Тени теней

Господи, ее улыбка совершенно не изменилась!

При виде нее в груди у меня растеклось тепло, и любой страх или сомнения насчет того, стоит ли повидаться с нею вновь, рассеялись без следа, когда Дженни подошла ко мне, цокая высокими каблуками довольно дорогих на вид сапожек по деревянному полу.

– Батюшки светы! – произнесла она. – Ну привет, бродяга.

– Привет. Ни фига себе!

– Действительно ни фига себе… Давно это было?

Я попытался сообразить. Дженни несколько раз навещала меня в университете, но все это начинало уже выглядеть как-то неловко, и в какой-то момент мы окончательно потеряли друг друга из виду.

– Лет двадцать уже? – предположил я.

– Просто с ума сойти!

Секунду Дженни тихо изучала меня. Интересно, что она при этом видела. Моя собственная внешность – поношенная одежда, всклокоченные волосы, усталые глаза – наверняка представляла собой разительный контраст с ее собственной.

– Ничего, если я присяду к тебе? – спросила она.

– Ну конечно!

Усевшись напротив меня, Дженни поставила свой бокал с вином на стол.

– Вообще-то не такая уж неожиданность тебя тут встретить, – сказала она. – Я уже слышала о твоем приезде.

Я поднял бровь.

– О?

– Угу. Народу мало, новости распространяются быстро… Короче, всё как обычно. Сам знаешь, что это за место.

– Знаю.

– Я бы сама вышла на связь, однако… Ну, сам понимаешь.

Да. Я хорошо помнил, чем у нас с ней все кончилось.

– Еще как понимаю, – сказал я.

Дженни печально улыбнулась. Повисла секунда тишины, а потом она посмотрела на свой бокал и медленно провела пальцем по ободку.

– Послушай, мне было искренне жаль услышать про твою мать.

– Спасибо.

Ответ вырвался совершенно машинально, но я тут же осознал, насколько резко и формально это прозвучало. Помимо всего прочего, эти последние несколько дней я тщетно пытался подавить и свое чувство вины, но показалось, что с Дженни вполне можно немного отпустить тормоза.

– Сам не знаю, что сейчас чувствую, – признался я. – Мне следовало бы давно быть здесь, но мы с матерью в последнее время не слишком-то часто общались. Я даже не знал, насколько она больна. Я не бывал в Гриттене с тех самых пор, как уехал отсюда.

Дженни пригубила вина.

– А мне кажется, что я тут так и осталась, – произнесла она. – Я довольно часто заглядываю к маме. Ты ведь помнишь мою маму?

– Конечно. Как она?

Дженни кивнула каким-то свои мыслям.

– Да вроде неплохо. Состарилась, но в целом все ничего.

– Лучше уж так, чем как-то по-другому.

– Что верно, то верно… Господи, неужели ты и вправду сюда ни разу не возвращался?

– Нет, – ответил я. – Как уехал в универ, так и с концами.

– Как так вышло?

– Здесь слишком много плохих воспоминаний.

– Понимаю тебя. – Дженни секунду помолчала. – Но есть ведь и хорошие, верно?

Она отважилась улыбнуться, и помимо воли я улыбнулся в ответ. Было трудно думать об этом с такой стороны, но да, были здесь и хорошие воспоминания. Объективно говоря, остались в памяти и действительно светлые моменты. Даже не просто светлые – буквально наполненные светом. Проблема заключалась лишь в том, что случившееся после отбросило на них такую тень, что они практически пропали из виду.

– Как выяснилось, у меня до сих пор твоя книга, кстати, – заметил я.


– Моя книга? – Ей понадобилось какое-то время. – Ах да – «Люди кошмаров»?

– Она самая.

Дженни принесла ее мне в школу на следующий день после нашей встречи: потрепанную антологию классических рассказов ужасов[8]. Корешок потрескался, как древесная кора, а в верхнем углу титульной страницы бледно проглядывала написанная карандашом цена – десять пенсов. Не такие уж большие деньги, естественно, и она отдала ее мне со столь же едва ли не демонстративно безразличным видом, с каким накануне предложила ее принести, но мне все-таки показалось, что эта книга важна для нее, так что я сразу решил обращаться с ней как можно более бережно. Если этому томику и грозила опасность рассыпаться на части, то, по крайней мере, не в моих руках.

