Тени старой квартиры
Часть 48 из 50 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Андрей
Андрей осмотрелся. В первой комнате справа, похоже, недавно снесли перегородку. Строительный полиэтилен покрывал потолок – очевидно, для защиты старой лепнины. Переставляя заляпанный краской стул с одного места на другое, Андрей карманным ножом разрезал пленку. Ее конец теперь свисал до полу. Тяжелые, тусклые из-за строительной пыли обрывки полиэтилена превратили комнату в подобие современного театрального декора, этакий лабиринт из колышущихся листов. Быстро, будто играючи, Андрей прошелся со своим стульчиком и ножичком по всей квартире – вжик! вжик! вжик! – с осенним шелестом опуская за собой все новые полиэтиленовые занавесы. А попутно собирая: строительный нож, дрель и даже – ого! – гвоздезабивной пистолет с силиконовой насадкой. Любопытная альтернатива его собственному «макарову» – вот как чувствовал, что тот придется ему в Питере весьма кстати. Насвистывая нечто, отдаленно напоминающее «Наша служба и опасна, и трудна!», Андрей вновь оглядел, вернувшись ко входу в квартиру, первую комнату и заметил прямо над входом приоткрытые дверцы – опаньки! Неужто антресоль? Подставил стульчик, подтянулся на руках: за дверцами и правда обнаружился оклеенный старыми обоями закут в метр длиной, навроде кладовки. Если не считать пожелтевших от времени газет, закут был девственно пуст, и, очевидно, тоже предназначался на слом: зачем будущим богатым хозяевам эта примета бережливого коммунального времени? Да-да-да, – внимательно оглядел закут Андрей. – А нам он может еще пригодиться, господа хорошие. Он подошел к окну, за которым небо из светло-серого стало превращаться в темно-серое, снял ботинки, аккуратно поставив их носками к двери за последней из полиэтиленовых занавесей. Бесшумно ступая по полу, пошел к щитку у входной двери – отключать электричество. И – замер. В противоположном конце квартиры раздался грохот. Маша! Андрей бросился, поскальзываясь в носках на полу, в сторону кухни. Рванул на себя дверь и приставил пистолет к затылку находящегося там человека.
– Ты что тут делаешь, хирург?
Носов развернулся всей тушей, на лбу блестели капли пота:
– Шкаф двигаю, чтобы закрыть проход на черную лестницу, – буркнул он.
Андрей выматерился, опустил пистолет.
– Ты помнишь, что я сказал вам делать?
– Помню, – отряхнул руки хирург. – Но я так понял, что мужчин внизу больше двух. А ты – один.
– Ты точно хирург, а не математик? – усмехнулся Андрей. – Или, может, у тебя есть оружие? И ты умеешь им пользоваться?
Носов-младший угрюмо молчал. И Андрей вдруг развеселился: чем-то ему был симпатичен этот медведеподобный мужик: хочет ответить за фокусы своего сумасшедшего отца, по милости которого они все здесь оказались? Да пожалуйста. Выглядеть героем в глазах своей похожей на испуганную галку виолончелистки? Ради бога.
– Держи, – протянул он ему гвоздезабивной пистолет. – Что такое, знаешь?
Носов взял пистолет, пожал плечами. Андрей вздохнул: ясно.
– Это – пневматический пистолет. Стреляет гвоздями. Старый образец – повезло тебе. Прижимной скобы нет, так что проблем попасть в ребят у тебя быть не должно. Стрелять надо в руку, держащую оружие. И в ноги. Попадешь?
– Я хирург, – наконец ответил этот чудик. – С точностью у меня действительно проблем нет.
– И на том спасибо. Теперь так. Пока я не отключил свет, изучи диспозицию. Я буду в первой комнате справа – привлеку внимание. Ты – окажешься у них в тылу. Будь уверен, прежде чем стрелять, что у тебя есть путь к отступлению: ванная, коридор, на худой конец – балкон. Чип или Дейл попытаются прийти на помощь. Это ясно?
– Ясно, – кивнул хирург.
– Тогда снимай свои ботинищи, – усмехнулся Андрей. – Выставишь носки из-за шкафа. – И на удивленный взгляд Носова-младшего пожал плечами: – Тупой обманный маневр, но всегда работает.
