Тень Серебряной горы

– Да, знаю! И вот сейчас спрошу!

И Шалауров в самом деле начал что-то спрашивать. Адъюнкт насторожился, сжал губы и даже попытался подняться… Но Шалауров замолчал, и адъюнкт снова лёг. И вот тут-то капитан спросил:

– Гриша, ты меня узнал?

Адъюнкт повернулся к нему и стал пристально его рассматривать. Потом положил руку себе на грудь, на тёмное пятно на ней.

– Это я стрельнул, винюсь, – тихо сказал капитан.

Адъюнкт поморщился, повернулся к Имрыну и опять заговорил по-чукочьи.

– Опять белиберда, – чуть слышным шёпотом сказал Синельников.

А вот Имрын слушал внимательно, время от времени кивал. Потом адъюнкт вдруг замолчал и стал смотреть вверх, на дымоход, на дымоходные жерди. Имрын что-то сказал, адъюнкт не отозвался.

– Гриша! – снова позвал капитан.

Адъюнкт даже не шелохнулся. Лежал, неотрывно смотрел вверх, помаргивал… И вдруг что-то быстро, невнятно сказал.

– Нож! – перевёл Синельников.

Имрын достал у себя из-за пазухи нож, приставил его к груди адъюнкта, опять к тому же самому пятну, и начал медленно вводить нож в рану. Капитан хотел было вскочить, но Имрын только сверкнул глазами, и Синельников удержал капитана. Теперь уже капитан сидел, не шевелясь, Синельников держал его, а Имрын вводил нож в рану. Крови совсем видно не было.

Когда нож вошёл по самую рукоять, Имрын отпустил его и посмотрел на адъюнкта, а после дунул ему на лицо. Адъюнкт поморщился, дёрнул клыками, медленно закрыл глаза и начал ровно, глубоко дышать.

– Спит, – тихо сказал Имрын. – Теперь он будет долго спать. Будить его нельзя, он сам, когда надо, проснётся.

И посмотрел на капитана. Тот не знал, что делать.

– Надо всем выйти, – продолжил Имрын. – Сейчас мы ему только мешаем.

И он первым встал и вышел из яранги. Остальные пошли за ним. Была светлая летняя ночь, в воздухе было очень много мошкары, её ещё и от реки надуло. Капитан закашлялся и осмотрелся. Инородцы по-прежнему гонялись за оленями, арканили их и гнали к стаду. Стад было два: одно, по левую капитанскую руку, сбивали коряки, и второе, по правую, ближе к реке, сбивали юкагиры. Там же, среди своих, был виден Илэлэк в толстом китовом панцире и в таком же шлеме. Илэлэк ходил, покрикивал, показывал, куда какого оленя отогнать и кому охранять вожака. Илэлэк был очень гневен на вид. Наверное, подумал капитан, Илэлэк ждал большего. Хотя, тут же подумал капитан, осматривая захваченное Илэлэком стадо, тут будет не меньше тысячи оленей, а Илэлэк просил пятьсот. А где Хыпай? Капитан посмотрел на захваченное коряками стадо, и там оленей было ещё больше, чем у Илэлэка, но Хыпая там видно не было, и тех четверых его умилыков с ружьями капитан тоже не увидел. Капитану это не понравилось, он снова обернулся к юкагирам и махнул рукой. Один из юкагиров, заметивший это, тронул Илэлэка за плечо. Илэлэк обернулся, увидел капитана и пошёл к нему. Шёл насупленный и очень недовольный. А когда Илэлэк подошёл к капитану, тот как ни в чём ни бывало спросил, как идут их дела.

– Дела как будто идут хорошо, – уклончиво ответил Илэлэк.

– Ну и сколько ты добыл оленей? – спросил капитан. – Насобирал своих пятьсот?

– Я насобирал их даже много больше, – ответил Илэлэк.

– О! Это в самом деле очень хорошо! – сказал капитан.

На что Илэлэк только покачал головой и сказал, что хорошо будет тогда, когда он доставит всех этих оленей к себе в стойбище. И тут же добавил:

– Но я пока не знаю, смогу я это сделать или нет.

