Тлеющий огонь
Часть 35 из 38 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Айрин вытащила из сумочки две маленькие шкатулки для драгоценностей: в одной был медальон святого Христофора, а в другой — кольцо.
— Я подумала, что вы захотите получить их обратно, — тихо сказала она, кладя их на ступеньку рядом с ключом.
— Ой! — У Карлы открылся рот. — Его святой Христофор! — Она вскочила на ноги, чуть не скатилась с лестницы, чтобы поскорее схватить маленькую шкатулку и прижать ее к груди. — Вы нашли это, — сказала она, улыбаясь Айрин сквозь слезы. — Не могу поверить, что вы его нашли. — Она потянулась к руке Айрин, но та решительно отступила.
— Я его не находила, — произнесла Айрин серьезно. — Это мне передала Лора. Лора Килбрайд. Это имя вам о чем-то говорит?
Но Карла уже ее не слушала, она снова сидела — теперь на третьей ступеньке — с открытой шкатулкой на коленях. Взяв из нее маленький золотой медальон, она повернула его и прижала к губам.
Айрин завороженно смотрела на столь своеобразную пантомиму любви, опасаясь, не сошла ли Карла с ума.
— Лора, — снова повторила Айрин. — Та девушка, которую арестовали. Медальон и кольцо были в сумке, которую Лора у вас украла. Карла, вы слышите меня?
Ответа вновь не последовало.
— Вы оставили сумку здесь, прямо в этом коридоре. Дверь была открыта. Лора это увидела и схватила сумку. Потом ей стало стыдно, и она вернула эти вещи через меня, только… Ради бога, Карла! — не выдержав, рявкнула она, и Карла удивленно на нее посмотрела.
— Что?
— Вы действительно собираетесь это сделать? Собираетесь сидеть здесь и изображать провал в памяти? Вы действительно собираетесь позволить ему взять вину на себя?
Карла покачала головой, ее взгляд вернулся к золотому медальону.
— Я не понимаю, что вы имеете в виду, — сказала она.
— Тео не убивал того мальчика, — ответила Айрин. — Это сделали вы. Это вы убили Дэниела.
Карла медленно моргнула. Когда она снова взглянула на Айрин, ее глаза были стеклянными и неподвижными, а лицо походило на маску.
— Вы убили Дэниела и собирались позволить возложить вину на нее, не так ли? Вы хотели, чтобы за ваш поступок заплатила невинная девушка. Знаете ли вы, — голос Айрин повысился и задрожал, — что на нее напали в тюрьме, когда она находилась под следствием? Знаете ли вы, что полученные ею травмы настолько тяжелы, что ее пришлось отправить в больницу?
Карла уронила подбородок на грудь.
— Это не имеет ко мне никакого отношения, — сказала она.
— Это имеет к вам самое прямое отношение! — воскликнула Айрин, и ее голос разнесся эхом по пустому дому. — Вы видели, что он нарисовал в своем блокноте. Вы можете отрицать, но это не важно. Я смотрела рисунки. Видела, что он нарисовал… то, что он воображал.
— Воображал?! — прошипела Карла, ее глаза сузились, а лицо внезапно стало злым.
Айрин отступила от лестницы на шаг к входной двери. Посреди пустого коридора она не чувствовала себя уверенно: ей отчаянно хотелось сесть, отдохнуть, за что-нибудь подержаться. Собравшись с силами, закусив губу и держа сумочку перед собой, словно щит, она снова приблизилась к Карле.
— Я видела, что он нарисовал, — сказала она. — Вы тоже это видели. И ваш муж видел — перед тем, как бросить страницы в огонь.
При этих словах Карла вздрогнула, и ее устремленные на Айрин глаза сузились.
— Тео видел? — спросила она, удивленно подняв брови. — Но блокнот же здесь, он… А-а… — она вздохнула и печально рассмеялась, уронив голову на грудь. — Его здесь нет, верно? Это вы отдали его ему. Вы ему его показали. Зачем? — спросила она. — Бога ради, зачем вы это сделали? Зачем вы лезете не в свое дело, во все суете свой нос? Вы хоть понимаете, что натворили?
— Что же я натворила? — потребовала ответа Айрин. — Ну же, Карла, скажите мне!
Карла закрыла глаза и покачала головой, словно непослушный ребенок.