* * *
Они принялись за дело ровно по часам: замок хлипкий, да и новая хозяйка еще не озаботилась серьезной стальной дверью. Андрей, сидя у себя на антресоли, даже расстроился: шум пока получался смешной. Пару раз постучали, поняли, что не откроют, ударили топором и вынесли замок с мясом, ясное дело. Через приоткрытые дверцы он слышал шаги: двое крупных мужчин в тяжелых армейских ботинках. Они не переговаривались – очевидно, объяснялись жестами и осматривали каждую из комнат, шелестя полиэтиленом, но стараясь издавать минимум звуков. Вот один из них подошел к той комнате, в которой укрывался Андрей, на секунду остановился на пороге и сделал шаг вперед.
– Привет! – свесился Андрей головой вниз, столкнувшись нос к носу с мужчиной, давеча давшим ему прикурить. И нажал на курок. Пиу! – выплюнул свинец «макаров». Пуля, посланная в упор, пробила куртку и бронежилет. Мужик упал, как подкошенный. Андрей нырнул обратно. Шаги второго замерли. Стоит в коридоре – понял Андрей. Выжидает. Осторожно взял пожелтевшую газету из кипы рядом, затаив дыхание, смял тонкий, хрупкий от времени лист. Приоткрыл дверь и бросил бумажный ком в противоположный угол комнаты. Шевельнулся дальний полиэтиленовый занавес. Та-та-та-та-та-та! – разнеся пленку в лохмотья, прошила полиэтилен очередь из коридора. Дождавшись последнего выстрела, Андрей нырнул вниз и выстрелил наугад, ориентируясь на звук.
– Аааа… – заорал неизвестный.
Попал. Отлично. Значит, у них есть еще пара минут до того, как сюда догадается подняться третий участник компании. Андрей мягко спрыгнул на пол, перешагнул через раскинувшего руки мертвого рейнджера, не замедляя движения, вынул из раскрывшейся ладони в черной перчатке пистолет с глушителем. В почти полной темноте коридора увидел лежащего на животе человека. Тот стонал. Продолжая держать его на прицеле, Андрей подошел к нему почти вплотную, сел на корточки. И услышал тихий щелчок над ухом и насмешливое:
– Привет!
Он
Если хочешь, чтобы дело было сделано хорошо, сделай его сама, – говорила супруга одного американского президента, почившего от рук убийцы. Весьма спорное утверждение, если учесть, из какого места растут руки у большинства. Нет, дела в идеале надо доверять профессионалам. Но – в идеале же! – и держать руку на пульсе.
Пульс бился рядом с этой коммуналкой, разросшейся в его кошмарных снах до замка Франкенштейна. Будто детская страшилка: на черной-черной улице, в черном-черном доме, глядящем в мертвые воды черного-черного канала, в черной-черной квартире, как ведьмы в мрачной готической башне, сидят эти две неясные девицы и держат, как в древней сказке, возможную газетную «утку», а в утке – яйцо правды, а в яйце – смерть его. И ничто их не берет! Вот почему сегодня он отпустил водителя с охранником, отключил телефон и пришел подышать миазмами трущобной Сенной площади и этого самого черного-черного канала – бывшей болотной, петляющей речки Кривуши. Подтянутый мужчина средних лет. С чуть оттопыривающимся карманом. Получить разрешение на ношение оружие – не бог весть какая задача. Умение стрелять он поддерживал время от времени в тире: хорошая разрядка, полезный навык. Он прошел, просканировав стоящего на шухере у входа громилу, в дверь парадной, пропуская перед собой милую барышню в спортивной форме. В ушах у барышни были наушники – даже в шаге от нее он уловил бьющие, как отбойный молоток, ритмы. Не задумываясь, она зашла вместе с ним в лифт. Не вздрогнула, как он, когда раздался первый выстрел. Просто не услышала. Он вышел на темную площадку перед квартирой. Запнулся о щепку на полу, равнодушным взглядом окинул изуродованную топором полуоткрытую дверь. Прислушался. Пам-пам-пам-пам! – раздалась сдавленная глушителем очередь. И, после минуты молчания, еще один выстрел: одиночный, как удар хлыстом. Кто-то закричал, тяжело упал на пол. Никуда не торопясь, он снял обувь, брезгливо поставив на грязный пол ногу в тончайшем итальянском носке: шелк, шерсть и кашемир. Вынул из кармана пистолет, аккуратно взвел курок и медленно пошел вперед. Он увидел его не сразу – мешали мутные лохмотья висящего тут и там строительного пластика. Но тот же пластик помог подойти незаметно – отличная маскировка. Так, выглянув из-за полиэтиленовой занавеси, он оказался как раз за спиной у невысокого парня в кожаной куртке и джинсах. Парень щупал пульс одного из громил, тяжело дышащего на полу. Другой валялся чуть дальше – на входе в комнату.
