Титулярный советник

— Ее величество отказывается принять меня уже целую неделю. Может отправить в отставку в любой момент — если на нее надавят достаточно сильно. — Багратион устало зажмурился и помотал головой из стороны в сторону. — А это значить — терять уже ничего.

— И вы так просто уйдете?

— Разумеется. И тогда меня уже никак не будет связывать собственный чин. И ничто не помешает собрать тех, в ком я еще хоть как-то уверен, отыскать Куракина прежде, чем он начнет действовать, — Багратион посмотрел мне прямо в глаза. — И убить.

Мне вдруг стало стыдно. По меньшей мере — за собственные слова. Багратион мог предложить невозможное, почти оскорбительное — но он, похоже, все-таки искренне желал мне добра. И поэтому просил выбрать ту участь, которой сам уже был безвозвратно лишен: бежать. Сохранить жизнь, пусть даже ценой богатства, репутации и самого княжеского титула.

Но сам бежать не собирался.

— Думаете, вы сможете? — тихо спросил я.

— Шансы ничтожно малы. Скорее всего, меня просто убьют, — усмехнулся Багратион. — Но даже это куда лучше, чем через месяц быть повешенным за государственную измену по воле какого-нибудь Чрезвычайного совета или еще черт знает кого.

— Думаете, для меня все иначе? — Я подался вперед. — Если придется — я пойду с вами.

— Нет Саша. Не пойдешь, — отозвался Багратион. — Вряд ли мы еще увидимся.

— Послушайте, ваша све…

— Нет, это ты послушай! Я не собираюсь тратить время на бесполезные разговоры. — Багратион возвысил голос. — Просыпайся — и уезжай из города как можно скорее!

— Что?..

— Просыпайтесь, сударь. Приехали.

Водитель — мужик с насквозь прокуренными черными усами и заметным южным акцентом — тряхнул меня за плечо. Осторожно, можно сказать, вежливо — но достаточно сильно.

Видимо, уже не в первый раз.

— Да твою ж… — простонал я.

Голова гудела, как колокол. Спать уже не хотелось, конечно же, но глаза все равно слипались так, будто в них насыпали песка. Уж не знаю, что это сейчас было — я вдруг почувствовал острое желание если не вызвать Багратиона на дуэль, то хотя как следует отматерить… за глаза и про себя.

— Крепко же вас сморило, любезный, — рассмеялся таксист. — Крепко подгуляли, гляжу. Платить то есть чем?

— Найдется. — Я стянул с головы кепку и швырнул на сиденье. — Только сначала отвези-ка меня обратно.

— Чего?..

— Чего слышал, — буркнул я. — Поворачивай и поехали.





Глава 24




Я на всякий случай еще чуть подтянул рукава не по размеру широкой весенней куртки. Маскарад получился на троечку: одеваться пришлось во что попало и буквально на ходу. Но в каком-то смысле это даже играло мне на руку — нелепый вид скорее поможет подтвердить очередную легенду, чем вызовет лишние вопросы. Руки я уже успел затереть какой-то тряпкой в мастерской — там же, где прихватил все остальное. Времени возвращаться в Елизаветино или ехать на Мойку за привычным “костюмом”…

Нет, не то, чтобы не было — отложив визит к поверенному я вполне мог бы успеть обернуться туда-сюда и явиться обратно в училище аккурат под вечерний смотр — но все равно почему-то торопился. Будто что-то подсказывало: лучше поспешить. Багратион тоже порой ошибался — и куда чаще, ему самому хотелось — но уж точно не стал бы ломиться в мое сознание без особых причин.

А значит, сонное спокойствие города обманчиво — и вот-вот вспыхнет пожаром, который не потушат ни Одаренные, ни жандармы, ни армия. Начнется предсказанная его светлостью бойня — и я вполне могу ее не пережить… Но это уж точно не повод удирать. И присяга здесь ни при чем: даже если бы меня в училище ждала аккуратно сложенная в ногах койки форма с погонами унтер-офицера, я все равно не поступил бы иначе. И пусть одному человеку уж точно не под силу распутать клубок, с которым не справилась целая контора Одаренных — я хотя бы попробую.

Неплохо бы, конечно, отрастить хоть немного щетины, намалевать бланш под глазом для пущей убедительности… Но, как говорится — имеем, что имеем.

