Тень Серебряной горы
Часть 10 из 37 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Капитан кивнул, Ефимов вышел. Илэлэк продолжил:
– Мы не юкагиры, как вы везде пишете, а мы народ вадулы, вот как правильно, и это означает могучие. Вадулы делятся на шесть родов, наш род называется омоки, что значит здесь наш дом. Всего нас, омоков, шесть племён, и наше племя – Дети Чёрной Выдры, я их алдье, по-вашему тойон, и так в каждом племени по своему алдье. А раньше, как в песнях поётся, у нас, у омоков, был один главный, верховный алдье, но после он умер, а нового мы никак не выберем. Теперь каждый кочует куда захочет, это очень плохо, это наша слабость, и я, Илэлэк, просто алдье, алдье племени Детей Чёрной выдры. Нас пять стойбищ, три стойбища остались со мной, а два стойбища ушли, потому что мы посчитали, что нам не собрать весь ясак от всех пяти стойбищ, вот я их и отпустил, и вот они ушли. Но если ты, Большой Каптана, как мы тебя называем, если ты из-за этого так сильно гневаешься, то я готов признать, что мы недоплатили тебе и твоей владычице тринадцать соболиных шкур, запиши их мне в остаток.
Капитан и Черепухин переглянулись, капитан ещё подумал и сказал:
– Ладно, Илья Ильич, иди и начинай укладывать, а я тут пока что напишу ему отписку. Чистую! Иди!
Черепухин усмехнулся, вышел, а капитан взял новый лист, начал записывать:
Нижнеколымская волость, Черновыдринский улус, а в нём князец Илэлэк со товарищи – сорок два человека. А по окладу с них поминки – пять соболей, да ясаку сорок девять соболей. И в то число взято поминок: пять соболей, да ещё ясаку тридцать три соболя и восемь белок, два горностая и три чёрных царских лисы – эти все за ещё шестнадцать соболей. По окладу поминки и ясак сполна.
И подписался: приказчик Макаров, капитан. И протянул отписку Илэлэку. Тот взял её и стал внимательно рассматривать. Потом убрал за пазуху и взамен достал оттуда трубку. Капитан подал ему початую пачку табаку. Илэлэк заправил трубку, закурил, прищурился. Капитан тоже курил, молчал, потом спросил:
– Кто это за вами по тундре гонялся?
– Я не знаю, – нехотя ответил Илэлэк. – Я у них не спрашивал. Я прятался.
– Боязно было?
– Да, боязно, – просто ответил Илэлэк. Долго молчал, покуривал, потом спросил: – А почему так получается, что мы, вадулы, выдаём ясак, а чукчи нет.
– Так государыня велела, – сказал капитан.
– А надо было бы велеть наоборот! – сердито сказал Илэлэк.
– Государыню судить нельзя! – строго сказал капитан. – Государыня знает, что делать. Вот велит накопить ещё войска, пришлёт его сюда, пять батальонов с пушками, и вот тогда мы пойдём брать ясак и с чукчей!
– И я тогда тоже пойду! – сказал Илэлэк. – Очень на них пойти хочу! Они у нас оленей угоняют!
– А так бы ты угнал?
– А так бы я! – ответил Илэлэк и тихо засмеялся.
– А ясака жалко? – спросил капитан. И сам же ответил: – Ещё как! Не зря же ты так долго с ним не приезжал.
– Нет, я не поэтому не приезжал, – ответил Илэлэк. – Я же говорю: я слабый стал. Остроголовый старик стал часто сниться. А если так, я подумал, то надо к этому готовиться. Надо все долги раздать, чтобы когда придёт Остроголовый старик, быть легким, и он тогда ударит меня копьём прямо в душу, а я буду лёгким и сразу взлечу в Верхний мир! А если долгов будет много, я стану тяжёлым и провалюсь в нижний мир, буду лежать там на крыше амбарчика, кваситься. Остроголовый старик будет к моему амбарчику каждое утро приходить, меня с крыши снимать и жрать, потом отблёвывать обратно, а его дочки будут лепить из меня куклу, и играть с ней, и мучить меня, а после опять на амбарчик забрасывать. А утром Остроголовый старик опять будет меня снимать и жрать… Поэтому я всё привёз, чтобы он меня не отблёвывал. Вот как это на самом деле получается. Ведь так?
– Нет, не совсем, – ответил капитан. – А всё из-за чего? Из-за того, что вера у тебя неправильная. Крестился бы ты, Илэлэк, стал бы обо всём иначе думать, и не пугал бы тебя Остроголовый старик. Вот давай отведу тебя к нам в церковь, ты сам посмотришь…
– Это не надо! – поспешно перебил его Илэлэк. – Это старик разгневается! Да и зачем всё это? Я думаю так: кто в какой вере родился, тому в той и умирать, а мне уже совсем мало ждать осталось, можно потерпеть. Ты только покажи мне перед смертью моих родников.
Капитан помолчал, потом встал и сказал:
– Подожди на крыльце, я сейчас.