– Привет, – он приставил ствол к коротко стриженному затылку. Парень замер. Интересно, кто он, этот рыцарь на белом коне? Впрочем, какая, к черту, разница! – Где барышни? – вдавил он пистолет чуть дальше в затылок.
– Здравствуйте, Николай Анатольевич, – спокойно сказал тот. – А их здесь нет.
– Есть, дружок. И не очень далеко. Иначе бы их заметили на выходе. – Он вздохнул. Очередной туповатый упрямец. Попробуем с другой стороны: – Давай-ка посчитаем до трех, да? Раз… – Он подождал чуть-чуть, но неизвестный товарищ, положивший только что двух из его людей, если и сдастся, то только на счете «три». Так что продолжим, не делая больших пауз: – Два…
Он уловил за спиной легкое движение, повернул голову и услышал шорох, будто чей-то шепот: пшт, пшт, пшт, пшт. Секунду, еще ничего не понимая, он смотрел на пронзенные гвоздями кисти своих рук. Выпал и с сухим скучным звуком упал на покрытый пленкой пол пистолет. И сейчас же, ориентируясь на этот звук, выстрелил уставший ждать под дверью, третий из подосланных им убийц. Он ведь сам, давая им задание, уточнил – из тех, кто в квартире, в живых никого не оставлять. И, успев усмехнуться иронии судьбы, упал, вслед за своим оружием, на пол. И уже не видел, как, прикрываясь его телом, целится в темноту коридора неизвестный парень в джинсах.
Ксения
Господи, как же ей было страшно! Выстрелы глухо звучали за стеной, на черной лестнице было темно, холодно и сыро. Пахло крысами. Сплошная достоевщина. Но страшней всего то, что Иван бросил их тут и отправился, безоружный, обратно в квартиру. И лицо у него в тот момент было безмятежно-спокойное. Пугающе отрешенное. Будто всю жизнь не хирургом работал в районной больнице, а каким-нибудь коммандос в горячих точках. Ксюша еще что-то причитала, пыталась схватить его за руку, повторяя, что он не может, не имеет права вот так оставлять их тут, одних. Но Маша выдохнула и кивнула: иди. И держала Ксюшу, пока не захлопнулась дверь и она не услышала звук передвигаемой тяжелой мебели.
– Это оттого, – Ксюша, оставшись в темноте, нащупала Машину руку, – что я отказалась замуж за него выходить. Он доказать мне решил…
Машина узкая ладонь дрогнула в ее руке. Ксюша всхлипнула, по-детски шмыгнула носом.
– Его убьют, а я буду виновата! Что я за идиотка такая?! Зачем себя накрутила? Какая, к черту, разница, кто там был его дедом! Он-то ведь совсем не такой, да?
Маша молчала. Ксюша прислушалась: из квартиры не доносилось ни единого звука. «Это хорошо? – хотела она спросить у Маши. – Или наоборот?» А Маша вдруг сказала, но что-то совсем непонятное:
– Что это у твоего Ивана с руками?
– Что ты имеешь в виду?
– Розовые пятна. Лишай? Экзема?
– Я… – впервые задумалась на эту тему Ксюша. – Я не знаю. Вряд ли что-нибудь заразное, нет? Иначе кто б ему дал оперировать?
