Тени за холмами

Кучер, которому надоело меня ждать, уже подпрыгивал на приступочке, недвусмысленно постукивая по часам: пора ехать, эй! Я отмахнулась. Счетчик тикает, так что я бы на его месте не возмущалась.

— Пиония, а почему я? Вы же знаете, я не лучший кандидат! — старушка была в курсе моих магических проблем.

— Ты добрая и сочувствующая девочка. Боюсь, никто из твоих коллег не поладит с моим сыном. У Ноа, знаешь, очень плохой характер… — лавочница вздохнула. — Он может опустить человека просто так, по привычке, не желая зла. Называет это «профилактикой».

Я моргнула:

— Знаете, Пиония, если меня оскорбить, я как бы тоже обижусь. Серьезного вреда нанести не смогу, конечно, но… А. Стоп. В этом всё и дело, да?

Лавочница нежно погладила меня по тыльной стороне ладони. Я кривовато улыбнулась. Впервые мне предлагают работу потому, что я не смогу убить клиента, если он окажется слишком злобным.

— Ты не обижаешься на меня, деточка? — обеспокоенно уточнила Пиония де Винтервилль.

Я вспомнила, как Полынь вызвал Андрис для ареста — потому что иначе бы «пристукнул» горе-студентов, любителей курочек, — и отрицательно покачала головой.

Что ж. Если моя сила — в моих слабостях, так тому и быть. Иногда полезно вывернуть реальность наизнанку.





* * *


Кадия лежала на морском матрасе в центре пещеры. Пялясь в потолок, блондинка подбрасывала и снова ловила мячик для тринапа. То одной рукой, то другой. Правой получалось хорошо. Левой — еле-еле. Но Кадию это лишь подстегивало.

«Развивать свои сильные стороны — значит идти быстрее. Улучшать слабые — становиться неуязвимым. Так нафига мне торопиться куда-то, если там меня укокошит первый встречный?» — любила повторять подруга.

И — левой кистью — шарик вверх да вверх.

Фоном для Кадия был суетящийся Дахху. Смеющийся хаотично перемещался между шкафами, плитой и очагом в дальнем конце пещеры. Эта пещера играла роль дома: Дахху купил кусок скалы и переделал согласно своему вкусу. Немного странно, да. Весьма поэтично. У него всё такое.

— Что это мы скучаем? — вместо приветствия поинтересовалась я, вваливаясь в пещеру.

Упоительно пахло жареным чесноком.

Дахху замер и перевел на меня возмущенные фисташковые глаза:

— Скучаем? С каких пор готовить ужин на троих по старинному рецепту Вересковых Пустошей — это значит скучать?

Кадия зевнула:

— Ой, да брось жаловаться! — непойманный левой кистью мяч стукнул ее по лбу. — Будто тебя кто-то просит стряпать!

— У меня в планах на сегодня написано это блюдо, — объяснил Дахху. — Правда, я хотел съесть его в кафе "Бродяга Сэмми", но вы отказались. Теперь приходится выкручиваться и готовить самому, — и друг продолжил листать поваренную книгу, лежащую на мраморной столешнице.

— Просто зачеркни этот пункт в ежедневнике, — посоветовала я от порога, где меня в слюнявый плен взял любимец Дахху — волк по имени Снежок.

— Не могу. Этот ежедневник мне подарил Анте, и вредная книжка кусается всегда, когда я не выполняю что-то из намеченного. Это очень полезно для дисциплины. И неудобно для жизни, — друг вздохнул.

Свободной рукой он делал некие вращательные движения — будто запястье разминал — и, сообразно им, крутилась ложка в чугунном котелке поодаль.

Просто магия, ничего серьезного.

Кадия метко запустила мячом в бельевую корзину и рывком поднялась. Маленькие оранжевые рыбки, жители морского матраса, испуганно сиганули во все стороны; изумрудные водоросли заколыхались; вода булькнула и завихрилась тайфуном.

— Давай сюда свой ежеднивник! — боевито сказала подружка. — Сочту за честь разобраться с антовой книжкой. А что касается блюда: забей. Съедим его в другой день в "Бродяге Сэмми". Никуда кафе не денется, — и Кадия, подойдя к котелку, чуть не нырнула туда своим хорошеньким вздернутым носом.

Дахху сделал неуловимый жест рукой под столом — и крышка котелка запрыгала, захлопала перед Кадией, как лающая сторожевая овчарка.

Впрочем, оказалось, что это были аплодисменты: за готовность помочь.





* * *


Ночь вступила в свои права.

