Темный источник

Я кивнула. Отель. Рита. Странные слухи о бассейне. Мама не разрешала нам расспрашивать об этом бабушку. «Ей не хочется об этом вспоминать», – говорила она.

– Эй! – донеслось с первого этажа.

– Ах ты… чуть не забыл! – Тед хлопнул себя по лбу. – Там пришел Райан. И принес нам целую коробку замечательных кексов.





* * *


В коробке Райана, которую он поставил на кухонный стол, оказались не только кексы, но и свежие, еще теплые булочки, и румяные ячменные лепешки, и кое-какая сладкая выпечка. Кроме этого, он привез нам бутылку молока и пакет кофе эспрессо.

– Привет, Рай… – Я крепко обняла его, и этот простой дружеский жест помог мне взять себя в руки. Он был такой крепкий, такой живой, такой реальный, что я сразу успокоилась. Даже бассейн, который виднелся в кухонном окне за его спиной, больше не казался мне угрожающим. Все вокруг казалось таким обыденным, обыкновенным, что мне захотелось рассказать отцу и Райану о том, что случилось со мной накануне. Я даже начала мысленно подбирать слова, чтобы представить всю историю в шуточном ключе.

«Вы не поверите, – скажу я им, – но вчера вечером я решила прогуляться к бассейну. После траурной церемонии и поминок я была слишком взвинчена, и мне показалось, будто там кто-то есть! Там, конечно, никого не было, но… возле бассейна я оступилась и уронила в воду фонарик. То есть это я так думала, что в воду, потому что на самом деле он упал на бортик и лежал там, пока я случайно на него не наступила. Никогда бы не подумала, что мой собственный мозг способен сыграть со мной такую шутку!»

Я почти открыла рот, чтобы произнести эти слова, но… но так и не сумела издать ни звука.

– Ну, как вы тут? – спросил Райан и с легким беспокойством покосился на Теда.

– У нас все отлично. Правда, Джекс?.. – Отец рассмеялся. – Живы-здоровы, как говорится…

Умер-шмумер, лишь бы был здоров. Я точно знала, что именно это сказала бы сейчас Лекси. Словно наяву я увидела, как она, пританцовывая, несется вокруг дома, во все горло выкрикивая это глупое присловье, а в руках у нее почему-то зонтик. Умер-шмумер!.. Я бегу следом и кричу, мол, говорить такие слова вслух – плохая примета, но сестра меня не слушает. Умер-шмумер, лишь бы был здоров.

И кстати, кто это у нас тогда умер?..

Я кивнула, подтверждая отцовские слова, но, по правде говоря, я вовсе не была уверена, что мы так уж здоровы. Я, во всяком случае, чувствовала себя не лучшим образом: виски опять ломило, шея едва ворочалась.

– Приятно слышать, – откликнулся Райан, продолжая поглядывать на Теда. Он словно ждал, что отец что-нибудь добавит – например, попытается как-то объяснить свое вчерашнее падение в бассейн или хотя бы поблагодарит за помощь. Под его взглядом отец нервно переступил с ноги на ногу, но молчал. Наконец он схватил одну из булочек и откусил огромный кусок.

– Я всегда говорил: лучшие на Земле булочки выпекают здесь, в Бранденбурге, – проговорил он жуя. – Мне во Флориде их очень не хватает. – Тед посмотрел на меня: – Вот если бы нам к тому же удалось как-то раскочегарить этот адронный коллайдер, – добавил он, показывая на кофемашину, – я бы умер счастливым.

Умер-шмумер… Не говори так, это плохая примета!

– Я знаю эту модель, – спокойно сказал Райан. – Вам какой кофе? – Он шагнул к разделочному столу, где стояла огромная кофеварка Лекси, и в самом деле похожая на космический аппарат.

– Капучино, – сказал Тед. – Если, конечно, получится…

– Два капучино, – сказала я, кладя на стол альбом с фотографиями. – Кстати, Райан, ты что-нибудь знаешь о старом отеле, который когда-то стоял на этом самом месте?