— Нет? Ну, тогда давайте я расскажу, что сделали вы! Вы видели те рисунки Дэниела и решили, что он виновен в убийстве вашего ребенка, и поэтому лишили его жизни. Нож, который вы для этого использовали, был в сумке, что украла Лора, и вот так он оказался в ее квартире. А потом ваш муж — ваш бывший муж, который любит вас больше, чем саму жизнь, а почему, я пока не поняла, — решил вмешаться и взял всю вину на себя. А вы! Вы тут сидите и рассказываете, что это не имеет к вам никакого отношения. Неужели вы ничего не чувствуете?! Неужели вам не стыдно?!
Карла склонилась над медальоном и едва слышно произнесла:
— Я ничего не чувствую? Бога ради, Айрин. Вы же не думаете, что я мало страдала?
Ну вот, подумала Айрин, теперь все понятно. После всего пережитого Карлой разве могло что-то еще иметь значение?
— Я знаю, что вы ужасно страдали, — сказала она, но Карлу такой ответ не устроил.
— Вы ничего не знаете, — прошипела она. — Вы не могли иметь детей…
— Не знаю о вашей боли? Возможно, это так, Карла, но неужели вы думаете, что потеря сына столь ужасным и трагическим образом дает вам право…
Карла присела, словно собираясь броситься на Айрин, и ее била дрожь. От горя или ярости. Но Айрин не испугалась и продолжала:
— Неужели вы считаете, что понесенная вами тяжелая утрата дает вам право все разрушать и делать все, что вы захотите?
— Что я захочу?! — Держась одной рукой за перила, Карла поднялась. Стоя на третьей ступеньке, она возвышалась над Айрин. — Мой ребенок мертв, — прошипела она. — Моя сестра тоже, и она умерла непрощенной. Мужчина, которого я люблю, сядет в тюрьму. Думаете, мне все это доставляет удовольствие?
Айрин чуть отступила назад.
— Тео не обязательно сидеть в тюрьме, — сказала она. — Вы можете это изменить.
— А что это изменит? — спросила Карла. — Что… А-а… — Она с отвращением отвернулась. — Объяснять вам бесполезно. Как вы вообще можете понять, что значит любить ребенка?
Вот опять. К этому всегда все сводилось. Вы не можете понять, потому что вы не мать. Вы никогда не испытывали настоящей любви. У вас нет этой способности к безграничной, безусловной любви. И способности к безграничной ненависти тоже.
Айрин сжимала и разжимала кулаки.
— Возможно, я не понимаю такую любовь, — сказала она. — Возможно, вы правы. Но отправлять Тео в тюрьму? Какое отношение к этому имеет любовь?
Карла поджала губы.
— Он понимает, — произнесла она обиженно. — Если Тео действительно видел блокнот Дэниела, как вы сказали, то он наверняка понял, почему я должна была сделать то, что сделала. И вы, стоящая здесь и преисполненная таким праведным возмущением, тоже должны понять, потому что я сделала это не только из-за Бена, но и из-за Анджелы.
Айрин недоверчиво покачала головой.
— Из-за Анджелы? Вы на самом деле хотите сказать, что убили Дэниела из-за Анджелы?!
Карла протянула руку и на удивление нежно накрыла ею запястье Айрин. Сомкнув вокруг него пальцы, она притянула Айрин к себе.
— Когда, по-вашему, — прошептала она с внезапной серьезностью и почти надеждой на лице, — когда она узнала?
— Узнала?
— О нем. О том, что он наделал. Каким он был.
Айрин выдернула руку и покачала головой. Нет, Анджела не могла знать. Слишком ужасно было подумать, что она жила с этим. Нет. В любом случае и знать-то было нечего, разве не так?
— Это просто сюжет, — сказала Айрин. — Он написал рассказ, возможно, чтобы осмыслить пережитое им в далеком детстве, и по какой-то причине представил себя злодеем. Возможно, он чувствовал свою вину, считал, что должен был присматривать за Беном, а может, это был несчастный случай… или ошибка. — Она понимала, что отчасти пыталась убедить в этом и саму себя. — Ребенок мог ошибиться. Он был таким маленьким, что мог не осознавать последствий.
Карла кивала, слушая ее.
