Тёмные пути

Я стянул с плеч пиджак, который после моих похождений окончательно потерял тот лоск, который ему придал модельер, и бросил его на кровать. После несколько раз прошелся от двери к стене и обратно. Затем заковыристо выругался, осознавая, как внутри начинает закипать злоба. Есть у меня такая черта: когда я дохожу до последней точки, за которой начинается чернота безнадежности, то приходит не отчаяние или раскаяние, а именно подсердечная злоба на все и вся. Тут очень важно не наделать глупостей, за которые потом будет стыдно или придется отвечать перед законом. Такие приступы в моей жизни случались всего несколько раз, и каждый из них, кроме самого первого, накатившего на меня в тринадцать лет, я старался пересидеть в замкнутых пространствах закрытым на ключ. Сам об этом просил друзей. Нет, это не форма безумия или что-то такое, боже сохрани. Психолог, к которому меня мама после того, первого, случая отволокла, сказал, что вот такая у меня защитная реакция организма на определенные жизненные факторы, основным из которых является комплекс несоответствия. Я боюсь подвести отца, который воспитывает во мне лидерские качества, потому ситуации, в которых я ни на что не могу повлиять, вызывают у меня вспышку гнева на себя же самого.

В результате мама с папой здорово поругались, мебель на первом этаже, которую я изрубил топором, вывезли на свалку, напуганной горничной выплатили премию в размере тройного оклада, а я сделал для себя кое-какие выводы.

В данном случае отвечать за все пришлось шкафу, и без того изрядно траченному временем. Ну а чего он пустым оказался? Отчего в нем не лежал укороченный автомат Калашникова с парой запасных магазинов? Ну или хотя бы блазеровский карабин?

Я несколько раз пнул беззащитную мебель, отчего та жалобно заскрипела, а после отодрал висящую на соплях створку и отбросил ту в противоположный угол. Легче не стало, зато я начал чихать. Пылюги в этом шкафу скопилось немало, вопросами уборки в этой, прости Господи, светлице, явно никто не заморачивался давным-давно.

А еще минут через десять, когда я прочихался и попытался загнать поглубже внутрь себя бушующие эмоции, дверь открылась и в помещение зашел злорадно улыбающийся Сашок, держащий в руках глубокую тарелку, в которой лежало несколько кусков все того же скверно прожаренного мяса, соленый огурец, кучка квашеной капусты и кусок хлеба. Вилки или ложки не наблюдалось, как видно, гостеприимные хозяева решили, что я и руками могу поесть.

– Кушать хотел? – поинтересовался он у меня. – Вот, держи. Хотя нет, погоди-ка, тут кое-чего не хватает.

– Чего именно? – выдавил я из себя, вставая с гулко ухнувшей сетки кровати и подходя к нему.

– Соуса, – охотно ответил он, предпринял горлово-носовое усилие и смачно плюнул в тарелку. – Вот теперь жри. На здоровье!

Уснувший было внутри меня зверь мигом вскочил на четыре лапы, требуя сделать хоть что-то, и я не стал ему перечить, потому одной рукой схватил Сашка за волосы, а другой впечатал тарелку ему в лицо.

– Чего? – тихо и довольно жутко рыкнул оборотень, и короткий тычок в грудь отправил меня в полет к стене. Сила у этих тварей и правда превышает обычную людскую, что есть, то есть. Представляю себе, на что способен вожак, если даже этот недомерок меня запросто с ног сбил ударом.

Зато у стены мне под руку попалась створка от шкафа, та, которую я недавно отодрал. Несмотря на свои размеры, она была довольно увесистая и, что совсем удачно, узкая. Будь шкаф стандартным, я бы этой его деталью не размахнулся в небольшом помещении, а тут – пожалуйста, имелось бы желание. А оно ох как имелось!

Сашок такого не ожидал, в данный момент он, сквернословя, вытирал изгвазданное лицо, снимая с него капустные лохмотья, потому сильный удар стал для него неожиданностью. Одно плохо – очень у него крепкая голова оказалась, не отключился он после него, только впечатался в стену и очумело уставился на меня.

Второй удар я нанес торцовой частью створки, метя ему в шею и надеясь ее сломать. Получилось или нет – не понял, но что-то все же там хрустнуло, после чего глаза Сашки выкатились из орбит, он как-то обмяк и начал сползать по стене на пол. Его пальцы было хотели цапнуть рукоять массивного ножа, висящего на поясе, но безуспешно.

Что примечательно – в тот же миг мой внутренний зверь притих, а после испарился. Ну а что ему теперь во мне делать? Ситуация разрешилась, пусть даже вот таким образом. Теперь никакого общения с вожаком не получится, теперь мы враги до гроба, скорее всего, конечно, моего.