То есть он очень хотел, чтобы капитан спросил, почему это так и почему Илэлэк так не весел… Но капитан спросил совсем другое – где Хыпай.

На что Илэлэк уже совсем безо всякой охоты ответил, что Хыпай и его лучшие люди погнались за Атч-ытагыном, чтобы его убить и завладеть его добром.

– Но, – тут же прибавил Илэлэк, – может, это так, а может, совсем иначе.

И он многозначительно посмотрел на капитана.

– Как это иначе? – спросил капитан.

– А очень просто, – сказал Илэлэк. – Может, сейчас они, а это Хыпай и Атч-ытагын, совсем не гоняются один за другим, а сидят в тёплой яранге, пьют горючую хмельную воду и говорят о том, как бы это им напасть на нас и перебить всех нас, и завладеть нашим добром и ружьями.

Капитан молчал. А Илэлэк уже с жаром продолжил:

– А почему бы им об этом не посовещаться? – И с ещё большим жаром продолжил: – А потом напасть на нас, как они в прошлом и в этом году нападали на ваших сборщиков ясака и убивали их. А теперь они убьют нас! Вот я и говорю, – уже вполголоса прибавил Илэлэк, – что как только Хыпай сюда вернётся, надо будет сразу на него накинуться и перебить их всех! И это даже очень легко сделать, потому что в сегодняшней битве Хыпай лишился намного большего числа воинов, чем я. Потому что когда заиграла труба, я немного придержал своих людей, а Хыпай не придержал, вот люди Атч-ытагына и набросились на них и перебили многих его воинов, и даже двух его ружейщиков.

– И ты это сделал? – спросил капитан. – Ты придержал своих воинов перед атакой?

– Да, конечно, – ничуть не смущаясь, сказал Илэлэк, – перед атакой, как ты это называешь. И мой отец всегда так делал, и мой дед. А когда они сегодня вечером смотрели сверху, с неба, на нас, на нашу битву, то они оба гордились мной! И твой начальный господин Дмитрий Иванович, если бы он сегодня мог рассмотреть нас в свою волшебную смотрительную трубу, он бы тоже похвалил меня. А тебя он не похвалил бы! И даже Атч-ытагын, хоть он и наш враг, не похвалил бы, а зато…

Но дальше Илэлэк рассказать не успел, потому что из-за ближайшей сопки показался небольшой отряд, впереди которого шёл Хыпай. Руки у них у всех были свободные, и на плечах они ничего не несли. Да и их самих, подумал капитан, и вправду было совсем немного, и так же и в стойбище возле оленей хыпаевых людей оставалось всего десятка три, не больше. Так, может, подумал капитан…

Но спохватился, тряхнул головой, посмотрел на подходившего к нему Хыпая и самым обычным голосом сказал:

– Что-то долго тебя не было.

– Бегал далеко, – ответил Хыпай.


– И, вижу я, ничего не нашёл, – продолжал капитан.

– Много с таким малым войском не найдёшь, – сердито ответил Хыпай. – А ещё сегодня днём у меня было много войска. И если бы не этот человек, – и он указал на Илэлэка, – я бы не стал возвращаться, а побежал бы дальше и кого-нибудь догнал.

– А что этот человек? – спросил капитан. – Чем он тебе помешал?

– А он придержал своё войско, и Атч-ытагын напал на меня одного, и поэтому у меня много людей убито, а у него мало.

– Это неправда, – сказал Илэлэк. – У моих людей железные копья, а у твоих костяные, вот их и побито больше!

– Да, это верно, – сказал капитан. – Так, может, ты, Хыпай, напрасно на своего брата наговариваешь?

– Какой он мне брат! – сердито воскликнул Хыпай. – Это тебе он брат. Это вы оба Женщине-Властительнице служите, а я никому не служу. Вас сюда Женщина-Властительница прислала, а я сам сюда пришёл. И как сам пришёл, так сам уйду, и заберу своих оленей. Или, может, вы считаете, что эти олени не мои, а ваши?

