Тишина моих слов

Когда мы добираемся до «Святой Анны», уже темно. Припарковав машину, я выхожу и заношу Ханну в здание школы. Бен ждет нас. Он прислонился к стене и выглядит усталым. Кто знает, как долго он тут стоит. Лишь на секунду он меняется в лице, когда видит на моих руках Ханну без сознания.

– С ней все хорошо?

Я киваю:

– Только всего было…

– …слишком много, – заканчивает мою фразу Бен, становясь передо мной. Он выжидает.

– Меня скоро здесь не будет, Бен, – первым делом говорю я, и это глупо.

– И как это связано с Ханной?

– Сам прекрасно знаешь!

– Нет, не знаю. И ты тоже. Не создавай себе проблем там, где их нет, Леви. Ты уйдешь отсюда, но не из этого мира. Груз, который мы влачим, никогда не исчезает полностью, разве что становится легче. У тебя это так, и, если нам повезет, когда-нибудь так же будет и у Ханны. Шаг за шагом и день за днем.

– Что ты хочешь сказать, Бен? Колись уже!

– Я хочу сказать, что, если эта девочка что-то для тебя значит, а я полагаю, что это так, то ты уж теперь, будь добр, не сдавайся.

– Тоже мне умник, – шепчу я, а в горле ком застрял.

– Знаю, – улыбается Бен. – Давай отнесем Ханну в ее комнату и ты отдашь мне ключи от машины. Надеюсь, машина еще жива?

Бен доверяет мне, но в ответ на этот вопрос я не могу сдержать усмешки.

А затем рассказываю ему все по порядку.



– Думаю, остаться с ней мне нельзя.

– Ты умный парень. Это мне всегда в тебе нравилось.

К счастью, Бен знает номер комнаты Ханны, мы останавливаемся у ее двери, Бен стучит, и я слышу, как Лина ругается, кому от них, черт побери, в это время что-то понадобилось. Сара открывает дверь, и глаза у нее расширяются, когда она видит сначала Бена, а затем Ханну и меня.

– С ней все хорошо? Что случилось?

Она уже в пижаме в пеструю крапинку.

– У Ханны был тяжелый день, но с ней все хорошо. Завтра ей, вероятно, понадобятся ваша помощь и ваше общество, – опять слишком загадочно говорит Бен, пока я протискиваюсь в дверь.

– Где комната Ханны?

– Что, к чертям… – увидев Ханну, Лина осекается и показывает на комнату слева. Они с Сарой идут следом за мной, освобождают кровать, сгружая коробки на пол, чтобы я мог положить Ханну. Меня пугает Мо, примчавшийся в комнату и запрыгнувший на кровать. Он обнюхивает Ханну и, лизнув ее в нос, сворачивается клубком рядом с ней.

Тихо выйдя из комнаты, мы закрываем дверь.

– Может мне кто-нибудь сказать, что здесь происходит? – Лина упрямо вздергивает подбородок, а мы с Сарой переглядываемся.

– Леви, надеюсь, я могу на тебя положиться, – только и говорит Бен, перед тем как пожелать нам доброй ночи и уйти. Я прекрасно понимаю, что он имеет в виду.

– Наверное, Ханна сама должна тебе все объяснить.

– Вряд ли у нее это получится.

– Лина, я думаю, Леви…

Но Сару тут же прерывают.

– Я тоже думаю, что Леви мог бы сейчас что-нибудь сказать.

– Ханне очень плохо, потому что умерла ее сестра-близнец, так устроит? – в ярости шиплю я.

– Был пожар? – в меру своих возможностей осторожно спрашивает Лина.

– Откуда ты знаешь?

– Видела у нее рубцы. Я же не дура.


Я только киваю.

– Это она сама должна вам рассказать. Я не могу. Спокойной ночи.