Мы выволокли морской матрас наружу. Было иссини-холодно и темно. Только пели сверчки за пушистыми ивами, заслонившими небосвод. И лягушки — тихонько, в обнимку — шептались в канавах. Из Леса тянуло загадками. От города долетали смешки и стук магботовых весел. Туман плескался вокруг матраса, как будто мы — на плоту, да в неведомом море, да в дороге к бессмертью…


Сколько нас помню, каждую весну мы с ребятами устраивали Уличную Ночь. На матрасе в саду нам казалось, что в мире нет ничего невозможного. Что мы — бесконечны. Было странно испытывать такой оптимизм ни с того ни с сего. Странно, но приятно. Вот она — сила традиций.

Мы лежали в рядок. В центре я. Справа Дахху — с моноклем в глазу, который он изредка и не пойми зачем вставляет. Слева Кад, закинувшая руки за голову. Я же сложила ладони на груди, как добропорядочный покойник, и вглядывалась в звезды.

Хорошо когда есть с кем помолчать.

Где-то там, в вышине, в опасном и черном огне Небытия, бродят боги.

Вернутся ли они? Будет ли к кому обратится с молитвой? Или только — внутрь? В надежде найти еще немного сил, чтобы сделать рывок, очередной рывок — и неважно какой, ведь все мы стремимся вперед, даже если не можем сформулировать, куда именно…

Мне казалось, что я рассмотрела в туманности звезд завихренье — абсолютного монстра, за пятьсот квинтиллионов километров от нас — может, вход в царство Зверя? Страшные, распахнутые врата?

Каково там — в Пустошах Хаоса? Так ли тихо, как мы надеемся?

Вдруг Кадия повернулась на бок, упершись локтем в желе матраса, и щеку положила на кисть:

— Вы знаете, а меня ведь утвердили на новую должность! — как всегда громко сказала она.

Виденье осыпалось хлопьями пепла.

Я обернулась к подруге:

— Серьезно? А как же обещанные проверки?

— Никаких проверок, — Кад улыбнулась, но в её пухлых губах мне почудилась тень печали. — Они… быстро признали, что я создана для этой работы. Завтра подписываю документы.

Я улыбнулась:

— Короче, ты очень качественно охмурила тех мужиков на балу.

— А то, — Мчащаяся коротко и почему-то горько хохотнула. — Моё обаяние настолько несокрушимое, что я боюсь лишний раз зеркалу улыбнуться — вдруг не отлипну!

— Что-то не сходится, — заявил Дахху.

И не успела Кадия возмутиться, как оказалось — он не про неё.

Друг оказался отвлечен на документы по Марцеле, которые я притащила из Ведомства. Его лицо отражало всю гамму сомнений, описанных в Большом Справочнике Человечьей Натуры, что хранится в башне Магов, что на проспекте Старых королей.

Дахху сел, устроив рыбам очередной катаклизм.

— До Иджикаяна госпожа Марцела была одного роста, а после — другого, — решительно начал друг, хотя его никто и не спрашивал, — До Иджикаяна она была Мастером Превращений, а после стала Шептуном. До Иджикаяна Марцела была экстравертом, а теперь — редкий интроверт… Как бы вы это объяснили?

— Никак, — обиделась Кадия. — Я тут о своём карьерном успехе глаголю, а ты вшивые загадки множишь.

— В загадках — жизнь, — не согласился Дахху. — Тинави, подтверди.

— Э-э-э, нет, — я не поддалась. — Я не для того на этом матрасе поцентру лежу, чтоб служить медиатором.

— А для чего? — полюбопытствовала Кадия.

— Чтоб возвращать вас туда, — я ткнула пальцем в небо. — Чтоб вы не забывали о масштабе.

Кадия снова перевалилась на спину. Дахху, аккуратно убрав листки по Марцеле в сумку, вдруг вздохнул:

— А кто-нибудь еще тут скучает по Анте Давьеру?

— Да, — сказала я.

— Нет, — сказала Кадия.

И мы переглянулись.





* * *


Вскоре мы разбрелись по комнатам: крохотным гостевым «кельям», где у нас с Кадией были спальные мешки.

Выспаться не удалось: едва пробило пять утра, как посыпалась почта. Приятно, когда о тебе помнят. Но еще приятнее — когда помнят о твоем режиме!..

Первой прилетела антрацитовая ташени. Бумажная пташка пролезла сквозь слуховое окно и ткнулась мне под ребро, как кинжал убийцы. Не успела сонная я испугаться, а птица уже раскрылась в письмо.