Илэлэк встал от стола и вышел, и закрыл за собой дверь. Капитан, оставшись один, прошёл к стене, туда, где стоял железный казённый сундук, так называемая казёнка, открыл его и начал складывать в него ясак. Когда складывал, ещё перебирал, рассматривал и думал, что как бы меха не задохнулись, хорошо, когда все вместе приезжают, тогда сразу увозят в Якутск, а тут когда ещё теперь оказия, теперь будут всё лето киснуть здесь, надо будет завтра перепрятать…
А лисы хороши, подумалось, царские лисы! Капитан вздохнул, закрыл сундук, осмотрелся, спрятал ключ в секретном месте, вышел.
Илэлэк ждал его на крыльце и разговаривал с Синельниковым. Капитан сказал Илэлэку:
– Пойдём.
А Синельникову кратко приказал, чтобы он шёл за ними, потому что будет нужен – и сам пошёл дальше, наискосок и за церковь, потом за лабаз, и там вышел к высокой и крепкой так называемой аманатской избе. Окна в ней были закрыты ставнями, а на крыльце стоял Мешков с ружьём.
– Открывай, – приказал капитан, подавая ключи.
Мешков приставил ружьё к стене, отомкнул замок, капитан открыл дверь. Там, уже прямо в сенях, стояли аманаты – мальчишка-юкагир, по-юкагирски же одетый, а за ним старуха юкагирка. Они смотрели капитану за спину, на стоявшего там Илэлэка. Капитан отступил в сторону, Илэлэк вошёл в сени и дальше, за дверь, в горницу. Мальчишка и старуха быстро прошли следом за ним.
– Синельников! – строго велел капитан. – Иди послушай.
Синельников, перехватив ружьё, вошёл в избу. Дверь закрылась. Капитан сошёл с крыльца, начал похаживать туда-сюда. Мешков стоял вольно, позёвывал.
– Как они тут? – спросил капитан.
– Смирно, – ответил Мешков. – Без нареканий.
Капитан кивнул, опять начал похаживать. И так продолжалось достаточно долго, после чего капитан вдруг остановился и велел Мешкову выпускать. Мешков вошёл в избу, послышались голоса, и солдаты с Илэлэком вышли, а мальчишка и старуха остановились на крыльце. Илэлэк что-то сказал по-юкагирски, мальчишка ответил, и Илэлэк пошёл обратно, а капитан и солдаты за ним. Капитан спросил, о чём был разговор, на что Синельников ответил, что разговор был житейский, семейный. Капитан кивнул, повернулся к Илэлэку и спросил, будет ли он оставаться обедать.
– Не могу, – ответил Илэлэк. – Очень спешу. Как бы те злые люди нам опять не встретились.
– Ладно, – сказал капитан. – Да я так и думал. Никогда ты у нас не остаёшься, всегда спешишь. Но я всё равно уже приготовился. Давай сюда!
И он указал рукой налево, на своё крыльцо. Там, возле крыльца, было уже полно народу – и нижнеколымского, и юкагирского. Капитан и Илэлэк прошли через толпу и вышли к нартам. Нарты были грузовые, крепкие, и на них было много чего.
– Вот видишь, – сказал капитан Илэлэку. – Это я всё тебе заготовил. Это тебе от нашей государыни. – И стал показывать и называть: – Вот это табак, двадцать пачек, а это листья табачные в скрутках. А это бисер, двадцать фунтов. Это котлы медные. Это двойная водка, два ведра. Это четыре топора, это пешня. Видишь, я всё помню, потому что всё было заранее записано. А если бы ты крестился, Илэлэк, мы бы тебе ещё железа дали и, может, даже ружей. Или ещё чего. Почему не крестишься?!
– Нет попа, – ответил Илэлэк. – Ты же не поп, Каптана.
– Ну, – усмехаясь, сказал капитан, – я ради такого случая попа из Анадырска выпишу. Мне это недолго. И тогда ты десять лет платить ясак не будешь. Так наш Тобольский главный поп пообещал, а он своё слово всегда крепко держит. Кто крестился, тот не платит. Да ты спроси у тамошних людей!
– Далеко ездить спрашивать, – ответил Илэлэк. – Пусть лучше будет так, как было раньше.
Капитан подумал и сказал:
– И сынишку твоего я отпущу тогда.
– Нет, пусть лучше ещё немного посидит, – уже в сердцах ответил Илэлэк.
Тогда и капитан в сердцах продолжил:
– Ну, это тебе решать. Да и сидит он хорошо, Степанида его балует. В Якутске букварь заказала. Научится читать, писать, и мы его окрестим, был Валтя, станет Митрофан, поставим вместо тебя, с ним будет легче сговориться!
– А чего со мной сговариваться? – с улыбкой ответил Илэлэк. – Да и я к тому времени давно уже к Остроголовому старику перееду и мешать вам оттуда не стану. А сейчас ты погоди пока.
Тут он оглянулся, увидел Подолчу, своего посыльного, и протянул к нему руку. Подолча подал ему мешок. Мешок был не завязанный, Илэлэк сразу полез в него и вытащил оттуда шкуру – опять конечно же чёрной лисы, – и протянул её капитану. Капитан стоял, не шевелясь, не знал, что делать.