– Да, – Машин голос звучал тихо. – Это может быть и витилиго. А если это витилиго, то все вообще лишено смысла…
Ксюша уже открыла было рот, чтобы потребовать объяснений – не время и не место говорить загадками, – как раздались выстрелы. Один, второй… Ксюша зажмурилась и чуть не заскулила: Иван, Иван, Иван. А в квартире снова все стихло.
– Я могла сделать его счастливым, – прошептала она, стараясь не разрыдаться. Думала, сказала про себя, а получилось – вслух. – Как я прощу себя, если уже слишком поздно?
– Пойдем! – резко потянула ее за руку Маша. Нащупывая ступеньки, они стали спускаться вниз. Где-то на улице истошно завыла полицейская сирена. Это жители дома наконец услышали выстрелы. – Скорей! Мы должны его застать!
Маша уже бежала вниз, а Ксюша ужасно боялась навернуться и упасть. Вспотевшая от страха ладонь отказывалась скользить по старому дереву перил.
– Маша, подожди меня! – крикнула она.
* * *
Его вносили на носилках в машину «Скорой помощи». Ксюша даже не сразу поняла – кто этот полуседой хорошо одетый мужчина с залитыми кровью грудью и руками. Главное, не Иван. И не Андрей.
– Он умирает, – сказала Маша. – Он умирает и даже не понимает, насколько все было бессмысленно.
Но Ксюша ее не слышала. На нее обморочной волной накатило облегчение: Ваня жив. И Машин Андрей жив. Она села на поребрик, обхватила острые колени руками и стала ждать. Кто-то накинул ей на плечи теплую куртку. Но она даже не повернула головы, чтобы поблагодарить, а продолжала гипнотизировать дверь парадной. Вот сейчас он выйдет, думала Ксюша. А она скажет: прости меня. Мне на все наплевать стало в этом мире, даже на музыку, когда я поняла, что ты можешь умереть. Потому что ты и есть – моя музыка. Просто спускайся уже скорей из этой чертовой квартиры!
Маша
Алексей Иванович, казалось, был рад ее видеть. Достал из чуть покосившегося древнего буфета все те же чашки с крупным рисунком, что и во время их первой встречи на этой хрущевской кухоньке. Выложил на тарелку пряники, которые Маша с детства на дух не переносила. Чай пить тоже не хотелось, но Маша понимала, что их беседе потребна та обстоятельность, которая дается соблюдением всех ритуалов. А чаепитие, как альтернатива водкопитию, одно из необходимых условий для признаний. Так что она кивнула на предложение положить себе пару ломтиков лимона, привычно отказалась от сахара и схватилась, как за спасательный круг, за ненавистный пряник. Как начать? Ведь он, очевидно, ничего не знает…
– Есть какие-нибудь новости? – спросил хозяин дома, помешивая сахар в крепком, цвета верескового меда чае. И Маша, не отдавая себе в том отчета, загляделась на его руки – старчески-костлявые, туго обтянутые сухой кожей в розовых пятнах.
– Алексей Иванович, – подняла она на него глаза. – Помните, вы одолжили мне пластинки, из тех, рентгеновских снимков на костях?
Лоскудов кивнул.
– Чего вы, наверное, не помните, что одну из пластинок вы использовали в качестве аудиодневника. В том самом, 59-м.
Старик замер. Аккуратно положил ложечку на блюдце. Маша неловко улыбнулась, посмотрела на ненужный липкий пряник у себя в руке и стала говорить, все быстрее и быстрее.
– Там вы признаетесь, что испытываете чувство к какой-то женщине в квартире. Логично было бы предположить, что это Тамара, но я видела, как вы на нее смотрели. Вы… Вы никогда не любили ее, Алексей Иванович. Только она – вас. – Маша бросила быстрый взгляд на Лоскудова: он сидел, уставившись на сцепленные замком пятнистые руки, и Маша снова опустила глаза на пряник. – Но в квартире в то время проживали еще две молодые женщины – Ирина Аверинцева, бабушка Ксении. И Зина Аршинина. Ирина в тот момент была невестой и, по воспоминаниям Ксюши, очень любила будущего деда. И я почему-то подумала, что именно Зина являлась предметом, ваших, э… чувств, – Маша перевела дух.