Выдохнув, я дважды вдавил кнопку звонка, вслушиваясь в трель по ту сторону видавшей виды двери в коммунальную квартиру. Вопреки ожиданиям, шаги раздались почти сразу. Тяжелые, громкие — но одновременно какие-то… осторожные?

Дверь приотворилась сантиметров на пятнадцать. Так, что я не смог даже толком разглядеть, кто за ней. Догадался по росту: больше таких здоровых в коммуналке на третьем этаже не водилось.

— Пашка, ты, что ли?

Серега разве что не просовывал голову в щель, разглядывая меня в полумраке лестницы, но открывать не спешил. И вид у него был не то, чтобы испуганный, но уж точно настороженный. Будто он думал увидеть кого-то другого — или вообще никого не ждал.

— Да кто ж еще? — усмехнулся я. — Впустишь? А то не май месяц еще.

На простом лице кочегара на мгновение мелькнуло недовольство, потом сомнение — но дверь он все-таки открыл. Но при этом все еще загораживал проход целиком.

— Кто там? — Из-за могучего Серегиного плеча высунулась маленькая головка. — Павлуша! Здравствуй, здравствуй! Давай, заходи скорее, я как раз суп сварила… Ты голодный, наверное?

— Есть такое дело, Марья Филипповна, — отозвался. — Не откажусь… спасибо!


Я даже не соврал — есть действительно хотелось давно, а аромат с кухни уже вовсю щекотал ноздри. Готовила Серегина мать отменно. Конечно, не как Арина Степановна— зато умела сварганить вкуснотищу буквально из ничего.

— Сережа, не стой, дай человеку пройти. Мойте руки оба — и за стол!

Если бы я не знал — ни за что бы не подумал, что они вообще родственники. Двухметровый молодой мужик со здоровенными плечами кочегара — и крохотная сухонькая Марья Филипповна, достававшая сыну макушкой немногим выше локтя. Впрочем, несмотря на такую разницу, Серега всегда слушался мать — и, похоже, даже немножко побаивался.

Вот и сейчас: не стал спорить — только тоскливо вздохнул и сдвинулся в сторону, освобождая мне путь в прихожую. Потом развернулся и зашагал по коридору в сторону кухни. Я по-быстрому скинул ботинки, повесил на крючок безразмерную куртку с чужого плеча и даже успел проводить взглядом коротко стриженый затылок.

Какие-то мысли Серегу определенно тревожили, и еще как — но прочитать их, конечно же, не получилось. То ли пока еще не хватало силы Дара, то ли способностей. Я почувствовал только недовольство и напряженность.

Из-за меня. Или?..

— Садись, Павлуша. — Марья Филипповна отодвинула стул. — Вид у тебя, конечно… Ты куда пропадал?

— Да так… — отозвался я, вытирая руки видавшим виды вафельным полотенцем. — Где пропадал — там нынче и насовсем пропасть можно.

Намек был понятнее некуда — и Марья Филипповна только молча вздохнула в ответ. Она не слишком-то разделяла Серегины взгляды, а некоторых его товарищей и вовсе не пускала даже на порог — но ко мне почему-то прониклась симпатией. Видимо, потому что я никогда не болтал лишнего, а больше слушал.

— Повязали, что ли? — мрачно поинтересовался Серега. — А как так то?

— А как всех вяжут? — Я пожал плечами. — Шел себе, никого не трогал. И тут “синие”. Добрый день, любезный — пройдемте.

Марья Филипповна неодобрительно покачала головой и ушла куда-то в коридор. Видимо, уже поняла, что без непростых разговоров не обойтись, а слушать их — не хотелось. Подобные истории на окраине вокруг Путиловского были не редкостью: даже Багратион вряд ли стал бы отрицать, что городовые и измученные вечной беготней жандармы порой хватали кого попало — без особых причин.

— И как… там? — Серега отломил кусок хлеба. — Долго держали?

— Недели полторы. Повезло, даже не лупили особо… Кормили раза два в день. Даже уголовников к нам не сажали, только… — Я огляделся по сторонам и прошептал: — ну… политических. Тех, кого за агитацию взяли, за погромы…

— Наших не видел никого? — так же тихо спросил Серега. — Мишку, Саню Петрова?..

— Не. — Я помотал головой. — Ну, то есть, пару человек в лицо вроде помню, но там из старших мужики. Двоих на каторгу упекли точно.