Но зато у меня теперь есть нож, что уже неплохо, за дверью имеется окно, ведущее в лес, а в голове вдруг ниоткуда появилась одна интересная идея, дающая мне пусть призрачные, но шансы на успех.

В этот момент за моей спиной послышались легкие шаги, я обернулся и увидел Любаву, удивленно смотрящую на происходящее.

– Неудачно вышло, – сказал я ей, скользнув к двери как уж. – Извини за то, что слово не сдержал.

Нож дважды вошел в девичий крепкий и плоский живот, гарантированно задев печень, следом за этим я перехватил мигом обмякшее тело Любавы, развернул и вогнал лезвие в спину так, чтобы уж наверняка ее угомонить. Она не крикнула, не завыла, только что-то очень тихо простонала, когда я втолкнул ее внутрь комнаты, где недвижно лежал ее сородич. Следом за этим я прикрыл дверь, накинул на нее щеколду, после в два прыжка добрался до окна и сиганул вниз, в ночную тьму.





Глава семнадцатая




О чем я сразу пожалел, так это о том, что пиджак там, в доме, остался. Во-первых, в лесу было прохладно, во-вторых, на меня сразу же набросились комары, в-третьих, и главных, он хоть как-то мне бы помог сливаться с пейзажем, а в белой рубашке я тут как бельмо на глазу. Да еще и цеплялась она за каждую ветку.

И да, это меня заботило куда больше, чем то, что я пару минут назад, возможно, убил молодую и красивую девчонку. Начнем с того, что она не совсем уж девчонка, не сказать что совсем не девчонка, и закончим тем, что завтра она была бы среди тех, кто меня съест. В буквальном смысле. Так что никаких угрызений совести я не испытывал. «Тот, кто жалеет своего врага, уже побежден», – так мне всегда говорил отец, но только сегодня я в полной мере осознал, насколько он прав.

Отбежав от дома в лес настолько, что его огни перестали быть видны, я достал из кармана брюк порядком раскрошившийся кусок серого хлеба, прихваченный, несмотря на всю суету, с тарелки, принесенной Сашком, поклонился в пояс темноте и негромко произнес:

– Доброй ночи, лесной хозяин. Я Хранитель кладов, кланяюсь тебе вот этим хлебушком и прошу помощи. В очень плохую историю я попал, без тебя мне не справиться, а то и на свете белом не жить. Может, ты слышал обо мне, может, приносила какая птичка на хвостике послание от родственника твоего дяди Фомы? Он обещал всем подмосковным лесным хозяевам весточку разослать. Просто…

– Да не галди ты, парень, что сорока перед рассветом, – проворчал плотный невысокий старичок в потрепанном зеленом дождевике, выходя из-за дерева, стоящего прямо передо мной. – Слыхал я о тебе, слыхал. Это же ты Великому Полозу служишь, верно?

– Верно, – сдержав облегченный выдох, подтвердил я. – Ему. Верой и правдой.

– Так по-другому и не получится, – заметил старичок и поправил кепку с коротким козырьком, которая прикрывала его голову. – Очень уж батюшка Полоз сердится на тех, у кого слова с делом не совпадают. Уж мне-то это ведомо…

Кроме шуток – мне реально было бы интересно узнать, чем местный лесной хозяин провинился перед моим работодателем и когда это случилось. Полоз в свою Навь уполз столетия назад, сколько же лет этому старичку?

Жалко, времени совсем нет. Думаю, осталось минут пять, край – десять, потом в доме начнется переполох, который закончится погоней и моей безвременной смертью.

– Ладно, то давно случилось, чего вспоминать. – Дедок повел носом и сморщился. – Кровишшей от тебя тянет, паря. Да не людской – волкодлачьей. Никак ты с кем-то из стаи Дормидонта схлестнулся?

А, так вот как вожака зовут. Дормидонт. Ну и имечко!

– Так и есть, – подтвердил я. – Они меня в Москве сцапали и сюда привезли, хотели, чтобы я им что-то отыскал. Ну а после вряд ли отпустили бы на волю, это им невыгодно. Покон-то такого обращения с Хранителем кладов не допускает.

– Нет в Поконе ничего подобного вроде, – озадачился дед. – Хотя оно, конечно, неправильно – вот эдак со слугами Великого Полоза поступать. Договариваться надо, так дела со старых времен ведутся. Оно как? Велес над Полозом старшим был, это верно, но теперь-то все изменилось. Так что случись судилище – тебя никто виноватым не признает.

