Тени за холмами

И вот — стучат.

Со второго этажа спускается отец, его за штанину дергает Вереск — ему уже лет восемь, он редкий ублюдок, экспериментатор, отрезающий комарам ноги (сейчас возглавляет кафедру Магических Тварей).

Дверь открывается. За ней — вытянутый, как стрела, силуэт в золотом балахоне и маске, с огромным посохом, ростом с отца. Силуэт подсвечен летним солнцем, как нимбом с икон.

— Здравствуй, Цвет, — говорит гость. — Время и нашему дому расплачиваться с королевством. Я за ним, — и посохом указывает на меня.

Отец побледнел, отшатнулся.

— Он же ребенок! — шепчет. И — вижу — в руке уже собирает заклятье.

Златолицый гость смеется:

— Цвет, да ты что! Не на эшафот, конечно. Если б туда — мы б не разговаривали, — и голос под маской ласковый, многообещающий, — Твой сын — не проблема, а возможность. Как и всё, к чему я прикасаюсь. Возможность для королевства. Возможность для тебя и для других твоих детей, — золотой гость протянул отцу тяжелый звенящий мешочек, — И, конечно, возможность для твоей супруги. А то в этом году очень опасно жить в Шолохе, будучи из рода некромантов…

— Это угроза? — спросил отец.

— Это факт, — отрезала маска. — У тебя есть двадцать минут, пока я везу молодого Полынь нужным людям. Потом я вернусь. Надеюсь, единственное, что мне придется тут сделать — это распорядиться о том, в какие частные школы отправить твоих малюток, раз уж родители исчезли. И сказать Монете, что теперь она — глава Дома Внемлющих.

— Спасибо, Тишь, — прошептал отец, бросаясь обратно на второй этаж, выкрикивая имя моей матери.

А золотая маска потрепала по щеке Вереска, дала щелбан Душице, взяла меня за руку и увела из дома. Деревянный меч волочился за мной, острием чертя след в песке.

Родителей я больше никогда не видел.

…Через несколько дней сурового вида лодочник — его звали Харрон — высадил меня и еще около двадцати ребят на скалистом острове у побережья Шэрхенмисты. На острове стоял дом — мы звали его Дом у Моря. Вокруг росли колючки — кстати, тёрн, — торчали скалы, ползали гадюки меж камней. В расщелинах утёсов плескалась вода, соленая настолько, что глаза от неё щипало месяц. Весь остров был каким-то крапчатым, шахматным — белые отметины птиц на черных камнях.

В доме жили только мы. За нами ухаживали несколько глухонемых наяд-служанок: они выходили из моря на закате, убирались, готовили еду, стирали, — а потом также безмолвно растворялись в рассветной розовой пене морской.

Нам никто ничего не объяснял. Ничему не учил. Не делал замечаний. Это была жизнь, полная странной, ненужной свободы на черном острове среди бушующей воды.

Море было везде. Наяву и во сне. Во сне — особенно. Оно плескало полуночными сновидениями в лицо, и я просыпался от холодных брызг и криков чаек — а может, от криков тех, кого мне только доведется казнить в грядущие годы, а может, от собственных криков — мгновенно тонущих в океане одиночества среди двух десятков ни пепла не понимающих детей.

В Доме у Моря казалось, что мы не нужны никому в целом свете, выброшенные за борт королевства.

Некоторые тонули, случайно или нет.

Я не расставался со своим игрушечным мечом.

Однажды в Доме стали появляться загадки. Странные знаки. Записки. Блестящие в свете луны дорожки, уводящие в расколотую башню маяка. Некому было объяснять, что это и зачем.

Но чудеса — такая штука… Если ты внимательный и любопытный — ты сам в них вцепишься, не спрашивая разрешений.

А других чудеса и не ждут.

Если умный — ты разгадаешь тайну и двинешься дальше. Если упёртый — не бросишь это дело, хотя никто не будет хвалить тебя за его выполнение. Некоторые задания требовали опыта, другие — смекалки, кое-какие — жестокости, которая детям давалась легко.

