Тьма и пламя. На бескрайней земле

– Я хочу тебя освободить, – пояснил Габриэль.

Цепь зазвенела. От радостной новости Лоис не сдержалась и обняла мэйта. Потом, видимо, вспомнила про предупреждение и резко отстранилась от него.

– Ты его убьешь? – прошептала она.

Габриэль поднялся.

– Если я убью мага, то ничем не буду отличаться от него. А я не такой, как он.

Лоис погрустнела, понурилась.

– Он меня не отпустит. Он никого и никогда не отпускает.

– Думаю, мне он не откажет, – сказал Габриэль, выходя в коридор…

Готтилф лежал на кровати, сунув одну руку под голову. На нем была только набедренная повязка, и свет волшебного фонаря, стоящий на табурете, подсвечивал каждый шрам на мускулистом загорелом теле. Как оказалось, на ногах чародея шрамов было не меньше, чем на спине или груди. Седой маг покручивал чубук трубки, жевал губами мундштук, вдыхал и выдыхал воображаемый дым. Глаза чародея, неподвижные и холодные, продолжали смотреть на вход, на лестницу, ведущую в поселок, – как будто сквозь Габриэля. При виде мага, вынужденного курить пустую трубку и прятаться от гнева бездарей в душном каменном мешке каждый день, мэйт подумал, что лучше умереть, чем жить вот так. Когда и чувства и желания заменяет одна-единственная цель – месть.

Маг молчал, продолжая бездумно глядеть сквозь Габриэля. Мэйт надеялся, что тот первым начнет разговор. Так было бы легче. Мол, зачем пришел? Чего надо? Но Готтилф то ли был полностью поглощен смакованием вымышленного табака, то ли уже знал, о чем его попросит мэйт.

– Твоя пленница, – рискнул начать тяжелый разговор Габриэль. – Ее зовут Лоис.

– Что с того? – спросил маг и зевнул.

– Я хочу, чтобы ты ее освободил.

– Хорошо, – не раздумывая, ответил Готтилф.

Габриэля передернуло от спокойствия, самообладания, равнодушия мага. Мэйт запыхтел от возмущения. Он так долго готовился к этому разговору, не один раз прокручивал в голове возможные доводы и вопросы. А ответ оказался прост и быстр, как жизнь малька, попавшего в пасть хищной рыбе.

– И это все? – вырвалось у мэйта. – Ты так легко ее отпустишь?

– Она старая и больная, как я. Пусть идет. Хотя ты должен мне пообещать, что снимешь повязку с ее глаз лишь тогда, когда вы покинете пределы Диама.

– Обещаю, – уверенно сказал Габриэль.

– Уйдешь сегодня ночью?

– Да, – кивнул Габриэль. – Ты помнишь о моей просьбе.

– Я тоже сегодня ночью уйду. Твое послание будет передано.

– А если я попрошу тебя больше не похищать бездарей, ты ведь…

– Нет, – не дослушав мэйта, сказал Готтилф и задумчиво добавил: – Никогда не доверяй бездарям, все они одинаковы.

Габриэль вздохнул и, не сказав больше ни слова, вышел из комнаты. В конце концов, он и так сделал больше для бездарей, чем любой другой маг. Уберег десятилетнего мальчишку Итана от хищников, вернул ему мать, которая уже и не надеялась увидеть сына, и остановил колдовской вихрь, спасая незнакомых сельчанок. Готтилф сказал «нет», и с этим, увы, ничего нельзя было поделать. Как убедить озлобленного чародея, которого бойцы Эдварда Однорукого лишили самого ценного в жизни, не трогать бездарей? Все доводы – бессмысленны. Имеет ли он, мэйт Семи островов, право останавливать Готтилфа?.. Даже если и так, то словами тут точно не поможешь. Единственный выход: забрать у мага жизнь, о чем тот, возможно, давно мечтает. Но убивать Готтилфа, убивать своего спасителя, убивать того, кто должен предупредить отца, подло и глупо. Поэтому придется просто уйти, оставив чародея наедине с его безмерной ненавистью…





Глава 10




Когда седой маг попросил завязать пленнице глаза, Габриэль согласился. Хотя и понимал, что Готтилф все равно страшно рискует, освобождая Лоис. Ведь в отличие от сельчан она знала о существовании подземелья, о том, что это самое подземелье, где она провела три долгих мучительных года, лежит под Диамом. Но чародея знания Лоис как будто совершенно не тревожили. Ему всего лишь было нужно, чтобы мэйт снял повязку после того, как выведет пленницу за пределы Диама. И все. Если отбросить тайное желание мага поскорее оказаться в могиле, то он слишком беспечно относился к собственной безопасности. Он наверняка понимал, что ему следует опасаться не только отпущенной бездарки, но и ушедшего мэйта Семи островов. Конечно, тот не станет рассказывать первому встречному, где находится логово Погорельца. Но вдруг Габриэля поймают? Что тогда?

