Тени старой квартиры

Маша




Маша во все глаза смотрела на Ксению: та без умолку болтала, подливала чай матери, Нике, Любочке и отчиму, шутила, сама смеялась своим шуткам. На щеках горел румянец, волосы падали блестящей волной. Очки она сняла, и глаза, не уменьшенные диоптриями, сияли – еще более огромные в опахалах длинных ресниц. «Да она красавица!» – подумала Маша и тут же, почувствовав легкий удар под столом, наклонилась к сидящей рядом Любочке.

– По-моему, Ирочкина девочка влюбилась! – прошептала ей бабка. Маша снова взглянула на Ксюшу: Любочка, как всегда, права.

Они ужинали на бывшей коммунальной кухне. Верховодила Ника, отличная кулинарка – это с ее легкой руки была куплена духовая печь, где сначала томился к трапезе свиной окорок, а потом румянились творожные печенья. По негласному соглашению, разговоры за столом обходили тему погибшей Пироговой, убитой Тамары и эпохи конца 50-х. Но на какие бы невинные темы ни шла застольная беседа, Маша без конца прокручивала в голове заключение судмедэксперта. Какая-то странная история: только кажется, что все закончилось, хилая ниточка из прошлого оборвалась – и слава богу, – как вдруг… Как вдруг за спиной одного персонажа – почти призрачного, многолетнего заключенного в доме скорби, встает тень другого. И эта тень густая, плотная, не сравнить с сумасшедшей Леночкой Пироговой, убивавшей из любви к племяннику. Так чья же это тень? И зачем было умерщвлять полоумную старуху? Маша задумчиво склонила голову, делая вид, что слушает отчима Ксении – он с жаром рассказывал о заливших их соседях, наглых «понаехавших», вовсе не торопящихся выплачивать им компенсацию. «Кто еще остался в живых? Кто? – продолжала диалог с собой Маша. И сама же себе ответила: – Ты задаешь себе не тот вопрос. Почему? Вот что ты должна узнать. И тогда ответ на вопрос «кто?» придет сам собой».

В дверь позвонили: краткий, нетребовательный звонок. Маша заметила, как Ксения переглянулась с матерью, а потом бросила взгляд на часики на запястье. Время не больно позднее, но уже малоподходящее для случайных визитов.

– Я открою, – поднялся отчим. Вскоре в коридоре раздался мужской голос, и на пороге появился Игорь.

Ника, сидящая по другую руку от Маши, заледенела лицом.

– Что ты тут делаешь? – спросила она голосом Снежной королевы.

– Я пришел мириться, – лицо у него было испуганным. – Можно с тобой поговорить?.. Наедине?

Ника встала, без слов прошла к двери.

– Добрый вечер, кстати, – неловко улыбнулся Игорь всем присутствующим. – Простите. Не ожидал найти здесь такую компанию.

– Ничего, – ответила за всех Любочка, как самая светская из дам. – Идите уж, миритесь. А мы пока чайник снова поставим.





* * *


Они вернулись через полчаса, держась за руки. Ника была явно смущена. Игорь – доволен собой. Что бы ни произошло за эти пару недель с Марико, он снова был рядом со своей Никой – два растянутых свитера, две пары очков, похожие, как однояйцевые близнецы. Настоящая пара. Подвигаясь, чтобы уступить Игорю место за столом рядом с женой, Маша вдруг с грустью подумала, что они с Андреем никогда, никогда не станут так похожи!

При Игоре избежать темы расследования оказалось уж никак невозможно, и Маше с Ксенией пришлось рассказывать всем присутствующим историю гипноза.

– Ах вот почему в коридоре до сих пор пахнет смесью «Красной Москвы» с нафталином! – смеялась Нина.

– Знак? – закурила Любочка, прищуривая рысьи глаза. – Знак карандашом на стене в коридоре?

– Да, – кивнула Маша. – Или буква – инициалы.

– Хотела бы я его увидеть… – стряхнула задумчиво Любочка пепел в блюдце.

– Послушайте! – Ксения замерла, выпрямившись на стуле. – А ведь, может быть… Может быть, мы сможем его найти!

– Что найти? – Ксюшин отчим непонимающе уставился на падчерицу.

– Помнишь, я рассказывала тебе, как отыскала фамилию бабки, отодрав рядом со звонками наслоения из приклеенных бумажек с именами всех последующих обитателей? – Ксюша схватила Машу за руку.

Маша, ни слова ни говоря, вскочила и бросилась в коридор. Ксюша, с грохотом отодвинув стул, за ней.

– Хорошо, что коридор еще никто не трогал, не ремонти… – начала она, а Маша уже присела на корточки рядом с торчащими в метре над плинтусом телефонными проводами.

– Смотри, – вскинула на нее глаза Маша. – Тут был телефон. Рядом висела полочка с телефонным справочником, к которой и был привязан тот самый химический карандаш. Тут, – она кивнула на исцарапанный паркет, давно нуждающийся в реставрации, – тут она лежала.

– Кто? – это снова встрял Ксенин отчим.

– Тихо! – шикнула на него Нина.

Они теперь все стояли в коридоре, уставившись на Машу. Маша им улыбнулась: шансы на то, что они смогут что-то отыскать, были равны – скольким? Пяти, десяти процентам? Да и вообще, нельзя сказать, что ей с самого начала очень везло с этим расследованием.

Игорь присел на корточки рядом:

– Значит, надо принимать во внимание вот этот кусок стены.