— Я думала об этом. Я обо всем этом думала, Айрин. Правда. Но вот еще что: он был ребенком — да, тогда он был ребенком. А потом? Допустим, вы правы, и это была детская ошибка или несчастный случай, но это никак не объясняет его дальнейшего поведения. Он знал, что я виню в случившемся Анджелу, и позволял мне ее винить. Он позволил мне наказать ее, позволил Тео ее отвергнуть, он наблюдал, как тяжесть вины медленно уничтожала ее, и ничего не сделал. На самом деле, — Карла быстро покачала головой, — это неправда, что он ничего не сделал. Он сделал так, что все стало еще хуже. Он сказал своему психологу, что в смерти Бена виновата Анджела, и заставил меня поверить, что Анджела с ним плохо обращалась. Все это… все это было… Боже, я даже не знаю, что это было. Может, игра? Он играл со всеми нами и манипулировал нами ради своего удовольствия. Чтобы испытать ощущение своей силы…
Это было чудовищно, немыслимо. Какой невероятно извращенный ум мог придумать такое? Айрин поймала себя на мысли, что, вероятно, искаженным было сознание самой Карлы. Разве ее видение событий не было столь же жутким, что и рисунки в блокноте Дэниела? И все же, если учесть, как Анджела отзывалась о своем сыне и жалела, что вообще его родила, версия событий Карлы выглядела очень правдоподобно. Айрин вспомнила пропущенный рождественский ужин, когда Анджела сказала, что завидует ее бездетности, и как она на следующий день извинялась. Она тогда сказала: Да пусть весь мир пропадет пропадом, лишь бы они были счастливы.
Карла отвернулась от Айрин и начала медленно подниматься по лестнице, а когда достигла верхней ступеньки, повернулась к ней лицом.
— Теперь вы понимаете, что отчасти это было за нее. Звучит ужасно, если произнести вслух, правда? Я убила ее сына за нее. Но в каком-то смысле так и есть. Я сделал это за себя, за моего сына, за Тео, но и за нее тоже. За то, что он разрушил жизнь Анджелы.
Вернувшись в свою квартиру, Айрин размышляла о том, как же иногда бывает полезно, пусть и не всегда приятно, что люди, подобные Карле, считают таких пожилых леди, как она, недалекими, рассеянными, забывчивыми и глупыми и не принимают их всерьез. По крайней мере, сегодня был именно такой случай. Карла решила, что Айрин осталось совсем недолго и она уже не успевает за быстрыми переменами в этом сложном мире, за его технологическими разработками, гаджетами, смартфонами и приложениями для записи голоса.
38
Погода снова переменилась, ледяной воздух прошлой недели внезапно был изгнан благословенным дыханием Средиземного моря. Еще два дня назад Мириам ежилась у печи в пальто и шарфе, теперь же стало достаточно тепло, чтобы пить утренний кофе и читать газету, сидя на задней палубе.
То, что было в газете, могло показаться выдумкой писателя: Тео Майерсона освободили из-под стражи, хотя ему по-прежнему предъявлялись обвинения во введении полиции в заблуждение и в воспрепятствовании осуществлению правосудия. А после того как полиция получила от неназванного источника записанное на диктофон драматическое признание, в убийстве обвинялась его жена.
Итак, в конце концов оказалось, что человек, которого Мириам пыталась выставить убийцей Дэниела Сазерленда, оказался его настоящим убийцей. Ну что тут скажешь? Интуиция Мириам оставляла желать много лучшего.
Чем не сюжет для романа?! Мириам не могла не рассмеяться. Попытается ли Майерсон использовать все это для написания новой книги? А может, стоит попробовать сделать это самой? Чтобы из грязи сразу в князи? Мириам возьмет историю его жизни и использует как канву, а потом перевернет ее так, как ей нравится, и лишит его влияния, слов и силы.
Впрочем, имелся более простой — и почти наверняка более прибыльный — способ действий, а именно — своевременный телефонный звонок в «Дейли мейл». Сколько там заплатят за инсайдерскую информацию о Тео Майерсоне? По ее прикидкам, очень даже прилично: Майерсон был как раз из тех людей — богатых, умных, утонченных, придерживавшихся левых взглядов декадентов из столичной элиты, — которых «Дейли мейл» не переносила на дух.
Мириам допила кофе, подошла к кухонному столу, открыла лежавший на нем ноутбук и начала набирать в «Гугле»: «Как продать историю газетам», как вдруг постучали в окно. Она подняла взгляд и чуть не свалилась со стула. Майерсон! Наклонившись, он заглядывал в иллюминатор каюты.