Андрей осмотрелся. В первой комнате справа, похоже, недавно снесли перегородку. Строительный полиэтилен покрывал потолок – очевидно, для защиты старой лепнины. Переставляя заляпанный краской стул с одного места на другое, Андрей карманным ножом разрезал пленку. Ее конец теперь свисал до полу. Тяжелые, тусклые из-за строительной пыли обрывки полиэтилена превратили комнату в подобие современного театрального декора, этакий лабиринт из колышущихся листов. Быстро, будто играючи, Андрей прошелся со своим стульчиком и ножичком по всей квартире – вжик! вжик! вжик! – с осенним шелестом опуская за собой все новые полиэтиленовые занавесы. А попутно собирая: строительный нож, дрель и даже – ого! – гвоздезабивной пистолет с силиконовой насадкой. Любопытная альтернатива его собственному «макарову» – вот как чувствовал, что тот придется ему в Питере весьма кстати. Насвистывая нечто, отдаленно напоминающее «Наша служба и опасна, и трудна!», Андрей вновь оглядел, вернувшись ко входу в квартиру, первую комнату и заметил прямо над входом приоткрытые дверцы – опаньки! Неужто антресоль? Подставил стульчик, подтянулся на руках: за дверцами и правда обнаружился оклеенный старыми обоями закут в метр длиной, навроде кладовки. Если не считать пожелтевших от времени газет, закут был девственно пуст, и, очевидно, тоже предназначался на слом: зачем будущим богатым хозяевам эта примета бережливого коммунального времени? Да-да-да, – внимательно оглядел закут Андрей. – А нам он может еще пригодиться, господа хорошие. Он подошел к окну, за которым небо из светло-серого стало превращаться в темно-серое, снял ботинки, аккуратно поставив их носками к двери за последней из полиэтиленовых занавесей. Бесшумно ступая по полу, пошел к щитку у входной двери – отключать электричество. И – замер. В противоположном конце квартиры раздался грохот. Маша! Андрей бросился, поскальзываясь в носках на полу, в сторону кухни. Рванул на себя дверь и приставил пистолет к затылку находящегося там человека.
– Ты что тут делаешь, хирург?
Носов развернулся всей тушей, на лбу блестели капли пота:
– Шкаф двигаю, чтобы закрыть проход на черную лестницу, – буркнул он.
Андрей выматерился, опустил пистолет.
– Ты помнишь, что я сказал вам делать?
– Помню, – отряхнул руки хирург. – Но я так понял, что мужчин внизу больше двух. А ты – один.
– Ты точно хирург, а не математик? – усмехнулся Андрей. – Или, может, у тебя есть оружие? И ты умеешь им пользоваться?
Носов-младший угрюмо молчал. И Андрей вдруг развеселился: чем-то ему был симпатичен этот медведеподобный мужик: хочет ответить за фокусы своего сумасшедшего отца, по милости которого они все здесь оказались? Да пожалуйста. Выглядеть героем в глазах своей похожей на испуганную галку виолончелистки? Ради бога.
– Держи, – протянул он ему гвоздезабивной пистолет. – Что такое, знаешь?
Носов взял пистолет, пожал плечами. Андрей вздохнул: ясно.
– Это – пневматический пистолет. Стреляет гвоздями. Старый образец – повезло тебе. Прижимной скобы нет, так что проблем попасть в ребят у тебя быть не должно. Стрелять надо в руку, держащую оружие. И в ноги. Попадешь?
– Я хирург, – наконец ответил этот чудик. – С точностью у меня действительно проблем нет.
– И на том спасибо. Теперь так. Пока я не отключил свет, изучи диспозицию. Я буду в первой комнате справа – привлеку внимание. Ты – окажешься у них в тылу. Будь уверен, прежде чем стрелять, что у тебя есть путь к отступлению: ванная, коридор, на худой конец – балкон. Чип или Дейл попытаются прийти на помощь. Это ясно?
– Ясно, – кивнул хирург.
– Тогда снимай свои ботинищи, – усмехнулся Андрей. – Выставишь носки из-за шкафа. – И на удивленный взгляд Носова-младшего пожал плечами: – Тупой обманный маневр, но всегда работает.