И, полагаю, я с этой задачей успешно справился.

– По-моему, моя мать читала ее, – сказал я.

– Угу, но, что более важно, ты-то ее все-таки прочел?

Я улыбнулся.

– И не один раз.

– Ты по-прежнему пишешь?

– Не. Сама ведь знаешь, как говорится: те, кто чего-то не умеет, учат других.

Я подхватил свое пиво и немного рассказал ей о своей работе в университете и предметах, которые преподаю.

– Ну а ты? – спросил я.

– Ну да, – кивнула Дженни. – По-прежнему всем этим занимаюсь. Искусство и музыка. Но в основном литература. У меня уже несколько книг вышли.

– Ого!

Я был искренне рад за нее – классно, что хотя бы один из нас не забросил свою детскую мечту. И, откинувшись на стуле, окончательно осознал, насколько здорово разговаривать с ней опять, даже после всех этих лет. Выглядела Дженни просто потрясно, и меня поразило, насколько счастливой она казалась. Я был очень доволен тем, что все у нее в итоге срослось – что она в конце концов вырвалась из Гриттена и живет настоящей жизнью.

– Ого! – повторил я. – Не знал. Обязательно поищу твои книжки.

Дженни заговорщицки постукала себя пальцем по носу.

– Я публикуюсь под псевдонимом.

– Который ты мне, естественно, не назовешь?

– Нет. Во всяком случае, довольно о работе. Как насчет семьи? Жена, дети?

Я помотал головой. За прошедшие годы мне не раз случалось вступать в отношения с женщинами, в том числе и серьезные, но в итоге так ничего и не срослось. Наверное, это прозвучало бы чересчур драматически, если бы я сказал, что женщины, с которыми я встречался, чувствовали нечто темное в моем прошлом, но тень того, что тогда произошло в Гриттене, действительно время от времени падала на меня. Я не пускал людей в себя; в худшем случае отталкивал их. Необходимость всеми силами избегать близкого рассмотрения причин, вынуждающих меня к этому, всякий раз оказывалась для меня гораздо важнее отношений, в которых я оказывался втянут, – и я знал, где-то в самой глубине души, что все равно нет основы для чего-то долговременного.

– Так и не сложилось, – ответил я.

И по какой-то причине противился побуждению задать подобный вопрос в ответ. На руке у Дженни не было обручального кольца. Но это абсолютно ничего не значило, и на тот момент я решил, что и не хочу знать.

Несколько секунд мы посидели в молчании.

– Твоя мать хорошо устроена? – спросила Дженни.

– Она спит в основном. А когда просыпается, то не узнает меня, хотя…

Я нахмурился.

Дженни пришлось меня слегка подтолкнуть.

– Хотя бывают и исключения?

– Разве что в тот первый раз, когда я только приехал к ней.

И поскольку опять-таки показалось, что говорить о таких вещах с Дженни можно совершенно спокойно, я рассказал ей, что именно моя мать сказала мне в тот мой первый визит. Что мне нельзя находиться здесь. Что повсюду «красные руки». Что в доме есть что-то.

Дженни покачала головой.

– И что там может быть в доме?

– Не знаю, – ответил я. – Наверное, ничего. Там была коробка с моими старыми бумагами, которые она явно перебирала, так что, может, мать чувствовала себя виноватой за то, что я это заметил. Но она не в себе. Это наверняка вообще ничего не значит.

– Да, но ты про это упомянул. Ясно, что это тебя беспокоит.

Я помедлил.

– Потому что я изо всех сил стараюсь не думать об этом. Я слегка прибрался в доме. Посидел с ней. – Я неопределенно махнул рукой. – Я просто хочу сделать то, что нужно сделать, а потом поскорей свалить отсюда. Вернуться домой. Оставить прошлое там, где ему и место.