Она осторожно выбралась на заднюю палубу. Тео стоял в нескольких ярдах от нее, засунув руки в карманы, с мрачным выражением лица. С тех пор как она видела его в последний раз — при задержании полицией, — он сильно сдал. Если раньше он был дородным, румяным и уверенным в себе, то теперь осунулся и выглядел измученным и виноватым. Жалким. Сердце в ее груди затрепетало. Ей следовало бы прыгать от радости — разве не этого она хотела? Чтобы увидеть, как его сломали, как он страдает. Почему же ей вдруг стало его жалко?
— Послушайте, — сказал он, — давайте покончим с этим. Хорошо? Я просто… Я уверен, вы понимаете, через что мне сейчас приходится проходить… — Он пожал плечами. — Я даже не могу выразить словами, что испытываю. Да, я понимаю парадоксальность всего этого. В любом случае мне бы очень не хотелось привлекать полицию. В последний месяц мое общение с ней было более чем достаточным. Хватит на всю оставшуюся жизнь. Однако, если вы продолжите меня преследовать, то просто не оставите мне выбора.
— Прошу прощения? Преследовать вас? Я к вам и близко не подходила.
Тео устало вздохнул. Потом вытащил из внутреннего кармана пиджака листок бумаги, медленно, осторожно его развернул и начал читать ровным голосом, лишенным всякой интонации:
— «Проблема с такими, как ты, в том, что они считают себя выше всех. Эта история была не твоей, а моей. Ты не имел права ее использовать так, как ты это сделал. Ты должен платить людям за их истории. Должен спрашивать у них разрешения. Да кто ты такой, чтобы использовать мою историю…» И так далее, и так далее. Таких писем у меня с полдюжины. Ну, не совсем таких — сначала в них был вежливый интерес к моей работе, явно чтобы заставить меня рассказать об источнике сюжета, но потом письма стали намного агрессивнее. В общем, вы поняли. Вы знаете суть. Вы написали суть. Ради бога, Мириам, на почтовом штемпеле указан Ислингтон. Я понимаю, что вы хотели скрыть свое авторство, но…
Мириам озадаченно уставилась на него.
— Я подумала, что вы захотите получить их обратно, — тихо сказала она, кладя их на ступеньку рядом с ключом.
— Ой! — У Карлы открылся рот. — Его святой Христофор! — Она вскочила на ноги, чуть не скатилась с лестницы, чтобы поскорее схватить маленькую шкатулку и прижать ее к груди. — Вы нашли это, — сказала она, улыбаясь Айрин сквозь слезы. — Не могу поверить, что вы его нашли. — Она потянулась к руке Айрин, но та решительно отступила.
— Я его не находила, — произнесла Айрин серьезно. — Это мне передала Лора. Лора Килбрайд. Это имя вам о чем-то говорит?
Но Карла уже ее не слушала, она снова сидела — теперь на третьей ступеньке — с открытой шкатулкой на коленях. Взяв из нее маленький золотой медальон, она повернула его и прижала к губам.
Айрин завороженно смотрела на столь своеобразную пантомиму любви, опасаясь, не сошла ли Карла с ума.
— Лора, — снова повторила Айрин. — Та девушка, которую арестовали. Медальон и кольцо были в сумке, которую Лора у вас украла. Карла, вы слышите меня?
Ответа вновь не последовало.
— Вы оставили сумку здесь, прямо в этом коридоре. Дверь была открыта. Лора это увидела и схватила сумку. Потом ей стало стыдно, и она вернула эти вещи через меня, только… Ради бога, Карла! — не выдержав, рявкнула она, и Карла удивленно на нее посмотрела.
— Что?
— Вы действительно собираетесь это сделать? Собираетесь сидеть здесь и изображать провал в памяти? Вы действительно собираетесь позволить ему взять вину на себя?
Карла покачала головой, ее взгляд вернулся к золотому медальону.
— Я не понимаю, что вы имеете в виду, — сказала она.
— Тео не убивал того мальчика, — ответила Айрин. — Это сделали вы. Это вы убили Дэниела.
Карла медленно моргнула. Когда она снова взглянула на Айрин, ее глаза были стеклянными и неподвижными, а лицо походило на маску.