– Бери, бери! – сказал Илэлэк, улыбаясь. – Отдай своей хозяйке. Скажи, Илэлэк-тойон ей кланяется. Не для себя берёшь. Бери!
Капитан взял шкуру. А Илэлэк развернулся и быстро пошёл к своим нартам. Вокруг них стояли юкагиры с копьями. Илэлэк им что-то приказал, они стали разбегаться, каждый к своим нартам. А Илэлэк сел в свои, развалился, крикнул собакам что-то резкое, визгливое – и те сразу, с места, понесли. И тут же, вслед за Илэлэком, в ворота проскакал Подолча на дарёных нартах, а за Подолчей и все остальные юкагиры. Или, подумал капитан, вадулы. Или как?
И тут сзади вдруг послышалось:
– Какая красота!
Капитан обернулся. К нему подходил Шалауров.
– Какая красота! – снова сказал он, глядя на лисью шкуру. И прибавил: – Даю тридцать рублей.
– Не могу, – ответил капитан. – Дарёная.
– Я бы и сам не продавал, – продолжил Шалауров. – У нас это большая диковина. А на Копаевом острове этих чёрных лисиц как у нас рыжих. Это Илэлэк и взял эту оттуда, выменял. Надо бы его поспрашивать. Может, они туда дорогу знают. А что! Это же они только так говорят, что у них с чукчами вражда, а на самом деле что одни, что другие, разницы немного. Вот я…
Но капитан его уже не слушал. Он смотрел на Степаниду, которая стояла на крыльце. Капитан подошёл к ней и накинул ей лису на плечи. Степанида радостно заулыбалась.
– Как царица! – послышался из толпы неравнодушный бабий голос.
А дальше капитан слушать не стал, взял Степаниду под руку и увёл в дом.
И больше в тот день уже ничего особенного не случалось, а, как всегда, у капитана сошлись гости, а это Шалауров, адъюнкт и Черепухин со своей, и Хрипунов со своей. Черепухинскую звали Евдокией, хрипуновскую Варварой. Закуски были славные, выпивка тоже. И разговор вначале был дружный, приличный, адъюнкт рассказывал про то, что такое французские вина и как их правильно пить, потом про то, что сейчас модно носить в Париже, какие там моды. Ну и, само собой, заговорили о чёрной лисе. Да и как было смолчать, когда Степанида её не снимала, а так и сидела в ней, запахнувшись как в шаль, а черепухинская и хрипуновская с неё глаз не сводили. Вот адъюнкт, чтобы отвлечь их, и сказал, что это только у нас такая редкость чёрные лисы, а в других державах только чёрные и водятся.
– В каких? – сразу спросил Шалауров.
– А вот хоть в Испанской Калифорнии, – сказал адъюнкт. – И, может, они там водятся и дальше к северу, то есть ближе к нашим владениям, к Камчатке, но те места нами ещё не изучены. Хотя кое-какие попытки мы там делаем. Я уже не говорю о господине Беринге, а вот взять даже лейтенанта Лаптева, коего мы все здесь ожидаем этим летом. Ведь если сказанный Лаптев пройдёт, как ему было велено, мимо нас и дальше вдоль нашего берега, а дальше вдоль чукотского, и, обогнув Азию, приблизится к Америке…
– И что? – бесцеремонно перебил его Шалауров. – Он поплывёт к Калифорнии, что ли? Да если он здесь через льды пробьётся, то, мимо Чукотского носа, он доплывёт прямо до Копаева острова, чукчи часто туда плавают, говорят, это близко, за один день доплывают на байдаре, это если летом, а зимой один день на оленях едут, и там тебе этих чёрных лис как у нас белых зайцев!
Адъюнкт хмыкнул и сказал:
– Как интересно! И как жаль, что вы, любезный, прозябаете в этой глуши, когда вполне могли бы блистать в столице, читать нам, неразумным, лекции…
– Ладно, ладно! – снова перебил его Шалауров. – А вот ты, братец мой, лучше скажи, почему, если мы такие тёмные и неразумные…
Ну и так далее. То есть они схватились не на шутку. А тут ещё не удержался Черепухин и тоже сказал, что думает. Потом сказал Хрипунов, потом опять Шалауров, уже со всей злостью…
И застолье кончилось тем, что гости вышли из-за стола много раньше обычного. И если бы не илэлэков дар, то Степанида сильно бы расстроилась, а так она после весь вечер просидела с зеркальцем, всё на себя смотрелась. И даже после ночью… Да. Но об этом в другой раз.
Глава 8
Назавтра, второго мая, в понедельник, сразу после поднятия прапора, капитан пошёл в съезжую. Но адъюнкта там уже не было – сказали, что он отбыл на полевую практику, в земле копаться. Ну и ладно, подумал капитан и первым делом проверил, заперт ли казённый сундук, а после взял ясачную тетрадь, записал туда, на память, илэлэков ясак…