— Сволочи. — Серега дернулся на стуле. — Ничего, аукнется еще… аукнется. Тут такое скоро начнется, что мало никому не покажется.

Ни в чем не повинная мебель натужно скрипнула под тяжелым телом кочегара. Тревога, которую я ощущал чуть ли не физически, никуда не делась — но теперь уж точно была направлена куда-то… не сюда. Сам доверчивый, врать Серега не умел никогда — но даже молчать о чем-то важном ему было, похоже, непросто.

— А выпустили как? — поинтересовался он. — Или удрал?

— Нет. Тут такая история вышла — смешно даже. — Я отложил ложку в сторону. — Прислали хмыря какого-то в штатском. Навроде следователя, что ли… То ли из охранки, то ли еще откуда — не знаю. Видел только, что перед ним городовые по струнке ходили.

— Из охранки, — кивнул Серега. — Откуда еще ему взяться?

— Ага… Так вот, — продолжил я. — Стал, значит, этот самый следователь по камерам ходить. И спрашивал всех — за что тебя? Политических, значит, сразу уводили, а остальных, которых так взяли — в коридор сгоняли… До выяснения, видимо.

— Наверное, да. — Серега нетерпеливо подался вперед. — А дальше что?

— А дальше у меня в голове будто щелкнуло, — улыбнулся я. — Дай, думаю, попробую. И говорю следователю: а меня, дескать, ваше благородие, за то здесь держат, что у какого-то господина изволил кошелек из кармана вынуть.

— А он?

— А чего он? — Я пожал плечами. — Наорал на городовых и велел гнать меня, куда подальше. Меня тогда на улицу вывели, дали затрещину — да и отпустили.

— Да ну тебя! — Серега хлопнул здоровенной ладонью по столу — и рассмеялся так, что задрожала не только посуда, но и стекла в окнах. — Ай да Пашка! Всех обманул, выходит?

— Выходит, так. — Я отодвинул тарелку. — Хоть тут повезло. А так — сам понимаешь, брат — дело плохо. Пока в кутузке сидел, с работы поперли, ясен перец… Ты уж извини, что к тебе пришел. Хоть поел нормально… спасибо.

— Да не за что! Брось ты… Свои ж люди.

Серега перестал улыбаться — и явно о чем-то задумался. С таким напряжением, что на мгновение показалось, что у него сейчас пар из ушей пойдет. Я не торопил: похоже, сейчас он решал для себя что-то важное, и мешать уж точно не стоило.

— Пойдем. — Серега отодвинул стул и встал. — Покажу тебе кое-чего… Только молчком, ладно?

— Могила, — пообещал я.

И зашагал следом. Из кухни, потом направо, по длинному коридору — в самый конец. В здоровенной коммуналке на пять или шесть комнат Серегина семья занимала две. В одной жили мать и сестра, другую — совсем крохотную — занимал он сам. Мне уже пару раз приходилось бывать здесь в гостях, и я всякий раз удивлялся, как двухметровый кочегар вообще помещается в такой конуре. А Серега еще и умудрялся каким-то чудом разместить чуть ли не десяток гостей.

На узком топчане, на стащенных с кухни табуретках, на ящиках, подоконнике — а иногда и прямо на полу. В такие дни разговоры здесь велись полушепотом, а соседи и вовсе делали, что их вообще нет дома. Сейчас я их тоже, впрочем, не слышал. Кто-то мог работать в вечернюю смену или просто выйти погулять, но чутье подсказывало: скорее дело в том, что в гости к кочегару порой жаловали и весьма опасные люди.

А могли пожаловать и жандармы.

— Смотри сюда.

Серега приподнял край топчана и выдвинул на середину комнаты длинный деревянный ящик без крышки. Впрочем, даже будь тот закрыт и заколочен, как положено, мне все равно хватило бы мгновения, чтобы узнать то, что я уже видел не раз и не два — в училище.

Винтовки, седь-десять штук. До боли знакомые мосинские “трехлинейки”. Не аккуратно разложенные на подставках, а сваленные словно впопыхах, кучей. Вкривь и вкось, и поэтому уже успевшие кое-где затереться или поцарапаться. Но все равно явно новые, еще в смазке на всех металлических деталях. Будто только что с армейского склада.