– Не очень много, – отозвался он, засыпая в измельчитель кофейные зерна. – Знаю, что отель сгорел дотла и его владелец оказался на мели. В конце концов он уступил пепелище твоему прадеду за смешные деньги и убрался восвояси. Кажется, вернулся в Нью-Йорк или откуда он там приехал…

– А почему я ничего об этом не слышала? – спросила я.

Райан пожал плечами:

– Лекси была в курсе. Одно время она очень интересовалась отелем и его историей. Кажется, буквально месяц назад она расспрашивала о нем мою бабушку. У нее сохранилось несколько старых фотографий. Лекси очень разволновалась, когда их увидела.

– А мне твоя бабушка их покажет?

Райан улыбнулся:

– Спрашиваешь! Она будет в полном восторге – бабушка обожает говорить о старых временах. Если хочешь, можем поехать к ней прямо сегодня – она любит гостей. Тем более сегодня среда, а по средам у них там не бывает ни концертов, ни карточных турниров, так что мы не будем ее ни от чего отвлекать.

Я вспомнила свой разговор с Ширли после траурной службы. Вряд ли старуха могла служить надежным источником информации – слишком уж очевидны были признаки старческого слабоумия, но больше мне не к кому было обратиться. Послушаем, что она скажет.

– Поехали, – сказала я и посмотрела на часы. На часах было без нескольких минут час. – Только сначала попьем кофе и я сделаю пару звонков по работе.

Мы напились кофе, наелись кексов и булочек и заодно выслушали красочный рассказ Теда о том, как он с любовницей и котом пережидал ураган «Ирма» в школьном спортзале. В итоге отец и Райан завели разговор о влиянии глобального потепления на погоду и о трудностях жизни на побережье, подверженном воздействию приливов, циклонов, ураганов и прочих катаклизмов, а я, извинившись, поднялась наверх, чтобы сделать свои звонки.

Первым делом я проверила свой телефон, но ни входящих звонков, ни сообщений не было. Тогда я снова набрала номер матери Деклана и еще раз оставила на голосовой почте номер моего мобильного и номер городского телефона в Ласточкином Гнезде. «Пожалуйста, перезвоните мне! – сказала я под конец. – Нам обязательно нужно поговорить о здоровье вашего сына. Это важно!»

Потом я позвонила Барбаре и рассказала ей о событиях последних дней, о своих страхах и переживаниях.

– Значит, – проговорила Барбара, – ты решила заняться бумагами сестры, чтобы понять, что же с ней случилось, и тебе хочется услышать мое мнение. Но ведь ты и сама прекрасно знаешь, что́ я собираюсь тебе сказать. Так ведь, Джеки?..

– Знаю, – коротко выдохнула я. – Ты собираешься сказать, что моя сестра была серьезно больна и что ничто на свете не сможет помочь мне понять случившееся с ней до конца. Все это я отлично понимаю, Барб. Я просто хочу… – Тут я запнулась. В самом деле, чего же я хочу?.. – Понимаешь, – продолжила я после паузы, – когда я просматриваю ее дневниковые записи и пытаюсь представить, какой была ее жизнь в эти последние дни и недели, я… Ну, это все равно что слышать ее голос, словно она снова со мной. И я действительно чувствую, как мы с Лекс становимся ближе. Сейчас я нуждаюсь в этом, пожалуй, больше всего. Ну и наконец, сейчас мне необходимо хоть какое-то занятие. Дело, на котором я могла бы сосредоточиться.

– Я все понимаю, Джеки, но… Постарайся не ожидать слишком многого, чтобы не разочароваться. Откровенно говоря, я не думаю, что ты сумеешь найти ответы на все свои вопросы.

– Я это понимаю, – согласилась я. – Пока вместо ответов у меня появляются лишь новые вопросы. Но на текущий момент мне этого достаточно.


На этом наш разговор закончился. О том, что произошло со мной ночью возле бассейна, я не обмолвилась ни словом.





Глава 22




3 марта 1930 г.

Лейнсборо, Нью-Гэмпшир

С ребенком что-то не так!

