Темный пакт

Распахнулась стеклянная дверь, и внутрь зашла распоряжающаяся на яхте ее светлость. Она уже сменила бикини и парео на другой костюм. Который, надо сказать, впечатлял не менее, чем купальник. Функциональное облачение сродни моему футуристическому комбинезону, только при всей современности напоминало смесь жокейского наряда и мужских камзолов восемнадцатого века — черные сапоги с высокими голенищами, белоснежные обтягивающие штаны, темно-зеленый китель с воротником-стойкой и золотым шитьем. Роскошные волосы забраны в хвост, выражение лица сосредоточенное и деловое. Едва «ее сиятельство» присело к нам за стол, перед ней сразу появился бокал с напитком. Поставивший его предупредительный стюард исчез моментально, как не было.

Некоторое время посидели в молчании, во время которого «ее светлость» внимательно меня разглядывала. В один из моментов я почувствовал на коже головы словно щупальца, даже, наверное, аккуратные мягкие лапки. Правда, стоило лишь вопросительно глянуть на сидящую напротив женщину, как она даже в извиняющемся жесте пожала плечами.

— Вот ты, значит, каков, Алексей Петрович… — протянула наконец целительница.

— Ваша светлость, прошу простить, но… с кем имею честь?

— Наедине можешь называть меня… Еленой Владимировной. По-родственному, — улыбнулась женщина. Родственного, кстати, в улыбке ничего не было — деловая приветливость, не более.

Мне не то чтобы не понравилась ее улыбка… Просто пришло осознание, что, не меняя выражения, она может как помочь мне возвыситься, так и подтолкнуть к пропасти. Даже, наверное, закинуть туда. Обернувшись, я взглянул на Зоряну, но девушка догадалась и до этого — она уже поднималась.

Когда в помещении мы остались наедине — три стюарда (откуда только взялись) также покинули помещение, «ее светлость» снова улыбнулась.

— Ты мне нравишься, — чуть приподняла бокал целительница.

— Вы мне тоже, — отсалютовал я своим безалкогольным напитком в ответ. Слово «пока» благоразумно не добавил.

Ее светлость хмыкнула и быстро проговорила что-то по-французски. Я уловил только интонацию смысла — мол, молодой да ранний, но палец в рот уже не клади.

— Это может быть ошибочным впечатлением, — пожал я плечами. — Я сейчас как…

Хотел сказать, «как крот на свету», но споткнулся. Слово неблагозвучное, да и сама вырисовывающаяся картинка потерянного крота несуразна. Себя уважать надо… Летучая мышь? Хм, как-то тоже не очень. Но паузу долго не держал, нашелся быстро:

— …как ночной обитатель, которого из глубокой тьмы вытащили на яркий свет солнечного дня. Мне сейчас несколько сложно ориентироваться, и в связи с этим я могу произвести неверное первое впечатление.

— Из тьмы на свет, — вновь повторила свою первую улыбку целительница. — У тебя есть чувство слова. Ценю.

— Елена Владимировна, пользуясь случаем. По-родственному, — осторожно произнес я.

— Да-а… — с нескрываемым интересом протянула ее светлость.

— Все произошедшее, захват яхты связано с тем, что штабс-капитан Измайлов выполнял задачу по моей эвакуации. И именно из-за моих действий, вернее — только из-за моих действий, его отряд оказался в сложной ситуации, из которой капитан смог блестящим образом найти выход. Прошу…

Я хотел было попросить о том, чтобы весь негатив от действий Измайлова перенаправить на меня как на основного виновника событий, но был прерван прыснувшей, а после и вовсе звонко рассмеявшейся целительницей.

— Не обращай внимания… — безуспешно сдерживая веселье, покачала головой собеседница. Но все же добавила через несколько мгновений: — Вот представь, я вернусь в Петербург, и меня… да хоть у графини Клейнмихель на приеме спросят с участием: «Ах, Элен, душенька, мы уже слышали эту дикую ужасную историю! Как это произошло?»

Елена, называвшая свое имя как Helen, на французский манер, снова не выдержала и засмеялась. Но все же смогла взять себя в руки.

— …меня спросят, а я отвечу со всей серьезностью: «Как это произошло?.. Блес-стяще!»

После слов ее светлости я сам, несмотря на напряжение момента, не смог сдержать улыбку. Целительница отпила из бокала, справляясь с накатившей смешинкой, и чуть погодя посмотрела на меня уже серьезным взглядом.

— Тебе четырнадцать?

— Да.

— Выпускной класс, в этом году инициация?

— Да.

— Аннет уже сосватала тебе свою Настеньку?

«Чего-чего, простите?..» — примерно так, не справившись с эмоциями, мимикой и взглядом спросил я. Причем, несмотря на свое крайнее удивление, успел заметить в голосе целительницы явно пренебрежительное отношение к «Настеньке».

— Еще нет? — удивилась собеседница. И на несколько секунд задумалась, явно уйдя в себя.

— Раз уж ты так просишь за этого… господина Измайлова, столь бесцеремонным образом нарушившего мой покой, можешь ему помочь. Выполнишь одну мою просьбу… по-родственному.