— Вы убили Дэниела и собирались позволить возложить вину на нее, не так ли? Вы хотели, чтобы за ваш поступок заплатила невинная девушка. Знаете ли вы, — голос Айрин повысился и задрожал, — что на нее напали в тюрьме, когда она находилась под следствием? Знаете ли вы, что полученные ею травмы настолько тяжелы, что ее пришлось отправить в больницу?
Карла уронила подбородок на грудь.
— Это не имеет ко мне никакого отношения, — сказала она.
— Это имеет к вам самое прямое отношение! — воскликнула Айрин, и ее голос разнесся эхом по пустому дому. — Вы видели, что он нарисовал в своем блокноте. Вы можете отрицать, но это не важно. Я смотрела рисунки. Видела, что он нарисовал… то, что он воображал.
— Воображал?! — прошипела Карла, ее глаза сузились, а лицо внезапно стало злым.
Айрин отступила от лестницы на шаг к входной двери. Посреди пустого коридора она не чувствовала себя уверенно: ей отчаянно хотелось сесть, отдохнуть, за что-нибудь подержаться. Собравшись с силами, закусив губу и держа сумочку перед собой, словно щит, она снова приблизилась к Карле.
— Я видела, что он нарисовал, — сказала она. — Вы тоже это видели. И ваш муж видел — перед тем, как бросить страницы в огонь.
При этих словах Карла вздрогнула, и ее устремленные на Айрин глаза сузились.
— Тео видел? — спросила она, удивленно подняв брови. — Но блокнот же здесь, он… А-а… — она вздохнула и печально рассмеялась, уронив голову на грудь. — Его здесь нет, верно? Это вы отдали его ему. Вы ему его показали. Зачем? — спросила она. — Бога ради, зачем вы это сделали? Зачем вы лезете не в свое дело, во все суете свой нос? Вы хоть понимаете, что натворили?
— Что же я натворила? — потребовала ответа Айрин. — Ну же, Карла, скажите мне!
Карла закрыла глаза и покачала головой, словно непослушный ребенок.
— Нет? Ну, тогда давайте я расскажу, что сделали вы! Вы видели те рисунки Дэниела и решили, что он виновен в убийстве вашего ребенка, и поэтому лишили его жизни. Нож, который вы для этого использовали, был в сумке, что украла Лора, и вот так он оказался в ее квартире. А потом ваш муж — ваш бывший муж, который любит вас больше, чем саму жизнь, а почему, я пока не поняла, — решил вмешаться и взял всю вину на себя. А вы! Вы тут сидите и рассказываете, что это не имеет к вам никакого отношения. Неужели вы ничего не чувствуете?! Неужели вам не стыдно?!
Карла склонилась над медальоном и едва слышно произнесла:
— Я ничего не чувствую? Бога ради, Айрин. Вы же не думаете, что я мало страдала?
Ну вот, подумала Айрин, теперь все понятно. После всего пережитого Карлой разве могло что-то еще иметь значение?
— Я знаю, что вы ужасно страдали, — сказала она, но Карлу такой ответ не устроил.
— Вы ничего не знаете, — прошипела она. — Вы не могли иметь детей…
— Не знаю о вашей боли? Возможно, это так, Карла, но неужели вы думаете, что потеря сына столь ужасным и трагическим образом дает вам право…
Карла присела, словно собираясь броситься на Айрин, и ее била дрожь. От горя или ярости. Но Айрин не испугалась и продолжала:
— Неужели вы считаете, что понесенная вами тяжелая утрата дает вам право все разрушать и делать все, что вы захотите?
— Что я захочу?! — Держась одной рукой за перила, Карла поднялась. Стоя на третьей ступеньке, она возвышалась над Айрин. — Мой ребенок мертв, — прошипела она. — Моя сестра тоже, и она умерла непрощенной. Мужчина, которого я люблю, сядет в тюрьму. Думаете, мне все это доставляет удовольствие?
Айрин чуть отступила назад.
— Тео не обязательно сидеть в тюрьме, — сказала она. — Вы можете это изменить.
— А что это изменит? — спросила Карла. — Что… А-а… — Она с отвращением отвернулась. — Объяснять вам бесполезно. Как вы вообще можете понять, что значит любить ребенка?