Илэлэк громко вздохнул и посмотрел на капитана. Но капитан сказал:

– Нет, они твои, ты их добыл в честной битве. Ты можешь их забирать, потому что…

– Я это сам решу, забирать мне их или не забирать! – перебил его Хыпай. – Но прежде чем говорить об оленях, я бы хотел поговорить о людях. Нет, об этом человеке, – и он кивнул на Илэлэка, – я говорить не буду, потому что какой он человек? Он лжец! А вот о тебе, капитан Макар, мне есть что сказать. Но пусть вначале они все уйдут и не мешают нам!

Капитан подумал и махнул рукой. Шалауров открыл было рот, но капитан махнул ещё раз, и все понемногу разошлись. Теперь капитан и Хыпай остались только вдвоём у яранги. Хыпай усмехнулся и сказал:

– Я не хотел, чтобы они это слышали. Потому что тебе будет стыдно после того, что я тебе скажу. Так вот, первое, что хочу тебе сказать: когда мы заключали с тобой договор, ты обманул меня. Я спрашивал у тебя, какие богатства есть у Атч-ытагына, и ты назвал мне оленей, женщин, рабов и всякое другое нажитое им добро. А про то, что ваш маленький человечек переродился в великого шамана, ты не сказал ни слова! Ты утаил это! Теперь вся тундра смеётся надо мной! Поэтому я говорю: по нашим древним обычаям, если ты что-то утаил при договоре, то это утаённое отдаётся тому, от кого ты это утаил. Вот тогда и получается, что ты должен отдать мне своего названого брата, и я поднимусь с ним на гору, сделаю всё так как надо, а не так, как это сделал Атч-ытагын, и всё серебро Серебряной горы будет моим! И я буду щедр со всеми! Я даже с тобой поделюсь. Но вначале ты должен отдать мне своего названого брата. Где он? Или ты опять будешь его от меня утаивать?

– Нет, – ответил капитан, – не буду. Он здесь, в яранге. Но я не отдам его тебе. А если ты попробуешь взять его силой, то я прикажу убить тебя, и вместе с тобой убить всех твоих людей. И у нас на это хватит сил, и ты это знаешь!

– Да, знаю, – подумав, ответил Хыпай. – И тогда я не стану мериться с тобой силами, а просто пойду и скажу нашим предкам, что ты во второй раз их ослушался. И тогда мои предки отдадут мне твою душу, и я буду делать с ней всё, что захочу, а ты мне ничего сделать не сможешь. Ну а пока я уйду и заберу с собой то, что мне здесь причитается!

Сказав это, Хыпай развернулся и пошёл к своим оленям. За ним пошли его люди. А там их уже ждали те, кто собирал этих оленей. И вот теперь те и эти хыпаевы люди окружили стадо и вначале медленно, а потом всё быстрей и быстрей повели его к реке к тому самому броду, по которому они сами недавно появились тут. А теперь они отсюда уходили, и с добычей. Капитан стоял на месте и смотрел им вслед.

Потом он отвернулся к своим.





Глава 24




Своих было совсем немного. Капитан пересчитал по головам, и получилось четверо солдат, девять казаков, и это вместе с Ефимовым, и одиннадцать охочих людей, опять же вместе с Шалауровым. То есть у Шалаурова было убито двое, оба новых, пришлых, никто их толком и не знал, а у Ефимова один, Иван Треска.

И ещё вот что: казаки переглянулись между собой, и Ефимов сразу же спросил, что они будут делать дальше.

– Как что? – ответил капитан. – Сейчас ляжем отдыхать, а завтра выступаем домой. Господина адъюнкта положим к нам в лодку и поедем. – И, улыбаясь, прибавил: – А что здесь ещё делать, серебро искать?

– А между прочим… – начал было Шалауров.

Но капитан не стал его дослушивать, а сразу начал командовать, то есть велел ставить лагерь, и делать это прямо возле яранги, и учреждать дозор, а это от первого батальона будут Костюков и Меркулов, а потом их сменят люди Шалаурова. Наши принялись за дело, а к капитану пришёл Илэлэк. Капитан спросил, сколько у него людей побито, Илэлэк сказал, что тридцать три. А сколько в живых осталось, спросил капитан, на что Илэлэк ответил, что сто тридцать пять. А сколько взято оленей, спросил капитан. Илэлэк подумал и ответил, что они не все ещё посчитаны.