Оказалось, Готтилф знал, что делает, отпуская двоих человек, способных указать путь к его подземелью. Поселок был раскинут на тысячи и тысячи шагов. И с востока на запад, и с севера на юг. Более того, когда Габриэль сумел оценить внушительную протяженность Диама, то начал считать повязку на женских глазах излишней мерой предосторожности. И даже хотел ее снять, но удержался, решив не нарушать обещания. Диам – не рыбацкий поселок на островах, где домишки стояли так близко друг к другу, что между ними едва пробивался свет, а все поселение можно было неспешно обойти за двадцать мьюн. В прибрежном поселке Грэйтлэнда расстояние между хижинами порой насчитывало сто кабитов. Той ночью, когда мэйт впервые покинул подземелье, он и подумать не мог, как далеко простирается проклятая, пропитанная кровью и слезами земля. Даже если бы его под пытками просили указать вход в подземелье, теперь он не смог бы его найти.

Дома молчаливыми, громоздкими и несуразными чудовищами выступали и выступали из густого предрассветного сумрака. Опаленные, полусгнившие, давно забытые, как идолища древних племен. Ночь слабела, звезды гасли, небо начало светлеть. В прохладном воздухе плыли слабые запахи леса, маячившего вдали. Габриэль не мог сказать с уверенностью, тот ли это лес, где ему пришлось биться со сверами, или другой. Мэйт повернулся и, окинув прощальным взглядом поселок-призрак, отпустил ладонь Лоис.

Обещание было исполнено. Женщина, которую он провел за руку сквозь темень и развалины, могла наконец увидеть небо. Честно говоря, если бы она ослушалась, сняв повязку раньше срока, он бы нисколько не огорчился. Что она могла увидеть? Песок и горы обожженных досок, накрытых покрывалом ночи. Но Лоис ни разу даже не заикнулась о том, чтобы снять повязку. Она покорно шла рядом, слушая и исполняя все указания. Боялась вернуться обратно в душное и тесное подземелье, понимал Габриэль.

– Можешь снять повязку, – сказал мэйт.

Руки Лоис, худые и бледные, как и она сама, незамедлительно метнулись к голове, срывая тугую и широкую ненавистную повязку. Отбрасывая последний осколок жестокого прошлого, где она была всего лишь вещью. Светлые волосы колыхнулись, пальцы жестко сдавили клок серой ткани, будто это была не повязка, а шея мага Готтилфа.

Лоис глубоко вдохнула, словно повязка мешала ей дышать, покачнулась, запрокинув голову, и едва не упала. Габриэль успел ее подхватить.

По щекам женщины катились слезы. Лоис некоторое время лежала, упав на руки мэйта, и безумными мокрыми глазами глядела в светлеющее небо. Потом качнулась, сбросив заботливые и сильные руки, выпрямила спину и замерла, глядя вдаль. Габриэль не стал ее торопить, давая насладиться свободой. Он стоял рядом, молча и неподвижно, и вспоминал, как впервые увидел необъятную стену леса на Дальнем берегу. Как поразился просторам и роскоши Грэйтлэнда.

Наконец Лоис сделала первый шаг, робкий, словно свой первый, затем еще один и еще один. И каждый становился шире и увереннее предыдущего. Женщина подняла, расставила руки, будто пытаясь кого-то обнять, и, сжимая в объятиях свободу, направилась в сторону леса. Габриэлю подумалось, что сейчас мать Итана походила на птицу, которую выпустили из клетки на волю, дали расправить крылья и поймать ветер. Лоис и вправду будто летела.


Мэйту пришлось ускорить шаг, чтобы поспевать за летящей Лоис. Он давал ей насладиться свободой, не вмешивался, понимая всю значимость момента. Радовался вместе с ней, представляя, как сейчас выглядела бы женщина, если бы вместо грязной хламиды на ней было настоящее яркое платье, а над спутанными длинными волосами поработал цирюльник. Вопросы могли и подождать, решил Габриэль, не переставая изучать стену деревьев. Читая запахи, текущие со стороны леса.