Вот опять. К этому всегда все сводилось. Вы не можете понять, потому что вы не мать. Вы никогда не испытывали настоящей любви. У вас нет этой способности к безграничной, безусловной любви. И способности к безграничной ненависти тоже.
Айрин сжимала и разжимала кулаки.
— Возможно, я не понимаю такую любовь, — сказала она. — Возможно, вы правы. Но отправлять Тео в тюрьму? Какое отношение к этому имеет любовь?
Карла поджала губы.
— Он понимает, — произнесла она обиженно. — Если Тео действительно видел блокнот Дэниела, как вы сказали, то он наверняка понял, почему я должна была сделать то, что сделала. И вы, стоящая здесь и преисполненная таким праведным возмущением, тоже должны понять, потому что я сделала это не только из-за Бена, но и из-за Анджелы.
Айрин недоверчиво покачала головой.
— Из-за Анджелы? Вы на самом деле хотите сказать, что убили Дэниела из-за Анджелы?!
Карла протянула руку и на удивление нежно накрыла ею запястье Айрин. Сомкнув вокруг него пальцы, она притянула Айрин к себе.
— Когда, по-вашему, — прошептала она с внезапной серьезностью и почти надеждой на лице, — когда она узнала?
— Узнала?
— О нем. О том, что он наделал. Каким он был.
Айрин выдернула руку и покачала головой. Нет, Анджела не могла знать. Слишком ужасно было подумать, что она жила с этим. Нет. В любом случае и знать-то было нечего, разве не так?
— Это просто сюжет, — сказала Айрин. — Он написал рассказ, возможно, чтобы осмыслить пережитое им в далеком детстве, и по какой-то причине представил себя злодеем. Возможно, он чувствовал свою вину, считал, что должен был присматривать за Беном, а может, это был несчастный случай… или ошибка. — Она понимала, что отчасти пыталась убедить в этом и саму себя. — Ребенок мог ошибиться. Он был таким маленьким, что мог не осознавать последствий.
Карла кивала, слушая ее.
— Я думала об этом. Я обо всем этом думала, Айрин. Правда. Но вот еще что: он был ребенком — да, тогда он был ребенком. А потом? Допустим, вы правы, и это была детская ошибка или несчастный случай, но это никак не объясняет его дальнейшего поведения. Он знал, что я виню в случившемся Анджелу, и позволял мне ее винить. Он позволил мне наказать ее, позволил Тео ее отвергнуть, он наблюдал, как тяжесть вины медленно уничтожала ее, и ничего не сделал. На самом деле, — Карла быстро покачала головой, — это неправда, что он ничего не сделал. Он сделал так, что все стало еще хуже. Он сказал своему психологу, что в смерти Бена виновата Анджела, и заставил меня поверить, что Анджела с ним плохо обращалась. Все это… все это было… Боже, я даже не знаю, что это было. Может, игра? Он играл со всеми нами и манипулировал нами ради своего удовольствия. Чтобы испытать ощущение своей силы…
Это было чудовищно, немыслимо. Какой невероятно извращенный ум мог придумать такое? Айрин поймала себя на мысли, что, вероятно, искаженным было сознание самой Карлы. Разве ее видение событий не было столь же жутким, что и рисунки в блокноте Дэниела? И все же, если учесть, как Анджела отзывалась о своем сыне и жалела, что вообще его родила, версия событий Карлы выглядела очень правдоподобно. Айрин вспомнила пропущенный рождественский ужин, когда Анджела сказала, что завидует ее бездетности, и как она на следующий день извинялась. Она тогда сказала: Да пусть весь мир пропадет пропадом, лишь бы они были счастливы.
Карла отвернулась от Айрин и начала медленно подниматься по лестнице, а когда достигла верхней ступеньки, повернулась к ней лицом.
— Теперь вы понимаете, что отчасти это было за нее. Звучит ужасно, если произнести вслух, правда? Я убила ее сына за нее. Но в каком-то смысле так и есть. Я сделал это за себя, за моего сына, за Тео, но и за нее тоже. За то, что он разрушил жизнь Анджелы.
Вернувшись в свою квартиру, Айрин размышляла о том, как же иногда бывает полезно, пусть и не всегда приятно, что люди, подобные Карле, считают таких пожилых леди, как она, недалекими, рассеянными, забывчивыми и глупыми и не принимают их всерьез. По крайней мере, сегодня был именно такой случай. Карла решила, что Айрин осталось совсем недолго и она уже не успевает за быстрыми переменами в этом сложном мире, за его технологическими разработками, гаджетами, смартфонами и приложениями для записи голоса.
