом, после чего спокойно вернуться на Янтарный остров, покаяться отцу и исполнить его волю, то есть жениться на ноби Бруне. И уж точно он, будущий мэнж, не мечтал однажды очнуться посреди старого сарая, заваленного гнилой соломой, связанный по рукам и ногам.

– Мирацилл изменился, – сказал Бад, накладывая повязку. – Я был мальчишкой, когда началась война. Но я помню, каким был город, когда в нем жили маги. Золото на башнях давно потемнело, стены рушатся, на улицах полным-полно всякого сброда. Теперь это всего лишь обычный город, хоть и очень большой.

Габриэлю захотелось закрыть ему рот. Бад неосознанно топтал его мечту, не представляя, сколько мэйту пришлось вынести, чтобы ее исполнить. Конечно, охотник знал и про кораблекрушение, и про схватку со сверами, и про битву с колдовским вихрем, и про то, как выродок по имени Рой вырезал на спине чародея знак Лита. Но Бад не имел ни малейшего понятия о том, что предшествовало этим событиям. И как тяжело далось решение оставить острова.

– Я все равно увижу Мирацилл, – сказал Габриэль уверенно. – Даже если мне потребуется убить еще пару сверов.

– Твое дело. Вот, смажь.

Габриэль нанес жирную мазь на палец, осторожно, неспешно начал ее растирать. Снаружи послышался топот копыт, и мэйт замер. Бад тоже услышал шум и подбежал к двери.

– Что там? – спросил Габриэль, пытаясь развязать тугой узел веревки, обвивавшей ноги. Если опасности нет, то путы можно легко вернуть. А если вдруг приехал староста, чтобы проверить пленника, то придется бежать сейчас. – Бад, почему молчишь? – с тревогой спросил Габриэль, слушая, как приближается топот. – Бад?

Сбросив путы, Габриэль подскочил к двери. Прильнул к щели и в ужасе увидел четверых наездников. Так страшно Габриэлю не было даже тогда, когда он в первый раз вживую увидел дикого свера. Всадники остановили лошадей вблизи от догорающего костра. Трое из них оказались волистами; четвертый, видимо, был из сельчан. Белые с красным легкие доспехи из кожи покрывали торс, от плеч почти до самой земли падали золотистые плащи. Волисты были вооружены. Двое держали мечи и алые прямоугольные щиты, сверкающие знаком Лита. Третий обеими руками сжимал огромную штуковину, похожую на арбалет, но заряженную сетью.

От шума проснулся свер, зашипел, звонко натягивая цепь. Бад несмело, виновато поднял на испуганного мэйта глаза.

– Если тебя станут допрашивать… О моем истинном происхождении они не должны узнать, – торопливо пробормотал Габриэль.

Охотник опустил взгляд, отошел в сторону.

– Что бы ни происходило, не выходи отсюда, – мрачно предупредил мэйт и, сплетая пальцы, толкнул плечом дверь.

Свер выпрыгнул из темноты, словно забыв про цепь. Мохнатые лапы мелькнули перед лицом Габриэля; цепь натянулась, дергая тварь назад. Мэйт увернулся, спешно зашептал.

Под шепот заклинания на обеих ладонях вспыхнуло пламя. И Габриэль незамедлительно бросил его в сторону волистов. Огни, гудя и разбрасывая искры, метнулись к противникам. Мэйт не увидел, достиг ли огонь цели, потому что сразу рванул в сторону от сарая, подальше от волистов, пытаясь скрыться во тьме. Он лишь услышал глухой стук за спиной. А потом крики. Бесстрашные крики.

– За ним! За ним!

В отличие от сельчан волистов волшебство совсем не страшило. Во всяком случае, не эти огни, которыми только ворон пугать. Волистов специально готовили к встрече с магами, их учили преодолевать страх перед волшебством. А на мощное заклинание времени не оставалось: слишком много слов, слишком много жестов. Да и тратить силы не хотелось. Неизвестно, сколько еще придется бежать и что делать.

Габриэль несся изо всех сил. Хватая ртом прохладный ночной воздух. Не обращая внимания на мелкие камни, впивавшиеся в ступни. Перед глазами прыгали звезды, во дворах начали беситься псы, срывая глотки в тревожном, неистовом лае.

За спиной простучали копыта. Габриэль обернулся и на расстоянии вытянутой руки увидел, как и звездное небо, и сельские дома, и покосившиеся заборы, и белого всадника на коне рассекла серебристая паутина.

Мэйт ушел вниз и все равно угодил в широкую крепкую сеть. Ему почти удалось ее сорвать, когда на него навалились, сшибая с ног. Покрытая серебристой сеткой округа качнулась сверху вниз. Дорога больно ударила Габриэля в грудь.