* * *
Они принялись за дело ровно по часам: замок хлипкий, да и новая хозяйка еще не озаботилась серьезной стальной дверью. Андрей, сидя у себя на антресоли, даже расстроился: шум пока получался смешной. Пару раз постучали, поняли, что не откроют, ударили топором и вынесли замок с мясом, ясное дело. Через приоткрытые дверцы он слышал шаги: двое крупных мужчин в тяжелых армейских ботинках. Они не переговаривались – очевидно, объяснялись жестами и осматривали каждую из комнат, шелестя полиэтиленом, но стараясь издавать минимум звуков. Вот один из них подошел к той комнате, в которой укрывался Андрей, на секунду остановился на пороге и сделал шаг вперед.
– Привет! – свесился Андрей головой вниз, столкнувшись нос к носу с мужчиной, давеча давшим ему прикурить. И нажал на курок. Пиу! – выплюнул свинец «макаров». Пуля, посланная в упор, пробила куртку и бронежилет. Мужик упал, как подкошенный. Андрей нырнул обратно. Шаги второго замерли. Стоит в коридоре – понял Андрей. Выжидает. Осторожно взял пожелтевшую газету из кипы рядом, затаив дыхание, смял тонкий, хрупкий от времени лист. Приоткрыл дверь и бросил бумажный ком в противоположный угол комнаты. Шевельнулся дальний полиэтиленовый занавес. Та-та-та-та-та-та! – разнеся пленку в лохмотья, прошила полиэтилен очередь из коридора. Дождавшись последнего выстрела, Андрей нырнул вниз и выстрелил наугад, ориентируясь на звук.
– Аааа… – заорал неизвестный.
Попал. Отлично. Значит, у них есть еще пара минут до того, как сюда догадается подняться третий участник компании. Андрей мягко спрыгнул на пол, перешагнул через раскинувшего руки мертвого рейнджера, не замедляя движения, вынул из раскрывшейся ладони в черной перчатке пистолет с глушителем. В почти полной темноте коридора увидел лежащего на животе человека. Тот стонал. Продолжая держать его на прицеле, Андрей подошел к нему почти вплотную, сел на корточки. И услышал тихий щелчок над ухом и насмешливое:
– Привет!
Он
Если хочешь, чтобы дело было сделано хорошо, сделай его сама, – говорила супруга одного американского президента, почившего от рук убийцы. Весьма спорное утверждение, если учесть, из какого места растут руки у большинства. Нет, дела в идеале надо доверять профессионалам. Но – в идеале же! – и держать руку на пульсе.
Пульс бился рядом с этой коммуналкой, разросшейся в его кошмарных снах до замка Франкенштейна. Будто детская страшилка: на черной-черной улице, в черном-черном доме, глядящем в мертвые воды черного-черного канала, в черной-черной квартире, как ведьмы в мрачной готической башне, сидят эти две неясные девицы и держат, как в древней сказке, возможную газетную «утку», а в утке – яйцо правды, а в яйце – смерть его. И ничто их не берет! Вот почему сегодня он отпустил водителя с охранником, отключил телефон и пришел подышать миазмами трущобной Сенной площади и этого самого черного-черного канала – бывшей болотной, петляющей речки Кривуши. Подтянутый мужчина средних лет. С чуть оттопыривающимся карманом. Получить разрешение на ношение оружие – не бог весть какая задача. Умение стрелять он поддерживал время от времени в тире: хорошая разрядка, полезный навык. Он прошел, просканировав стоящего на шухере у входа громилу, в дверь парадной, пропуская перед собой милую барышню в спортивной форме. В ушах у барышни были наушники – даже в шаге от нее он уловил бьющие, как отбойный молоток, ритмы. Не задумываясь, она зашла вместе с ним в лифт. Не вздрогнула, как он, когда раздался первый выстрел. Просто не услышала. Он вышел на темную площадку перед квартирой. Запнулся о щепку на полу, равнодушным взглядом окинул изуродованную топором полуоткрытую дверь. Прислушался. Пам-пам-пам-пам! – раздалась сдавленная глушителем очередь. И, после минуты молчания, еще один выстрел: одиночный, как удар хлыстом. Кто-то закричал, тяжело упал на пол. Никуда не торопясь, он снял обувь, брезгливо поставив на грязный пол ногу в тончайшем итальянском носке: шелк, шерсть и кашемир. Вынул из кармана пистолет, аккуратно взвел курок и медленно пошел вперед. Он увидел его не сразу – мешали мутные лохмотья висящего тут и там строительного пластика. Но тот же пластик помог подойти незаметно – отличная маскировка. Так, выглянув из-за полиэтиленовой занавеси, он оказался как раз за спиной у невысокого парня в кожаной куртке и джинсах. Парень щупал пульс одного из громил, тяжело дышащего на полу. Другой валялся чуть дальше – на входе в комнату.