38
Погода снова переменилась, ледяной воздух прошлой недели внезапно был изгнан благословенным дыханием Средиземного моря. Еще два дня назад Мириам ежилась у печи в пальто и шарфе, теперь же стало достаточно тепло, чтобы пить утренний кофе и читать газету, сидя на задней палубе.
То, что было в газете, могло показаться выдумкой писателя: Тео Майерсона освободили из-под стражи, хотя ему по-прежнему предъявлялись обвинения во введении полиции в заблуждение и в воспрепятствовании осуществлению правосудия. А после того как полиция получила от неназванного источника записанное на диктофон драматическое признание, в убийстве обвинялась его жена.
Итак, в конце концов оказалось, что человек, которого Мириам пыталась выставить убийцей Дэниела Сазерленда, оказался его настоящим убийцей. Ну что тут скажешь? Интуиция Мириам оставляла желать много лучшего.
Чем не сюжет для романа?! Мириам не могла не рассмеяться. Попытается ли Майерсон использовать все это для написания новой книги? А может, стоит попробовать сделать это самой? Чтобы из грязи сразу в князи? Мириам возьмет историю его жизни и использует как канву, а потом перевернет ее так, как ей нравится, и лишит его влияния, слов и силы.
Впрочем, имелся более простой — и почти наверняка более прибыльный — способ действий, а именно — своевременный телефонный звонок в «Дейли мейл». Сколько там заплатят за инсайдерскую информацию о Тео Майерсоне? По ее прикидкам, очень даже прилично: Майерсон был как раз из тех людей — богатых, умных, утонченных, придерживавшихся левых взглядов декадентов из столичной элиты, — которых «Дейли мейл» не переносила на дух.
Мириам допила кофе, подошла к кухонному столу, открыла лежавший на нем ноутбук и начала набирать в «Гугле»: «Как продать историю газетам», как вдруг постучали в окно. Она подняла взгляд и чуть не свалилась со стула. Майерсон! Наклонившись, он заглядывал в иллюминатор каюты.
Она осторожно выбралась на заднюю палубу. Тео стоял в нескольких ярдах от нее, засунув руки в карманы, с мрачным выражением лица. С тех пор как она видела его в последний раз — при задержании полицией, — он сильно сдал. Если раньше он был дородным, румяным и уверенным в себе, то теперь осунулся и выглядел измученным и виноватым. Жалким. Сердце в ее груди затрепетало. Ей следовало бы прыгать от радости — разве не этого она хотела? Чтобы увидеть, как его сломали, как он страдает. Почему же ей вдруг стало его жалко?
— Послушайте, — сказал он, — давайте покончим с этим. Хорошо? Я просто… Я уверен, вы понимаете, через что мне сейчас приходится проходить… — Он пожал плечами. — Я даже не могу выразить словами, что испытываю. Да, я понимаю парадоксальность всего этого. В любом случае мне бы очень не хотелось привлекать полицию. В последний месяц мое общение с ней было более чем достаточным. Хватит на всю оставшуюся жизнь. Однако, если вы продолжите меня преследовать, то просто не оставите мне выбора.
— Прошу прощения? Преследовать вас? Я к вам и близко не подходила.
Тео устало вздохнул. Потом вытащил из внутреннего кармана пиджака листок бумаги, медленно, осторожно его развернул и начал читать ровным голосом, лишенным всякой интонации:
— «Проблема с такими, как ты, в том, что они считают себя выше всех. Эта история была не твоей, а моей. Ты не имел права ее использовать так, как ты это сделал. Ты должен платить людям за их истории. Должен спрашивать у них разрешения. Да кто ты такой, чтобы использовать мою историю…» И так далее, и так далее. Таких писем у меня с полдюжины. Ну, не совсем таких — сначала в них был вежливый интерес к моей работе, явно чтобы заставить меня рассказать об источнике сюжета, но потом письма стали намного агрессивнее. В общем, вы поняли. Вы знаете суть. Вы написали суть. Ради бога, Мириам, на почтовом штемпеле указан Ислингтон. Я понимаю, что вы хотели скрыть свое авторство, но…
Мириам озадаченно уставилась на него.