Мы с Уиллом заметили это в первые же дни. Во-первых, наша Маргарет спит гораздо больше, чем следует. Во-вторых, она неохотно берет грудь. Можно подумать, что она вовсе не голодна. Когда я прикладываю ее к груди и пытаюсь заинтересовать малышку соско́м, она просто закрывает глазки и засыпает. Личико у нее такое усталое, такое измученное, словно сил у нее хватает только на сон и ни на что больше. Такое ощущение, что кормление, купание, переодевание и все наши попытки играть с ней утомляют ее сверх меры и ей хочется только одного – спать. С каждым днем Маргарет выглядит все более слабой и бледной, а кожица у нее такая тонкая, что сквозь нее можно разглядеть каждую жилочку.

– Что-то не так, – сказала я и погладила мою крошку по прохладной щечке. Маргарет ненадолго открыла глаза и посмотрела на меня серьезным и мудрым взглядом. Я знаю, что младенцы, которые недавно появились на свет, бывают очень похожи на древних старичков и старушек, но сейчас это сходство меня пугает. Мне хочется как-то помочь моей ласточке, но я не знаю как. А она – она даже не может сказать мне, что у нее болит!

Еще никогда в жизни я не чувствовала себя такой беспомощной и никчемной.

Сначала Уилл пытался обнадежить меня, говорил, что Маргарет скоро придет в норму. «Старайся почаще прикладывать ее к груди, – советовал он. – В первые дни младенцы сильно теряют в весе, это обычное явление». Но я знала, что это не тот случай.

Даже ее плач звучал тише и слабее, чем должно было быть. А иногда у нее в грудке начинало так страшно сипеть, что меня бросало в дрожь. В конце концов я позвала Уилла, чтобы он тоже послушал.

– Что с ней такое? – спросила я.

Он не ответил, только прикладывал к крошечной груди нашей дочки костяной кружок стетоскопа и озабоченно хмурился. В тот раз он так ничего и не сказал. А через неделю Уилл повез нас в больницу в Вэли.

Больница была очень чистой и современной, и в первую минуту это подействовало на меня успокаивающе. Мы поднялись на лифте на третий этаж, где находилось детское отделение, и я почувствовала, как мое спокойствие улетучивается на глазах. Как и внизу, коридор здесь сверкал свежей краской, а полы были вымыты до блеска, но в воздухе слишком сильно пахло антисептиком, а этот запах ассоциировался у меня с болезнью. В одной из палат надрывно плакал ребенок. «Мама, мама, мама!..» – неслось по коридору.

В смотровом кабинете нас ждал старший коллега Уилла доктор Хансен. Он тоже долго выслушивал Маргарет с помощью стетоскопа, и, хотя он пытался улыбаться мне в знак ободрения, мною овладели тревожные предчувствия.

Когда осмотр закончился, доктор Хансен попросил меня подождать в коридоре. Уилл остался с ним в кабинете. Я слышала, как они вполголоса о чем-то переговариваются, но не могла разобрать ни слова. Крепко прижимая к себе Маргарет, я ласково гладила ее по головке и даже пыталась напевать какую-то песенку, а она смотрела на меня своими русалочьими глазами – серыми, как штормовое море, с крошечными черными точечками, которые своим блеском неожиданно напомнили мне источник в отеле: глубокий, с холодной темной водой, в которой, казалось, были растворены бесчисленные – и самые разные – возможности.

– Ты – моя мечта, которая сбылась, – сказала я дочери. В ответ Маргарет моргнула и тяжело, протяжно вздохнула.

Когда Уилл вышел наконец из кабинета, его лицо было озабоченным, почти мрачным.

– Нужно везти ее в Бостон, – ответил он на мой невысказанный вопрос. – Доктор Хансен считает, у Мэгги что-то с сердцем. Он обещал позвонить тамошним специалистам, они примут нас вне очереди.

С этим словами Уилл попытался забрать у меня Маргарет, но я только крепче прижала дочь к себе, слушая, как стучит ее крохотное сердечко.

– Она… она не умрет? – Чтобы задать этот вопрос, мне понадобились все силы и все мужество, какое я только сумела собрать.