– Привет, – он приставил ствол к коротко стриженному затылку. Парень замер. Интересно, кто он, этот рыцарь на белом коне? Впрочем, какая, к черту, разница! – Где барышни? – вдавил он пистолет чуть дальше в затылок.
– Здравствуйте, Николай Анатольевич, – спокойно сказал тот. – А их здесь нет.
– Есть, дружок. И не очень далеко. Иначе бы их заметили на выходе. – Он вздохнул. Очередной туповатый упрямец. Попробуем с другой стороны: – Давай-ка посчитаем до трех, да? Раз… – Он подождал чуть-чуть, но неизвестный товарищ, положивший только что двух из его людей, если и сдастся, то только на счете «три». Так что продолжим, не делая больших пауз: – Два…
Он уловил за спиной легкое движение, повернул голову и услышал шорох, будто чей-то шепот: пшт, пшт, пшт, пшт. Секунду, еще ничего не понимая, он смотрел на пронзенные гвоздями кисти своих рук. Выпал и с сухим скучным звуком упал на покрытый пленкой пол пистолет. И сейчас же, ориентируясь на этот звук, выстрелил уставший ждать под дверью, третий из подосланных им убийц. Он ведь сам, давая им задание, уточнил – из тех, кто в квартире, в живых никого не оставлять. И, успев усмехнуться иронии судьбы, упал, вслед за своим оружием, на пол. И уже не видел, как, прикрываясь его телом, целится в темноту коридора неизвестный парень в джинсах.
Ксения
Господи, как же ей было страшно! Выстрелы глухо звучали за стеной, на черной лестнице было темно, холодно и сыро. Пахло крысами. Сплошная достоевщина. Но страшней всего то, что Иван бросил их тут и отправился, безоружный, обратно в квартиру. И лицо у него в тот момент было безмятежно-спокойное. Пугающе отрешенное. Будто всю жизнь не хирургом работал в районной больнице, а каким-нибудь коммандос в горячих точках. Ксюша еще что-то причитала, пыталась схватить его за руку, повторяя, что он не может, не имеет права вот так оставлять их тут, одних. Но Маша выдохнула и кивнула: иди. И держала Ксюшу, пока не захлопнулась дверь и она не услышала звук передвигаемой тяжелой мебели.
– Это оттого, – Ксюша, оставшись в темноте, нащупала Машину руку, – что я отказалась замуж за него выходить. Он доказать мне решил…
Машина узкая ладонь дрогнула в ее руке. Ксюша всхлипнула, по-детски шмыгнула носом.
– Его убьют, а я буду виновата! Что я за идиотка такая?! Зачем себя накрутила? Какая, к черту, разница, кто там был его дедом! Он-то ведь совсем не такой, да?
Маша молчала. Ксюша прислушалась: из квартиры не доносилось ни единого звука. «Это хорошо? – хотела она спросить у Маши. – Или наоборот?» А Маша вдруг сказала, но что-то совсем непонятное:
– Что это у твоего Ивана с руками?
– Что ты имеешь в виду?
– Розовые пятна. Лишай? Экзема?
– Я… – впервые задумалась на эту тему Ксюша. – Я не знаю. Вряд ли что-нибудь заразное, нет? Иначе кто б ему дал оперировать?