– Они меня до того судилища на бахрому распустят, – выдохнул я. – Сейчас найдут в доме двух своих, которых я порешил, догонят и разорвут.

– Ты – и двоих волкодлаков одолел? – изумился лесной хозяин. – Охти мне! Силен ты, парень, силен! И прав – Дормидонт да дети его тебя не простят, нет. Закон стаи еще Велес писал, и сказано в нем – кровь за кровь.


– Потому прошу – выведи меня из леса, батюшка. Желательно туда, где людей побольше и транспорт ходит до города.

– Эва! – Старичок почесал в затылке, сдвинув кепочку на лоб. – Так ведь смекнет Дормидонт, кто тебе помог. Непременно смекнет. Я его не опасаюсь, но вроде как мир у нас – он в моих владениях не безобразничает, я на его поляну не лезу. Она хоть и в моем лесу, но вроде как сама по себе.

– Так тут как раз ваш лес. – Я обвел рукой вокруг себя. – Поляна там, мы – здесь. Вы в своем праве.

– Осерчает волкодлак, как есть осерчает, – бубнил старик, беспокойно перетаптываясь с ноги на ногу. – Вырежет весь молодняк в лесу, он может. И лосят, и кабанят.

– Мне бы до Москвы только добраться. – От нервного напряжения меня поколачивать начало. – А после никого он не вырежет. Некому вырезать станет. И поляна обратно вашей станет, желаете – березки там садите, желаете – дубы. Они на пепелище ох как весело расти примутся, потому как зола – естественное удобрение.

– А если не доберешься? – резонно заметил лесной хозяин. – Тогда что?

– Тогда ему на вас плевать будет – он мной займется. И еще – не надо меня от и до сопровождать. Вы тропинку тайную откройте и все. А я уж как-нибудь сам по ней до нужного места добреду.

И в этот самый момент совсем недалеко от нас прорезал ночь жуткий волчий вой.

– Вот и все, – выдохнул я. – Нашли они тех двоих. Ладно, отец, спасибо за то, что отозвался на мой зов, и за беседу, а теперь лучше уходи.

Я достал нож, который до того засунул за ремень, и поразился тому, насколько он хорошо сбалансирован и тяжел. Тогда, в доме, на эмоциях и в спешке я это как-то не особо заметил, а вот сейчас оценил. Вроде и лезвие не очень длинное, и рукоять простая, деревянная, без изысков, а поди же.

– Ох, ты еще и нож оборотный прихватил! – подал голос старичок. – Ну, паря, теперь они точно с тебя не слезут.

«Оборотный»? Кажется, я знаю, о чем речь. Это тот самый нож, который оборотень в пень втыкает, когда в зверя первый раз превращается. Так сказать, орудие инициации, мне про это не так давно кто-то из новых приятелей рассказывал.

– Семь бед – один ответ, – невесело усмехнулся я.

– Значит, смотри, – деловито сказал мне старичок. – Если туда пойдешь, выйдешь к Славино. Старая деревенька, но теперь народу там мало осталось, одни старухи живут да азияты-шабашники, которые у них углы снимают летом. Если туда – к дачам выйдешь, их лет десять назад ставить на луговине у реки стали.

А что мне это даст? Ни старухи, ни дачники мне помогать не станут, сейчас времена такие, что при крике «спасите» двери только покрепче запирают. Потому что непонятно, кто кричит – тот, кому помощь на самом деле нужна, или тот, от кого после тебе спасаться придется. Про шабашников я вообще не говорю, они наверняка все как один без регистрации, и лезть в чужую драку им не с руки. Их дело – дачи на упомянутой луговине ставить, а не голову под удар подводить.

– А участкового там, в Славино, нет? – уточнил я. – В смысле полицейского?

– Откуда? – отмахнулся мой собеседник. – И в старые-то времена туда урядник не особо наезжал, а теперь и вовсе раз в месяц прибудет, азиятам пальцем погрозит, мзду заберет – и поминай как звали.

Ясно. Там мне точно делать нечего. Кстати, именно туда стая первым делом и рванет, поскольку же не дураки, понимают, что я к людям попробую выйти с помощью лесного хозяина. А что он мне помог, они наверняка сообразят. Был след – и нет его, вывод очевиден.

– Еще моим лесом можно к станции выйти, – добавил лесовик. – К чугунке.

– К железной дороге? – уточнил я, всеми нервными окончаниями ощущая, что времени у меня совсем не осталось.

– К ней. – Покивал дедок. – Ночью там нет никого, но дело к рассвету, скоро люди на станцию потянутся. Дормидонтово отродье при них тебя не тронет, они себе не враги. Ты, главное, до первых лучей солнца уцелей, а там и паровозы начнут по рельсам кататься.