Отвечать я не стал, просто коротко склонил голову, подтверждая, что готов выслушать «просьбу».

— В феврале в Петербурге состоится бал дебютанток. Составишь пару Ольге, моей младшенькой. Да, имей в виду — когда ты предложишь Ольге роль кавалера, мне это демонстративно не понравится, и сей моветон послужит поводом для нешуточного скандала.

С каждым словом «родственницы» я все явственнее чувствовал опутавшие себя нити чужих интересов. Словно холодные плети связывали меня по рукам и ногам, при этом я абсолютно четко понимал — в ближайшее время я просто не смогу не только порвать спеленавшую паутину, но даже и сколь-нибудь отклониться от направления, в котором меня тянут. Причем тянут совсем разные люди и в разных направлениях. Как бы не порвали при этом внатряпки.

В то же время после слов целительницы меня отпустила хватка чудовищного напряжения — ее светлость так спокойно рассуждает обо мне и февральском балу, что маячившая все это время на горизонте виселица начинает понемногу подергиваться дымкой, исчезая.

— Как только представится возможность, сразу дерзну предложить мадемуазель Ольге свою кандидатуру как кавалера на бал дебютанток… — снова кивнул я.

Целительница хотела что-то ответить, но я договорил:

— …если доживу, — обозначив все же свое беспокойство.

Ее светлость взметнула брови и после еще раз продемонстрировала нормальную, живую улыбку.


— Всенепременно доживешь, я в этом уверена, — ответила чуть погодя женщина.

У меня было еще много вопросов — как, например, найти младшую дочь целительницы, но, видимо, она решила, что я справлюсь и без ее подсказок.

— Я уже позвонила Катерине, нажаловалась на этого несносного капитана. Пойду исправлять, пока государь не приказал его расстрелять, — поднимаясь из-за стола, женщина в третий раз улыбнулась настоящей — живой, а не деловой улыбкой.

До меня не сразу дошло, что «позвонила Катерине» означает «позвонила императрице». Хм, ну да, мы вообще сегодня со всех сторон удачно приземлились — что в посольстве Ганзы на британской машине, что в аэропорту к аравийцам, что здесь с этой яхтой.

Ее светлость между тем, едва отойдя от стола, обернулась.

— Я видела, как ты танцуешь. Неплохо, но… это не уровень для Ольги. Ты способный мальчик, но, надеюсь, не будешь против, если я пришлю тебе учителя танцев?

«Категорически против», — мысленно ответил я. И так под боком фон Колер, Мустафа и принужденная домовладелица Анна свет Николаевна. Добавить к этому еще и «учителя танцев» от дамы, которая может позвонить напрямую императрице с претензией на действия офицеров императорской армии? Спасибо, но нет.

Вот только… как бы я ни был категорически против, отказаться мне никак нельзя. При этом соглашаться тоже нельзя. Загвоздка не в тесноте работающего в чужих интересах моего окружения, а в плане сохранения самостоятельности. И сейчас надо отказаться, согласившись. Только как это сделать?

— Учитель прибудет в конце декабря и останется только на новогодние каникулы, — неожиданно уступила мне ее светлость, прерывая повисшую паузу.

Не просто неожиданно уступила, а очень неожиданно. Решила не начинать «родственное» общение, сразу попытавшись грубо меня нагнуть?

— Уроки танцев, данные настоящим профессионалом, мне точно не помешают, поэтому буду весьма признателен, ваша светлость, — даже поднялся я из-за стола, поблагодарив целительницу.

— Настоящим профессионалом, значит… — задумчиво протянула собеседница, очень внимательно меня осматривая. — Предупреди Аннет, чтобы не стало для нее сюрпризом, — явно одернув себя мысленно, вдруг улыбнулась собеседница. — До встречи, Алексей Петрович.

— До свидания, Елена Владимировна, — по-родственному попрощался я.

С вернувшейся вскоре Зоряной все оставшееся время — до того, как яхта пришвартовалась в Тартусе, так и просидели за столом в молчании. После замелькала уже привычная мне карусель перелетов и пересадок, круговорот сопровождающих лиц — и вновь чистые улочки Царицына и уже знакомая вокзальная площадь.

Сопровождающие нас покинули, наделив суммой на карманные расходы и указанием встретиться в зале ожидания с Маратом Садыковым. Судя по всему, тот самый Садыков, что был ответственен за эвакуацию датчанина Гекдениза, который уже стал Денисом.

Несмотря на разговор с целительницей и ее далеко идущие планы, я по-прежнему нервничал. Периодически даже вздрагивал от резких звуков, находясь в сильнейшем напряжении. Ежесекундно я ожидал нарушения алгоритма доставки, и, наверное, даже темного подвала. Ведь все то, что случилось в протекторате и позже…

Конечно, состоявшийся разговор с ее светлостью, ни фамилии, ни титула которой я так и не узнал, внушал некоторую уверенность… Но лишь некоторую. Есть ведь еще и император всероссийский, который сейчас наверняка решает вопрос с английским королем. И вполне может быть, что выводы будут по типу: «М-да, такие бойкие ребята нужны России… но не в таком количестве; расстрелять».