Так они и шли, почти бежали. По бездорожью, навстречу лесу, вдыхая свежий воздух. Счастливая женщина, захваченная долгожданной свободой. И юноша, давший ей эту свободу и с радостью ее разделивший.

Несмотря на предложение Лоис, в село мэйт решил не ходить. Хотя ему жутко хотелось снова увидеть Итана, узнать, что стало с его отцом и со щенками сверов. Показать мальчишке, что это он, мэйт Семи островов, хм, миркль, спас его мать. И попытаться изменить представление храброго и хитрого сына охотника о магах. Ведь Итан, в отличие от сельчан, не одни сутки прошел вместе с ним по опасному лесу и видел, как маг, желая спасти девушку, исчез в черном гудящем вихре. Но, увы, как раз из-за этих самых событий идти в село было неразумно – слишком опасно. Его видели сельчанки, его сущность знали Итан и Лоис. Кроме того, Готтилф говорил, что в селе держат сверов. А после недавней выходки седого чародея туда действительно могли прибыть волисты. Так что дорога в безымянное село, не отмеченное ни на одной карте Андрии, была закрыта. Наверное, навсегда.

Утренний солнечный свет окончательно разогнал сумрак, когда они подошли к лесу. И один вопрос, которым Габриэль задавался с тех пор, как увидел зеленую преграду вдали, отпал сам собой. Лес, раскинувшийся с запада на восток, совсем не походил на тот, где мэйту пришлось оторвать язык дикому сверу. Это был совершенно другой лес. Редкий, сероватый. Одинаковые, невысокие деревья с толстыми стволами тянули друг к другу кривые ветви, где почти не было листьев. Деревья казались неживыми, но от них пахло смолой – самой обыкновенной.

Лоис спокойно вошла в лес, и Габриэль последовал за ней, не понимая, что случилось с деревьями. Не веря, что их создала Тиррацея. На Семи островах таких деревьев не было. Они немного походили на толстобрюхое дерево, росшее под окнами дворца. Но походили примерно так же, как корова походит на лошадь. Они слегка пугали. Если уж в пышном, прекрасном лесу у Дальнего берега пришлось драться с двумя сверами, то что за твари могли водиться здесь? Возможно, именно эти твари сожрали листья на деревьях, предположил Габриэль и покосился на Лоис.

Женщина выглядела спокойной. Не было даже настороженности. Она шла между страшными лысыми деревьями, не ощущая тревоги. Шуршали листья, где-то постукивал дятел. И еще был какой-то шелестящий звук, доносившийся из глубины леса.

– Что это за лес? – спросил Габриэль, стараясь смотреть равнодушно на жутковатые деревья.

– Лысняк, – ответила Лоис. – Недолго до села осталось.

– Деревья такие странные, – с улыбкой произнес мэйт и провел ладонью по коре. – Они всегда были такими?

– Всегда, – кивнула Лоис. – Орехи на них вкусные. К осени поспеют. Всем селом за ними ходим, – с облегченным вздохом пояснила она, возвращаясь в свое любимое село, к сыну и мужу.

Мыслями она уже была там, понимал Габриэль. Была там, рядом с Итаном, трепала его светлые волосы, целовала его щеки в веснушках, роняя слезы радости. При виде этой картины на Габриэля накатила тревога. Он вспомнил и отца, и брата, и Лени. Вряд ли Готтилф нарушит обещание, но что, если с самим чародеем что-нибудь случится? Его могут поймать волисты, когда он будет выбираться из своего подземелья. Да его просто может хватить удар от старости, от безнадеги. Возможно, стоило пойти с ним?.. Нет, тогда все это было зря! И схватка со сверами, и неудачная попытка рассеять чародейский вихрь, и… Да и еще неизвестно, послал ли отец кого-нибудь следом? На корабле знакомых лиц точно не было. Или отцовские соглядатаи ловко прятались. В конце концов, от Мирацилла несложно добраться до Семи островов. Нужно лишь придумать, как обойти портовых сверов. И все.

– А сверы тут водятся? – спросил Габриэль, обдумывая предстоящий путь.

– Раньше… не было, – нерешительно ответила женщина.

– Ты говорила, что покажешь мне путь на Мирацилл. Помнишь?

– А ты послушай, – улыбнулась Лоис, припав к дереву, проведя по нему ладонью, как по щеке любимого мужа. – Лит, как же хорошо, – произнесла она, восхваляя своего бога.