По ходу дела в тайнах появлялись обещания: о том, что на Большой Земле есть Архимастер, который возглавляет стражей света на службе у короля. Что жизнь этих стражей благородна и достойна восхищения, в их руках — невероятная магия, и у каждого из них есть свое место в королевстве, и роль их важна, так важна, что простые люди не в силах её осознать; Архимастер нуждается в своих рыцарях света, Архимастер любит их — ведь без них он не может поддерживать безопасность в нашем мире, полном теней.

Если ты разгадывал все загадки, то тебя из Дома у Моря снова забирал лодочник Харрон. Он отвозил тебя на берег и долго с тобой говорил — собеседование для малыша… Если результат разговора ему нравился, Харрон целые сутки «выгуливал» тебя по Пику Волн, попутно устраивая шикарное полоскание мозгов на тему того, как хорошо посвятить свою жизнь служению.

А потом был ритуал посвящения.

Помню, лодочник завязал мне глаза и руки за спиной и отвел на утёс у Шепчущего моря. Там звучала какая-то музыка, пахло костром. Харрон предупредил: «Тебя ждет новая жизнь, дружок. И она требует веры — в свет, в твою миссию и, конечно, в Архимастера. Если ты желаешь этой жизни всем сердцем, Архимастер придёт и заберет тебя. Если сомневаешься, тебя заберет госпожа Смерть. Спрашиваю последний раз: готов?». «Да!» — крикнул я, и старик толкнул меня с утеса в море.

Помню полёт.

Стоило испугаться, наверное, — но я был слишком восторжен и юн. Помню, как я ударился о воду, — будто о дорогу. «Мастер, Мастер, Мастер, Мастер!» — думал я, пытаясь всплыть, что со связанными запястьями было непросто. Но я верил, что все будет хорошо.

И да — две руки подхватили меня, выдернули на поверхность, — и холодное лезвие ножа взрезало намокшую повязку на глазах. Едва я увидел прекрасное лицо — благородную золотую маску своего Архимастера, как мир вокруг пропал.

Через мгновение я очутился в главном холле Теневого факультета Пика Волн.

Архимастер держал меня за шкирку, как щенка. С меня текла вода, от меня пахло солью, одиночеством, нелюбовью, колючими ветрами, срывавшими черепицу Дома у Моря в шторм; а рука в золотой перчатке жала мне локоть и чудесный голос — не мужской, не женский, потусторонний — говорил: «Ты молодец, Полынь. Ты такой молодец. Я так горжусь тобой».

И несколько десятков людей — детей, подростков, взрослых, — аплодировали мне, стоя в умопомрачительно-величественной трапезной факультета. С потолка на меня взирал багровый глаз, окруженный пятью кинжалами.

«Теперь ты один из нас, Полынь из Дома Внемлющих, — сказал мне Архимастер, — Добро пожаловать в теневую семью».






* * *


Голос куратора рассеялся под перламутровым сводом борделя.

Я пошевелилась, выпутываясь из чужой памяти, как из сна, и уже с куда большим энтузиазмом глотнула русалочий кофе: теперь оттенки соли в нём насытились невиданным прежде обаянием.

— Блин, ты так это рассказал, что теперь и мне Ходящей стать хочется! — пожаловалась Кадия, уже с ногами залезшая в розовые лепестки.

Полынь, который лежал, закинув руки за голову, рывком сел — под негодующий звон колокольчиков в прическе. Судя по его чуть плывущему, смягченному выражению лица, он и сам не ожидал, как глубоко в прошлое нырнёт со своим рассказом.

— Нет, — сказал куратор, смущенно откашлявшись. — Это не та реакция, которую я надеялся вызвать.

И он на мгновение завис на выдохе, будто слушая внутренний голос: «Та, не та… Какая разница? Это было чудесное время».

— Я рассказал это затем, чтоб вы поняли: нормальных Ходящих изначально пытаются довести до душевного состояния сирот. То, что Тишь и Гординиус догадались выбрать поставщиком Виров детский дом — шикарная идея.

— Ты помягче с комплиментами, — посоветовала я. — Учитывая, какой культ Архимастера был в твоем детстве… Я удивлена, что ты не свихнулся и сам не молишься на свою тетку по ночам. Я так понимаю, юные теневики были теми еще фанатиками.