Все же, несмотря на тяжелые мысли и переживания, я не оставил незамеченным, как ошарашенно оглядывалась вокруг Зоряна. Если, оказавшись на яхте, девушка чувствовала себя попавшей в рай, с целителем-ангелом в лице ее светлости, то сейчас осматривалась вокруг, словно прогуливалась по садам Эдема.

Для меня порядок и приветливость первого мира были уже знакомыми и даже привычными, а вот девушка испытала самый настоящий культурный шок. Гораздо более сильный, чем я, в первый раз оказавшись на территории Конфедерации, потому что сам я повидал больше, чем девчонка. Зоряна же, кроме стерильного технофашизма протектората, а позже — грязного киберпанка нижнего города, за все свои годы не знала никакой другой жизни.

До поезда времени у нас было немало, билеты куплены, поэтому я сознательно не торопился, прогулявшись с девушкой по привокзальной площади, дав ей возможность полной грудью подышать воздухом свободного и благожелательного к своим обитателям мира.

Марата Садыкова в зале ожидания увидел сразу. Едва мы с Зоряной прошли через высокие двери, как я почувствовал пристальное чужое внимание. Обернувшись, увидел в дальнем углу мужчину — чья гражданская форма одежды не скрывала того, что это военнослужащий. Выправка, манеры, все понятно с полувзгляда. Но на татарина из отряда Измайлова я посмотрел лишь мельком, вглядываясь в стоящую рядом капсулу поддержания жизнедеятельности, которая в народе называлась «живой гроб».

Те, кто перешагнул невозвратный порог старости — с потерей жизненного тонуса, часто выбирали вариант удалиться из окружающего мира в виртуальную реальность. Насовсем удалиться. Капсулы поддержания жизнедеятельности обеспечивали существование человека долгое время — без контакта с внешним миром, пока он тихо уходил из жизни. В определенный момент свет перед глазами жителя виртуальной реальности гас и осознанная личность пропадала из всех миров.

Подобное — с добровольным удалением из реальности, происходило больше в благополучном первом мире. В протекторатах ситуация была несколько иная — я знал об этом от опекуна Войцеха. Это не являлось совершенно секретной информацией, но и не предназначалось для общественного знания; в капсулах содержались «консервы» — люди, чей биоматериал использовался для лечения других.

Напечатать, допустим, печень на лицензионном принтере в протекторате выходило много дороже, чем достать ее у попавшего в цепкие когти адаптантов человека с минусовым социальным рейтингом, который при уходе в минус терял имя и прошлую жизнь. Тем более если нужно было напечатать печень нелегально — гораздо проще достать ее из «банки консервов». В протекторатах заканчивать жизнь в капсулах могли также и просто лишние для общества люди самых разных возрастов, тихо угасая. Или люди, неудобные для других, более влиятельных персон.

Когда мы приблизились, я всмотрелся в истощенное лицо, которое могло бы принадлежать столетнему старцу, тибетскому монаху вне возраста или узнику концлагеря. Статус на информационной панели не показывал, на месте ли все детали организма у датчанина. Но если в ближайшие месяцы он самостоятельно сможет ходить — это будет маленькая победа. Даже если удастся получить помощь целительницы такого уровня, как ее светлость, восстановившая руку Зоряне: возвращение контроля над списанным телом — гораздо более сложная процедура, чем банальное восстановление конечности.

Датчанин, кстати, даже говорить не мог, просто водил глазами. И его режим нахождения в вирткапсуле «12/4/8» точно не соответствовал действительности — я только сейчас подумал об этом, обратившись к воспоминаниям Олега. Потому что в любое время, когда Олег заходил на Арену, датчанин в вирте присутствовал.

— Потрепало тебя, — произнес я, обращаясь к иссушенному до состояния полутрупа парню, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

Веки датчанина чуть опустились. «Да». Коротко и лаконично — по-другому он отвечать и не может сейчас.

— Скоро бегать будешь.

Еще одно движение век. Не опустившихся в этот раз, но задрожавших.

Криво улыбнувшись датчанину, с трудом нацепив на лицо именно улыбку, а не гримасу, я отошел на шаг и наконец отвернулся от живого трупа. На превращение которого в человека предстояло затратить очень много времени и сил.

Да, дела. И пора, наверное, подвести итог моего путешествия в Волынь.

Подтвержденный смертельный поединок с аравийцем. Через год.

Подтвержденное участие как кавалера неизвестной мне Ольги на балу дебютанток — который, судя по одному лишь названию, является мероприятием самого высшего, буквально заоблачного света.

Подтвержденный интерес голубоглазой смуглой красавицы Саманты, которая без сомнений принадлежит к числу сильных мира сего.

Подтвержденное сотрудничество с одним из наркоторговцев элиты криминального мира Высокого Града. Не то, конечно, чем стоит гордиться, но тоже результат.

И еще подтвержденное высочайшее недовольство. Момент, когда Измайлов отчитается о событиях в мельчайших деталях и ко мне придут с вопросом: «Что это вообще было?» — все ближе. Нутром чувствую.