– Ну, нашу Мэгги так просто не одолеешь. И потом, у нее есть лучшая в мире мама. – Уилл попытался улыбнуться, но по глазам я угадала страшную правду. Угадала и почувствовала, как мое собственное сердце сжало словно клещами. Я не могла вымолвить ни слова, не могла даже пошевелиться. Уилл помог мне добраться до кресла, усадил, принес стакан воды, но пить я не стала. Мне и без того казалось, будто ледяная вода заполнила меня изнутри, залила легкие, заморозила кровь в жилах. В себя я немного пришла только в машине на пути домой. Уилл ехал очень быстро – нам нужно было еще собрать вещи для поездки в Бостон.

Дома мы упаковали один небольшой чемодан: сменный костюм, пижаму и туалетные принадлежности для Уилла, черное шерстяное платье, ночную рубашку и запасные чулки для меня. И, разумеется, пеленки, подгузники и одежду для нашей Маргарет. В дорогу я одела ее в самый теплый костюмчик и завернула в одеяло, которое сшила для нее моя сестра.

Поездка в Бостон казалась бесконечной. Я сидела рядом с Уиллом на переднем сиденье нашего «Франклина» и держала Маргарет на коленях. Бо́льшую часть времени она спала, и я то и дело наклонялась к ней, чтобы удостовериться, что моя дочь еще дышит. Губы и кончики пальцев Маргарет приобрели легкий синюшный оттенок, и мне это очень не нравилось, но я ничего не говорила и только мысленно умоляла Уилла ехать быстрее.

В Бостоне мы долго кружили по улицам и бульварам. Это был настоящий лабиринт. Уилл даже вспотел: он не очень хорошо знал город, да и уличное движение было слишком напряженным – куда там Лейнсборо с его десятком машин! В конце концов мы все-таки отыскали Центральную детскую больницу – огромное здание из камня и стекла, которое располагалось на Лонгвуд-авеню, рядом с корпусами Гарвардской медицинской школы. Фасад больницы украшали четыре белоснежные колонны, поддерживавшие куполообразную крышу атрия.

В больнице нас уже ждали. Моей Маргарет занялась целая команда врачей, в том числе кардиолог и пульмонолог. Уилл сказал, что это очень хорошие специалисты, пожалуй – лучшие в нашей части страны.

Наконец обследование закончилось, и нас пригласили в кабинет, отделанный красивыми деревянными панелями. Медсестра принесла кофе и сэндвичи, к которым мы, впрочем, так и не притронулись.

– Если хотите, миссис Монро, можете подождать в коридоре, – предложил высокий черноволосый врач-кардиолог. Другая медсестра, приторно улыбаясь, сразу направилась ко мне, чтобы вывести из кабинета, но я покачала головой.

– Нет, – сказала я как можно тверже. – Я хочу… я должна знать правду! Я должна знать, что с моей дочерью.

Врач переглянулся с Уиллом и слегка пожал плечами. Посмотрев на меня, он повернулся к коллегам и чуть заметно кивнул.

Новости оказались ужасными. Маргарет родилась на месяц раньше срока, и обследовавшие ее специалисты пришли к выводу, что именно недоношенность стала причиной, по которой сердце и легкие моей девочки оказались недостаточно развитыми. Это было то немногое, что я поняла. Дальше врачи заговорили на своем медицинском жаргоне – что-то насчет клапанов, кислорода, перикарда. Казалось, они вдруг перешли на какой-то незнакомый язык. Уилл, впрочем, понимал больше, чем я: он задавал вопросы и, выслушивая ответы, хмурился все сильнее. Что касалось меня, то я почти не воспринимала ничего из того, что происходило вокруг. Мне снова стало казаться, будто меня захлестывает волна, вода поднимется все выше, журчит в ушах, заливает рот и нос. Я дрожала от холода и чувствовала, что погружаюсь куда-то в темную, ледяную пучину, где нет ни тепла, ни света, ни жизни.

Погружаюсь вместе с Мэгги на руках.

Я – миссис Монро, и я тону!

Медицина бессильна, сказал кардиолог. Никакая операция и никакие лекарства не помогут.

По их мнению, Мэгги должна была умереть раньше, чем ей исполнится годик.