— Постепенно нам смещали приоритеты, привязанности и мотивацию, но в первые годы — да. Нас «ловили» на обожание Архимастера, что было легко после острова. «Цепляли» на чувство общности, нужности. На главный человеческий рефлекс — мы все хотим, чтоб…

Вдруг на груди Полыни зазвенел его медальон.

— Пепел, уже полпятого! — ругнулся Ловчий, выключая будильник. — Нам надо уходить от ундин: здесь санитарный час и всё такое. С лирикой покончили.

Я разочарованно вынула руку из кармана летяги.

Там, в кармане, всё еще лежали Перо Правды и желтая бумажка с недописанной фразой «мы все хотим…». Мне очень хотелось услышать, какую версию Полынь нечаянно предложил бы для продолжения — но…

Покончили так покончили.

— Давайте пробежимся по основным моментам касательно Виров. Как они получили запредельную магию? — вздохнул куратор, потирая ушные мочки — с целью взбодриться.

— Как и настоящие теневики: с помощью татуировки и крови Рэндома, — бойко ответила я. — Вероятно, после изгнания из Шолоха Тишь отправилась в Пик Волн и выкрала там кровь. Люди шэрхен не стали рассказывать об этом Сайнору: во-первых, боялись; во-вторых, надеялись, что сам Рэнди рано или поздно вернется, выдаст им новую партию суррогата и всё останется шито-крыто.

— Я согласна с этой версией! — зевнула Кадия из ванной. — Тишь изгнали из Шолоха в июне, а заварушка с богиней и детьми началась осенью. Значит, у Внемлющей было пару месяцев на воровство. И на разработку плана с Вирами.

Полынь задумался:

— Кстати, да: почему они подписываются «Вир»?

— Мы с Дахху об этом говорили! — вдруг вспомнила Кадия. — Он сказал, есть такое выражение: «с виру и с болота» — то есть из низов общества. А вообще «вир» — это речной водоворот…

— А у меня есть дурацкая догадка, основанная на том, как в Шолохе любят кривые аббревиатуры, — прикинула я. — В Терновом Замке на кабинете директора был выцарапан стишок. «Здесь тебя ждут визги и розги, дружок. Визги и розги — выживет только сильнейший…». Что если «ВИР» — это и есть «Визги и Розги»? Учитывая, что наши террористы изначально объявили своей целью «проверку» королевства на прочность — это подходит под смысл надписи…

Полынь снова вынул перо из серёжки и задумчиво потыкал им в центр своей ладони.

— Вот теперь мы подошли к вопросам, которые ставят меня в тупик, — признался он. — Зачем вообще всё это надо? Чего добивается Тишь?

— Это ты нам скажи, знаток Архимастера! — фыркнула Кадия. — Ты, я так понимаю, вообще сам близкий человек для этой дамочки получаешься?

Куратор пожевал губами.

Потом вздохнул:

— Насколько я знаю Тишь, ее всегда интересовало одно: безопасность королевства. Она действительно считала себя… ммм… рыцарем света. Перед этой высшей целью всё другое меркло — что, признаем, делало тётку безжалостным чудовищем. Логично, если после неудачного бунта Ходящих у неё появилась вторая страсть: сильнейшее желание отомстить. Но, кхм, «проверки» от Вира не похожи на месть. Слишком слабо, сами понимаете.

— Может, всё еще впереди? — прикинула Кадия. — Обратный отсчёт остановился на архиепископе — и это уже было серьезнее, чем колокол или граффити… Ой. Кстати. А что насчет цифры «четыре»? Мы с вами бодрствуем, но вчерашний день как бы кончился!

Мы втроем переглянулись.

Ох.

Я пожала плечами:

— До одиннадцати вечера всё было тихо. А потом у меня как-то не нашлось времени почитать газеты. Вы что-то слышали, вернувшись от драконов?

Кадия и Полынь покачали головами. По возвращении они не говорили ни с кем, кроме принца и — в случае Полыни — королевы.

— Турни не поднимала тему Вира, — припомнил Ловчий, и я непроизвольно поморщилась от этого «Ту-у-у-урни», сорвавшегося столь натурально. Полынь, увидев мою гримасу, почему-то развеселился.

Кадия протянула:

— Может, Гординиус сказал деткам остановиться — перед тем, как пошел на встречу с тобой в Безлунный театр?