Волист был силен и, к сожалению, знал не только молитвы. От хитрого боевого захвата руки как будто свело судорогой. Но заорал Габриэль отнюдь не от болевого приема. Палец, только что вправленный палец, резанула знакомая боль! Сквозь собственный крик Габриэль услышал, как рядом простучали копыта и как кто-то спрыгнул с седла.

– Грузило на него! – сказали в темноте. – И в избу! Немедленно!..





Глава 13




Волисты не стали завязывать ему глаза, затыкать рот и метить знаком Лита. Волисты надели на него грузило. И оно, спору нет, было гораздо эффективнее. Грузилом оказались кандалы и невероятно тяжелые железные варежки, тянущие руки к земле. Варежки и кандалы связывала толстая цепь, громыхающая при каждом шаге.

Габриэль поймал себя на мысли, что ему нисколько не страшно, даже как-то спокойно от того, что он теперь точно знает свою печальную участь. Ему даже не хотелось злиться на простодушного Бада, убежденного в том, что волисты прибудут в село не раньше чем через неделю. Мэйт чувствовал себя опустошенным, ему казалось, что там, на дороге, где на него набросили сеть, он как будто потерял собственную душу. А если не душу, то что-то очень ценное, по-настоящему человеческое. То, что давало ему силы даже тогда, когда его вязали на берегу Пурьи. Он какое-то время проверял грузило на прочность, но волисты не обращали на его попытки никакого внимания. Они знали, что железные варежки тесны, в них не сложишь пальцы для тайного знака, а в толстом металле не прожжешь дыру.

Его привели в хорошо освещенную избу и усадили за длинный стол. Волист, крепкий, высокий и седой, страшно похожий на Готтилфа, зачем-то сразу опустил занавески. Двое других волистов зашли в комнату и застыли у входа; лишь их золотые литусы покачивались некоторое время на груди. Бездарь в серых штанах и кожаных башмаках растерянно застыл посреди комнаты; пот струился по его мускулистой груди. От лучин и свечей в избе слоями плавал дым.

– Добрая изба, Рой, – покивал седой волист, утирая платком пот с лысины. После чего повернулся к нему. – Ты можешь идти.

– Конечно, ваше святейшество, – быстро закивал бездарь.

– Ты Рой? – со злой ухмылкой спросил Габриэль. – Я запомнил твое лицо.

– Гореть тебе на кострах, – оскалился бездарь, потряхивая руками. – Демонча.


Он плюнул и вышел.

– Вы тоже свободны. Побеседуйте с человеком, которого мы нашли в сарае. Интересно узнать, что их связывает и почему он хотел освободить миркля. Это весьма любопытно. Но не усердствуйте.

– Старсан Сэт, – сказали они в один голос, кивнули и вышли друг за другом, закрыв за собой дверь.

От количества знаков Лита, нанесенных на кожаные доспехи старсана Сэта, рябило в глазах. Круги с четырьмя короткими лучами краснели на груди; наручи, наплечники, поножи блестели золотистыми знаками бога бездарей; огромный круг белел в центре золотистого плаща. Ну и, конечно, сверкающий литус висел на шее. «Белый – цвет света, желтый – цвет солнца, красный – цвет крови», – вспомнил Габриэль строку из книги Лиутберта Олберикса «Об идолах, молитвах и поклонении».

– Наконец-то мои мольбы были услышаны, – сияя от радости, как золотой литус, изрек Сэт. – Сколько я просил бога о том, чтобы он позволил мне поймать молодого миркля. И вот – ты сидишь передо мной! Горячий, озлобленный на бездарей, готовый драться за свою жизнь. Разве это не чудо?

Габриэль не ответил. От пылкой речи волиста, его подозрительной страсти мэйту стало не по себе. Лучше бы старсан его ударил! Неопределенность пугала сильнее боли. А старсан продолжал свой страстный монолог:

– Я еду из Мирацилла, везу всякое ни на что не годное отребье, ломаю голову, кого бы из этого вонючего сброда поджарить на костре за связь с мирклями. И тут слышу про тебя. – Габриэлю показалось, что глаза волиста сверкнули. Мэйт чувствовал, как дрожит воздух от возбуждения Сэта. – Конечно, мне сказали, что поймали Погорельца. И я, честно говоря, немного расстроился. Но когда услышал, что ты молод, мое сердце наполнилось радостью. Ты ведь не Погорелец? Ты не можешь им быть?

Габриэль отрицательно покачал головой. С одной стороны, уверенность волиста в непричастности пойманного мага к сельским бедам обнадеживала, с другой – еще неизвестно, отчего так распирало седого старсана. Говорил он туманно, истекая слюной, будто голодный бродяга, увидевший сочного поросенка с хреном. Зачем старсан хотел кого-то поджарить на костре за связь с чародеями? Почему его не радовала весть о том, что поймали Погорельца? На кой Хьол ему нужен был другой, молодой маг?..

Волист коснулся кончиками пальцев стола и пошел к Габриэлю, шурша ладонью по доске. Остановился в двух шагах от мэйта.