– Да, – Машин голос звучал тихо. – Это может быть и витилиго. А если это витилиго, то все вообще лишено смысла…
Ксюша уже открыла было рот, чтобы потребовать объяснений – не время и не место говорить загадками, – как раздались выстрелы. Один, второй… Ксюша зажмурилась и чуть не заскулила: Иван, Иван, Иван. А в квартире снова все стихло.
– Я могла сделать его счастливым, – прошептала она, стараясь не разрыдаться. Думала, сказала про себя, а получилось – вслух. – Как я прощу себя, если уже слишком поздно?
– Пойдем! – резко потянула ее за руку Маша. Нащупывая ступеньки, они стали спускаться вниз. Где-то на улице истошно завыла полицейская сирена. Это жители дома наконец услышали выстрелы. – Скорей! Мы должны его застать!
Маша уже бежала вниз, а Ксюша ужасно боялась навернуться и упасть. Вспотевшая от страха ладонь отказывалась скользить по старому дереву перил.
– Маша, подожди меня! – крикнула она.
* * *
Его вносили на носилках в машину «Скорой помощи». Ксюша даже не сразу поняла – кто этот полуседой хорошо одетый мужчина с залитыми кровью грудью и руками. Главное, не Иван. И не Андрей.
– Он умирает, – сказала Маша. – Он умирает и даже не понимает, насколько все было бессмысленно.
Но Ксюша ее не слышала. На нее обморочной волной накатило облегчение: Ваня жив. И Машин Андрей жив. Она села на поребрик, обхватила острые колени руками и стала ждать. Кто-то накинул ей на плечи теплую куртку. Но она даже не повернула головы, чтобы поблагодарить, а продолжала гипнотизировать дверь парадной. Вот сейчас он выйдет, думала Ксюша. А она скажет: прости меня. Мне на все наплевать стало в этом мире, даже на музыку, когда я поняла, что ты можешь умереть. Потому что ты и есть – моя музыка. Просто спускайся уже скорей из этой чертовой квартиры!
Маша
Алексей Иванович, казалось, был рад ее видеть. Достал из чуть покосившегося древнего буфета все те же чашки с крупным рисунком, что и во время их первой встречи на этой хрущевской кухоньке. Выложил на тарелку пряники, которые Маша с детства на дух не переносила. Чай пить тоже не хотелось, но Маша понимала, что их беседе потребна та обстоятельность, которая дается соблюдением всех ритуалов. А чаепитие, как альтернатива водкопитию, одно из необходимых условий для признаний. Так что она кивнула на предложение положить себе пару ломтиков лимона, привычно отказалась от сахара и схватилась, как за спасательный круг, за ненавистный пряник. Как начать? Ведь он, очевидно, ничего не знает…
– Есть какие-нибудь новости? – спросил хозяин дома, помешивая сахар в крепком, цвета верескового меда чае. И Маша, не отдавая себе в том отчета, загляделась на его руки – старчески-костлявые, туго обтянутые сухой кожей в розовых пятнах.
– Алексей Иванович, – подняла она на него глаза. – Помните, вы одолжили мне пластинки, из тех, рентгеновских снимков на костях?
Лоскудов кивнул.
– Чего вы, наверное, не помните, что одну из пластинок вы использовали в качестве аудиодневника. В том самом, 59-м.
Старик замер. Аккуратно положил ложечку на блюдце. Маша неловко улыбнулась, посмотрела на ненужный липкий пряник у себя в руке и стала говорить, все быстрее и быстрее.
– Там вы признаетесь, что испытываете чувство к какой-то женщине в квартире. Логично было бы предположить, что это Тамара, но я видела, как вы на нее смотрели. Вы… Вы никогда не любили ее, Алексей Иванович. Только она – вас. – Маша бросила быстрый взгляд на Лоскудова: он сидел, уставившись на сцепленные замком пятнистые руки, и Маша снова опустила глаза на пряник. – Но в квартире в то время проживали еще две молодые женщины – Ирина Аверинцева, бабушка Ксении. И Зина Аршинина. Ирина в тот момент была невестой и, по воспоминаниям Ксюши, очень любила будущего деда. И я почему-то подумала, что именно Зина являлась предметом, ваших, э… чувств, – Маша перевела дух.