Глава 40

Ханна




Я УПАЛА В КРОЛИЧЬЮ НОРУ



Глаза открываются с трудом, они словно опухли. В горле пересохло, и болит рука. Я, прищурившись, кошусь вниз. На руке разлегся Мо, очевидно, поэтому она и болит. Осторожно вытягиваю из-под него руку, что ничуть его не тревожит, и усаживаюсь в постели. Как я здесь очутилась? Последнее, что помню, это как Леви подхватывает и держит меня.

Последнее – это Иззи и фраза, которая постоянно крутится у меня в мыслях.

Прости меня.

Из головы не идет вид нашего дома, нашей с Иззи комнаты. От нее ничего не осталось.

Я кричала и ощущала, как что-то во мне меняется. Думаю, я говорила, и слова слышались такими же чужими, как и мой голос.

Я хочу что-нибудь сказать, открывая рот, пробую, но оттуда не выходит ни звука. Возможно, мне это только приснилось. Возможно, на самом деле я не кричала и ничего не говорила.

С трудом встав на ноги, выхожу из комнаты. Сара сидит на диване и читает какой-то журнал. Лина, в эту минуту появившись из ванной, громко говорит:

– С добрым утром, соня-засоня!

– С добрым.

Сара роняет журнал, Лина, споткнувшись, поворачивается ко мне. Дыхание у меня учащается, рука взлетает к губам. Я что-то сказала.

– Ты сейчас?.. Она сейчас?.. – заикается Лина, и я чувствую, как во мне разрастается паника. В голове неистовствуют слова, в них нет никакого смысла, и они не хотят складываться в предложение. Я хочу заставить их, но ничего не получается.

– Дыши ровно, Ханна! – Сара, тотчас оказавшись рядом, берет меня за руку. Несмотря на свой собственный груз, она у нас полюс спокойствия.

– Скажи что-нибудь, неважно что, чтобы я знала, что не спятила. – Лина подходит ко мне. Но когда я открываю рот, оттуда не выходит ни звука.

– Нужно дать ей время, – говорит Сара, заталкивая Лину в ее комнату.

– Ты ведь тоже слышала, да?

– Да, а теперь собирайся.

Я возвращаюсь к себе, мне нужно несколько секунд побыть одной. Сегодня ничего больше не получится, и это нормально. Ничего нового.

На глаза мне попадаются коробки и чемодан, с которым я ездила в лагерь. До сих пор не нашла времени его распаковать. Пододвинув к себе одну из коробок, обнаруживаю там только самые необходимые вещи из шкафа, поэтому отодвигаю ее и открываю вторую. Полотенца, постельное белье и – свеча. Почему они положили мне именно эту? Я сглатываю ком в горле и тут же убираю свечу в один из ящиков прикроватной тумбочки. Мама с папой знают, что наделали свечи. Но они не знают, что я хочу хранить ее как напоминание, как символ того, что было.

Прихватив кое-какие вещи, я, избегая Сары с Линой, иду в ванную. Глядя на себя в зеркало, открываю рот, шевелю губами, не произнося ни единого слова. Слова у меня в голове, и я вспоминаю, как они звучат. Даже помню еще, как движутся при этом губы. Делаю движение, но все по-прежнему тихо. Я сокрушенно бью по раковине.

«Не сдавайся, птичка».

О, Иззи.

Вода в душе ледяная, и нужно несколько секунд, чтобы она стала теплее и в маленькой ванной комнате образовался пар. Я стою, прижавшись лбом к кафелю, а сверху на меня течет вода. Будь моя воля, так бы и стояла тут неподвижно целую вечность.

Но большинство желаний так и остаются только желаниями.

Я выключаю воду, вытираюсь, надеваю новые вещи и чищу зубы. Волосы долго сушить не нужно, но, пожалуй, по этому занятию я даже скучаю.

Последний раз взглянув в зеркало, шевелю губами, пытаясь выдавить звуки, буквы и слова, но чем больше пытаюсь, тем сложнее это сделать.



Еще один день почти прошел. День, когда я уже почти не помню, что сказала какие-то слова. Воспоминание есть, а чувство ушло.

– Я больше не могу, – причитает Лина.