Маша достала из сумки ручку и пометила двумя вертикальными черточками: от сих до сих. Что дальше делать, она не знала и растерянно поглядела на Игоря.

– Обои нужно от потолка снимать, – они обернулись. Юрий Антонович показал руками резкое движение сверху вниз, – и еще – хорошо бы их составом специальным обработать.


– Только у нас его нет, – раздраженно заметила Ксения.

– А можно просто паром попробовать, – примирительно кивнул отчим. – Кастрюля-то у тебя в доме найдется?

Ксюша кивнула.

– Давай, наполняй водой и ставь на плиту, – Юрий Антонович, довольно покрякивая, засучил рукава домашней фланелевой рубахи. Маша переглянулась с Любочкой: никогда не знаешь, – говорила ее иронично приподнятая бровь, – кто возьмет на себя руководство мероприятием.





* * *


Розовые в цветочек. Оранжевые кирпичиком. Серые с геометрическим орнаментом. Зеленоватые с арабесками… Обои слезали, как старая кожа.

Маша держала в руках ту самую фотографию Кольки Лоскудова: вся коммуналка в сборе. Новый год. Через открытую дверь пироговской комнаты виден кусочек коридора. Маша всматривалась в обои: мелкий рисунок, цветы.

– Помню я такой подвид, – хмыкнула бабка, вынимая у нее из рук фотокарточку. – Отвратительного желтоватого цвета.

– Уверена, что желтоватого? – Маша с беспокойством оглянулась на мужчин, сгрудившихся возле оголяемой стенки.

– Ха! Думаешь, советская промышленность выпускала много вариаций на тему? Это, заметь, еще самая приличная.

Маша подошла к Юрию Антоновичу, продемонстрировала фото. Он кивнул: вид у него был почти угрожающий. В руках нож – для прокалывания дырок в обоях. Отверстия облегчают задачу пару – объяснил он.

– Старая бумага размягчается, тут главное – не перестараться, чтобы они не сошли единым куском.

Еще один слой. И еще.

«В среднем, – думала Маша, – обои переклеиваются раз в пять – десять лет. Для коммуналки этот срок скорее десять, значит…»

– Осторожнее! – сказала она Игорю, поддевающему очередной слой стамеской, оставшейся после Эдиковых рабочих.

Полосочка, узор, похожий на бежевое кружево. А под ней…

– Вот оно! – закричала она, схватив Игоря за плечо. Он уже почти по колено стоял в мусоре: пыль, обрывки старой бумаги. А перед Машей был кусок стены: букеты, перевязанные лентой. Те самые – на невыразительном желтом фоне. Маша услышала, как ахнула за ее спиной Любочка. А повернувшись, увидела, как все присутствующие уставились на эту, вынырнувшую из глубин времени, стену. «Словно борт «Титаника» или выкопанный остов доисторического чудовища», – подумала Маша и положила на нее ладонь, точно одно это прикосновение могло что-то объяснить. Но рука нащупала лишь неровности на бумаге: Маша пригляделась: К23335 Люся, А48212 Ленгосстрах.

– Это номера телефонов. До 68-го года рядом с цифрами использовались буквы, – пояснил Игорь.

– Писали прямо на стене, если ничего не было под рукой, – бабка нацепила очки и улыбалась старым телефонным номерам, будто давним знакомым.

– Так, ладно, – не выдержала Маша. – Переходим к делу.

Все замолчали. Маша встала на колени и стала сантиметр за сантиметром изучать поверхность обоев в полуметре от пола. Букет, промежуток между ним. И снова цветы: васильки, розочки, тюльпаны…

– Нашла! – Маша обернулась, сердце бешено стучало. – У кого-нибудь есть фонарик в мобильнике?





Ксения




То ли перевернутая Ш, то ли Т прописью – так им показалось вначале. Все по очереди вставали на колени и светили телефонами. Вот оно – предсмертное письмо, оставленное старухой. Послание в будущее, казавшееся ей справедливей настоящего. И каждый, убедившись в реальном присутствии этого послания, отходил от стены с растерянным лицом. Что бы оно значило? Ксюша перечисляла про себя фамилии и имена: Лоскудовы, Пироговы, Бенидзе, Аверинцева, Коняевы, Аршинины. Алексей, Галина, Вера, Андрей, Людмила, Анатолий, Зина. Никакого намека ни на Т, ни на Ш.

– Может, это схематический рисунок? – крутил в руках телефон с увеличенной фотографией непонятного иероглифа Игорь. – Знаете, такие загадки были популярны лет тридцать назад. Детская игра, ребус: мексиканец на велосипеде в виде круга, из которого тянутся две прямые. Круг – это шляпа, вид сверху. Прямые – колеса велосипеда, тоже с высоты птичьего полета.

– И я помню! – закивала Ника. – Был еще такой: медведь лезет на дерево, видны только полукружья лап и две параллельные линии – ствол.

– Ну и что это тогда такое? – озадаченный Юрий Антонович вглядывался в экран через материно плечо.

– Может, это она пыталась изобразить рельсы-рельсы, шпалы-шпалы? – мама взглянула на Ксюшу, явно ожидая одобрения с ее стороны.

Ксюша одновременно с Машей пожала плечами:

– Не очень похоже.

– Старушку отравили стрихнином, – не сдавалась Нина. – У нее руки свело судорогой, тут не до аккуратности.

– А кто у нас железнодорожник? – спросил Юрий Антонович, явно пытаясь ее поддержать.