– Туда и пойду. – Мне показалось, что за спиной зашуршала трава, я резко обернулся, но никого не увидел. – Открывайте дорогу, пожалуйста.

– Ступай. – Кивнул лесной хозяин и шмыгнул носом, после чего прямо передо мной появилась узенькая тропинка, ведущая вглубь леса. – Только с дороги не сворачивай, мой лес старый, гостей не любит. Закружит так, что даже я, его хозяин, после костей твоих не найду. Поспешай, паря, поспешай, враги твои уже рядом!

– Как тебя зовут, дед? – спросил я, ступив на тропинку.

– Пров, – буркнул тот. – Да быстрее, кулема! А я попробую этих лиходеев наладить в другую сторону.

Непременно привезу ему всякой вкусной всячины, когда снова сюда вернусь. А я вернусь, если, конечно, сейчас выпутаюсь из этой истории. Но отчего-то мне кажется, что удача теперь на моей стороне.

Тропинка петляла как не знаю что, я изо всех сил напрягал зрение, более всего боясь хоть на шаг с нее сойти. Дед Пров не шутил, в чем-чем, а в этом я был точно уверен. Гномам в «Хоббите» было хорошо, они в результате попали в комфортабельный дворец владыки Трандуила, где им предоставили теплые камеры и трехразовое питание, меня же в случае оплошности ждала учесть куда более невеселая. Например, какой-нибудь распадок, где мои останки в самом деле никто никогда не найдет.

Хорошо еще луна нынче была полная и яркая, она точно играла на моей стороне.

Лес, как это обычно и случается, кончился внезапно, а вместе с ним и тропинка из-под ног пропала. Я стоял на опушке, а передо мной находилась насыпь с поблескивающими под светом луны рельсами. Но не это было главное. Слева от себя я заметил вытянутые платформы с обеих сторон от путей и на одной из них некое темное строение времен развитого социализма, которое ничем, кроме как заурядной подмосковной железнодорожной станцией, оказаться не могло.

Выбрался. Дошел. Уже что-то.

На насыпь я взбираться не стал, пошел к своей цели прямо через высокую траву, плюнув на уже выпавшую росу. Промокнуть – для меня это сейчас не самое страшное.

Станция оказалась пуста, как лесовик и предсказывал. Что еще плохо – переезда я, как ни вглядывался, тоже не заметил. Была у меня надежда, что он тут есть, что дед Пров его просто в расчет не принял. Жаль, жаль, при переезде всегда дежурит человек, а у него, в свою очередь, наверняка имеется мобильный телефон. Всего один звонок – и мои проблемы решены. Тем более что я теперь знал, где нахожусь. Савеловское направление, это точно. Почему? Так тут висела схема движения, одной крайней точкой которой значилась Дубна, а другой – Москва-Савеловская.

Странно, думал, эти твари меня куда дальше утащили. Хотя… Кто знает, сколько я километров через лесные тропы отмахал? Они не то чтобы противоречат принципу «время – пространство», но все же здорово укорачивают дорогу от пункта «а» до пункта «б».

Еще тут обнаружилась касса, окно которой было плотно заколочено, а неподалеку от платформы я увидел двухполосное шоссе с автобусными остановками по обеим его сторонам, увы, также пустынное по причине неурочного времени. Впрочем, с трудом представляю себе водителя, который остановится и подберет на ночной дороге странного человека в драной рубахе. Разве что только ему под колеса броситься?

Или я наговариваю на человечество, может, не так все плохо? Это в городе у большинства жителей сердца шерстью поросли от постоянных стрессов и обилия раздражающих факторов, а тут в людях доброта к ближнему могла остаться. Сострадание опять же.

Впрочем, какая разница? Все равно ни одна машина за все то время, что я сидел на станции, не проехала. Так что моя основная надежда была на то, что вот-вот где-то там, за полосой предутреннего густого тумана, наползающей из леса на пути, гукнет гудок и к перрону неторопливо подползут ярко освещенные зеленые или красные вагоны первой электрички. Наличных у меня нет, они, скорее всего, находятся там же, где телефон, картхолдер и прочее содержимое моих карманов, но это и не страшно. Контролеры в такую рань вряд ли пойдут, а в городе что-то да придумается. В крайнем случае сдамся властям, выпрошу у них один звонок, а дальше приедет Юлька, заплатит все штрафы, если что, даст денег линейным полицейским в качестве компенсации за использование личного телефона и…

Интересно, а почему я сразу подумал именно о Юльке? Не о Стелле, не о Шлюндте, не о маме, наконец? Почему она?