– Ладно, – сказал капитан. – Иди, считай. Чтобы к утру все были посчитаны, и излишек отдашь мне.

Илэлэк нахмурился, и капитан, чтобы его успокоить, сказал, что излишек, как они и раньше договаривались, это всё то, что будет больше тысячи. Илэлэк заулыбался и ушёл.

А капитан опять вошёл в ярангу. Там, возле лежащего адъюнкта, уже сидел Имрын. Вид у адъюнкта был самый чукочий, то есть голова его была вся в тоненьких косичках, из щёк торчали клыки, а сам он был смуглый, скуластый. И он крепко спал. Возле адъюнкта лежал нож, тот самый, из раны. Нож как нож, подумал капитан. Имрын посмотрел, куда смотрит капитан, улыбнулся и сказал:

– Этот нож очень сильный, он двадцать человек зарезал. Теперь он может столько же вылечить, если его правильно держать.

После чего Имрын наклонился над адъюнктом и стал что-то нашёптывать. Адъюнкт застонал. Имрын начал напевать, адъюнкт затих. Капитан смотрел на адъюнкта, а сам очень хотел спать. Ну, ещё бы, думал капитан, сколько он сегодня на ногах?! А сколько ещё бегать завтра?! Капитан сел на пол и зевнул, его просто валило на сон, он закрывал рот рукой, чтобы Имрын не видел.

А Имрын смотрел на капитана и улыбался. И, может, думал капитан, это он на него сон напускает! Но зачем ему это? Он, что ли, хочет, чтобы капитан заснул и проспал что-то важное? Так ведь чтобы ничего не просыпать, у него есть караульные! Капитан снял шапку, положил её на пол, лёг на неё, закрыл глаза…

И, как ему показалось, сон никак не хотел его брать, и он ещё долго лежал, слушал имрынов тихий нудный голос и не мог не то что бы подняться, но даже не мог повернуть головой. А когда смог, то увидел, что сбоку лежит адъюнкт, а над ним сидит молодая девица в богатых чукочьих одеждах, густо обшитых крупным жемчугом. А, вспомнил капитан, это же Гитин-нэвыт, Атч-ытагынова любимая дочь от его старшей жены, кривоногой Оттон. У Атч-ытагына нет сыновей, есть только дочь, но она ни за кого не хочет замуж, а только за нашего адъюнкта, да что он всем так дался, да его соплёй перешибить, да он из фузеи с тридцати шагов в мешок не попадёт! Капитан закрыл глаза, долго лежал в полумраке, спал не спал, а снова открыл глаза – и опять увидел Гитин-нэвыт, а возле неё адъюнкта. Она держала руку у него на лбу и что-то напевала по-чукочьи, он улыбался. А возле них лежал нож, который уже зарезал двадцать человек, а теперь как будто бы опять готовился кого-нибудь зарезать. Вот о чём тогда думал капитан, а голова у него огнём горела, руки-ноги были как свинцом налитые, что это за сон такой, он думал, где Имрын? И как эта девка сюда пробралась? А где Синельников, почему нет смены караула?

Ну и так далее. И только утром капитана отпустило. Он проснулся, осмотрелся и увидел рядом с собой спящего адъюнкта и сидящего возле него Имрына. Адъюнкт на вид был самый настоящий чукча. Ну, ничего, сердито подумал капитан, вот привезём тебя в Санкт-Петербург, там твои косички сбреют наголо, клыки вырвут, наденут парик – и хоть государыне тебя показывай! И капитан громко хмыкнул. Имрын насторожился и спросил:

– Что с тобой, господин?

– Мне снилось, – сказал капитан, – что я очень крепко сплю, почти как мёртвый.

– Это хорошо, – сказал Имрын. – А что ещё?

– Сюда, так мне снилось, приходила Гитин-нэвыт и жалела его.