Габриэль прислушался. По-прежнему стучал дятел, по-прежнему шелестели листья под ногами. И где-то далеко-далеко шумела… река. Ну, конечно же, это была река! Та самая река, которая, со слов Лоис, должна вывести прямиком в Мирацилл.

– Слышу, – ухмыльнулся Габриэль и бросил взгляд вперед.

Воздух еще не прогрелся, но солнечный свет уже щедро заливал лес. Лысняк казался пустынным, мертвым. Если бы не дятел, стучащий без устали… Лес у Дальнего берега был другим. В нем кипела жизнь и днем и ночью. А здесь…

Лоис наконец-то отпустила родное дерево и пошла в сторону реки. Пахло плесенью.

– Почему ты не сбежала? – серьезно спросил Габриэль. – Ведь Погорелец часто покидает подземелье?

– Он сказал, что если я сбегу или даже попытаюсь сбежать, то он найдет мою семью. И сожжет и стариков и детей, сколько бы их ни было, а голову Бада, моего мужа, насадит на пику.

– И ты не пыталась его убить?

– Много раз думала об этом. Но каждый раз вспоминала про Итана и Бада, продолжая молить Лита о спасении. – Лоис загрустила, замедляя шаг. Габриэль сразу смекнул, что женщину явно останавливало еще что-то. – Миркль сказал, что ключи от моих цепей спрятаны снаружи, так что даже если я убью его, то навсегда останусь в подземелье. И умру от жажды и голода.

– Что ж, твои молитвы, очевидно, были услышаны, – покивал Габриэль. – Хочу, чтобы ты знала: не все маги такие, как Погорелец. Ты знаешь, что люди Эдварда Однорукого убили его жену и детей?

– Нет, – холодно сказала женщина, продолжая идти.

– Это они превратили поселок в пепелище. Это из-за них он стал… таким.

Габриэль понимал, что приведенные доводы не могли служить оправданием для всех злодеяний безумного мага. Чего, собственно, ждать от бывшей пленницы Погорельца? Сочувствия? Сострадания? Нет. Она только что обрела свободу, упивалась ею, стараясь зарыть поглубже воспоминания о годах, проведенных в душном и мрачном логове Погорельца. И ее равнодушие можно было легко объяснить. Ей было плевать на то, что пришлось пережить Готтилфу двадцать лет назад. Поэтому Габриэль решил больше не возвращаться к этому разговору в надежде, что уж его-то дела хоть немного изменят представление бездарки о магах.

– Зачем ты хочешь попасть в Мирацилл? – вдруг спросила Лоис.

– Я прежде его не видел. Хочу на него посмотреть. А ты там бывала?

– Да. Мы часто туда ездили…

– Какой он?

– Шумный, – первое, что сказала Лоис. – Очень шумный. Мне там не очень нравится. Я больше люблю быть в селе.

– Понимаю, – сказал мэйт и заметил знакомые рыжеватые грибы под деревом. – Фламка, – улыбнулся он, указывая на грибы и с теплотой вспоминая Итана. – Это Итан мне о них рассказал.

– Он умный мальчик. Бад, храни его бог, многому его научил.

Дальше они шли молча. Под дробный стук дятлов, под шорох земли Лысняка. Вдыхая запахи рыбы, доносившиеся с реки…

Река оказалась неглубокой и узкой, но быстрой, шумной и удивительно чистой. Габриэль не мог поверить, что у его ног журчит сама Пурья, пролегающая через четверть стран Грэйтлэнда. Когда он смотрел на карту, водил кончиками пальцев по голубым изгибам реки, отслеживая и запоминая их, то представлял совершенно иную реку. Мощную, грозную, бурлящую и настолько широкую, что не хватит и взгляда, чтобы увидеть противоположный берег. Эту же часть Пурьи можно пересечь, не намочив плеч и сделав от силы двадцать шагов по дну. Странно, что Лысняк выглядел так, будто изголодался по влаге, – ведь по нему протекала река! Возможно, дело в воде, предположил Габриэль.

Но Лоис тут же опровергла его домысел. Она зачерпнула ладонями чистую, прозрачную воду и жадно припала к ней губами. Попила, затем зачерпнула снова и опрокинула ковш из ладоней на лицо, на волосы. Габриэль последовал ее примеру. Вода бодрила, освежала; после долгого ночного похода несколько глотков прохладной влаги пришлись очень кстати.

– Иди вдоль реки, она выведет тебя к Мирациллу, – пояснила Лоис, указав на запад.