– Кто ты? Знаешь боевую магию, прекрасно говоришь на олдише… Должно быть, ты не из простого рода? – Волист прищурился. Его глаза, мелкие и серые, уставились на мэйта не мигая. Старсан словно пытался заглянуть ему в голову. – Скажи мне, что это не так?

Габриэль задумался. Наступила тишина. Потрескивали лучины, тени лежали ровно. Мир как будто замер в ожидании ответа мэйта Семи островов.

Сэт был старсаном и, значит, в отличие от сельских бездарей, образованным. Да и, похоже, боги не обидели его умом. С этим волистом нужно держать ухо востро, понял мэйт. Волисту хватило пары мьюн, чтобы свести одно с другим. Крупную ложь старсан бы не проглотил, а вот мелкую… Ведь он, Габриэль Альтирэс, действительно из знати! Главное, чтобы старсан не пронюхал, кто на самом деле сидит перед ним.

– Так кто ты? – не унимался старсан.

И мэйт решил не испытывать его терпение. Иначе Сэт и вправду что-то заподозрит.

– Да, я из знати, – хмуро подтвердил Габриэль, наблюдая за реакцией волиста. – И это что-то меняет? Я же все равно останусь мирклем! Нелюдем. Хм. – Он демонстративно тряхнул грузилом.

Цепи и кандалы загремели, но волист был спокоен. И, судя по всему, поверил в слова мага. Пожалуй, этот волист мог биться у стен Мирацилла, подумал Габриэль. И повидал чародеев, в отличие от двух молодых охранников, допрашивающих мужа Лоис. Теперь вся надежда была только на Бада. Если он проговорится… О том, что произойдет, если Бад проговорится, Габриэлю даже думать не хотелось.

– И как тебя зовут? – не сводя глаз с Габриэля, спросил волист.

В голове Габриэля всплыли имена двух сциников – костоправа Огустуса и одоролога Ксэнтуса. Он примерил на себя оба и назвался:

– Ксэнтус. Мое имя Ксэнтус.

– Даже если ты врешь, буду звать тебя именно так.

Старсан сел слева от Габриэля, положил ладонь на стол, медленно постукивая пальцами. Волист Сэт опять напомнил мэйту Готтилфа. Широкие плечи, смуглая кожа, остатки седых волос обрамляют блестящую от пота лысину. Если снять доспехи, получится вылитый Погорелец. От этой мысли Габриэлю захотелось рассмеяться. Он все никак не мог понять, что его так раздражает в старсане, помимо того, что он бездарь и волист. Но Сэт сам подтолкнул его к ответу.

– Я знаю, что маги могут чувствовать то, что не дано нам. Скажи, что ты чувствуешь, кроме дыма и пота?

Габриэль вдохнул, разглядывая старсана. И только сейчас понял причину своего раздражения. От бездаря, от волиста не пахло ненавистью. Не было ни злобы, ни страха, ни ненависти. Почему? Ведь он обязан был ненавидеть всякого миркля так же, как миркль ненавидит всякого волиста! Как сельские бездари возненавидели его, мэйта Семи островов, а он в ответ возненавидел их за то, что они сделали с ним.

– Вы меня не боитесь, и вы… не хотите меня убить.

– Правда. – Сэт вновь постучал пальцами по столу, потом повернул голову к Габриэлю. – Этот Рой… он тебя пометил?

Габриэль кивнул.

– Тупой кретин, да простит меня бог. Рану обработали?

– Да.

– Прекрасно. Потому что ты мне нужен живой и здоровый.

Габриэль запыхтел. Волист – отнюдь не простой волист! – пекся о его здоровье и говорил загадками. Это было нелепо, подозрительно и страшно. Вряд ли Сэт стал бы заботиться о его благополучии, если бы просто желал прилюдно сжечь пойманного мага. За такой заботой непременно скрывалась какая-то тайна, в которую волист не хотел посвящать даже свою охрану. Иначе с чего бы он стал закрывать окна и отсылать других волистов?..

– Тот человек, в сарае. Он хотел тебе помочь? Хотел тебя освободить?

Мэйт помолчал, прежде чем ответить.

– Вы ведь все равно узнаете?

– Конечно. Поэтому нет смысла врать.

– Да, он обработал рану. И он хотел помочь мне сбежать.

– Просто невероятно! – воскликнул волист. – Ты его околдовал? Нет, постой, ты не мог. Ты был заперт, ранен и, как мне кажется, обессилен. Причина, я думаю, в другом? Пообещал осыпать его золотом и самоцветами?

Габриэль отрицательно качнул головой. Ошибка волиста доставила ему наслаждение. Впрочем, Сэт хоть и ошибался, но все же не стал приплетать сюда колдовство. Старсан, гори он в Хьоле, был умен, и поэтому был опаснее и сверов, и изверга Роя. Опаснее всех сельских бездарей!