Театр тьмы

– Сара, ты меня слышишь? – обеспокоенно спросила Джейн.

Вместо ответа я лишь промычала, так и не открыв глаза. Голова раскалывалась, я не могла произнести даже слова. Сон не отпускал.

– Пусть она еще отдохнет, – проговорил незнакомый мужской голос. – Сара еще слишком слаба. Мы сделали все, что могли. Теперь ей нужно поспать.

– Кожа заживет? – спросила Джейн.

Я попыталась открыть глаза, но у меня снова ничего не получилось. Не хватало сил даже на такое простое действие, как поднятие век.

– На бедрах и боках заживет за неделю – там ожоги незначительные, вторая степень. Но вот с левым плечом и шеей… с ними все сложнее. Она упала на какой-то раскаленный металл, как я понял? Третья степень. Останется шрам. Особенно на шее. Кофта защитила плечо, но вот то, что выше…

– Шрам? – сипло переспросила подруга. – И я не знаю, на что она упала…

– Из-за шрама переживать не нужно. От него можно избавиться, сделав пересадку кожи. Это не сложная операция. Но делать ее стоит через полгода или год. Сейчас Сара слаба абсолютно для любых манипуляций с телом.

– Когда она поправится?

– Думаю, через несколько недель. Ожогов у нее мало. От силы 12 % от всего тела. Больше пострадали легкие из-за дыма. Девушка сильно отравилась им.

Воцарилась тишина, после чего Джейн тихо произнесла:

– Спасибо вам за все, что вы для нее сделали.

– Не мне нужно говорить спасибо. Лучше помолитесь Богу за подругу и поблагодарите того, кто ее вытащил из пожара. Большое счастье, что ее к нам вовремя доставили.

Я снова попыталась заговорить, но ничего не вышло. Из губ вырвался только тяжелый вздох, после которого некоторые участки кожи вспыхнули болью – в попытке произнести хоть слово я напряглась всем телом, а это сразу привело к не самым лучшим последствиям. Ожоги сразу дали о себе знать.

– Сара, вам нужно поспать, сейчас подействует снотворное. Не перенапрягайтесь.

Услышав это, я снова издала звук. Но на этот раз такой тихий, что, казалось, его услышала только я сама. А потом опустилась тьма. Она забрала меня в свои объятия и не дала даже посмотреть на Джейн, по которой, оказывается, я очень соскучилась.



Всю неделю я провела под действием снотворного. Я не чувствовала ничего – ни как медсестры делали перевязки, ни как меняли капельницы, ни как заходил врач, наблюдая за моим пульсом и дыханием. Я стала болванкой, куклой.

Первый день, когда отменили снотворное, выпал на 14 июня. Утром пришел врач – мистер Локк – и, мягко улыбаясь, сказал, что я настоящий боец. Из его уст слова звучали ободряюще, но не настолько, чтобы я поверила в них. Не видя себя, я уже представляла, в каком состоянии нахожусь.

– Что со мной произошло? – сипло спросила я, глядя на доктора. Локк был невысоким мужчиной лет пятидесяти, в круглых очках и сильной проплешиной на макушке. Он напомнил мне добродушного мишку.

– Ничего такого, чего нельзя не пережить, – ответил мужчина, мягко улыбнувшись. – Сара, сейчас вам ни о чем не нужно беспокоиться. Самое страшное позади.

Лежа в кровати, я попыталась коснуться головы. Сначала ощупала пальцами забинтованную шею, коснулась такого же забинтованного уха, погладила бритый висок, начала подниматься чуть выше. Потом схватила в кулак оставшиеся волосы. Моя голова… от волос осталось только каре.

– Не нужно пугаться, Сара. Все отрастет. Огонь немного подпалил ваши волосы, нам пришлось их отрезать. Но, как видите, не до конца. Так что долой переживания.

Переполненная ужасом, я коснулась пальцами лица.

– С ним все в порядке, – сказал доктор Локк. – А вот от резких движений лучше воздержаться. Кожа на плечах еще не совсем восстановилась.

Доктор улыбнулся, а я в растерянности начала оглядываться по сторонам, пытаясь понять, в каком месте я оступилась, раз оказалась в больнице.

– Сара, что с вами? – Мужчина подлетел на всех парах. – Ну-ка, не теряем сознание.

Он начал легонько хлопать меня по щекам, пытаясь привести в чувство. Его образ расплывался – круглые очки исчезли, нос слился с кожей… Доктор Локк превращался в другого человека.

– Запах хлорки. Здесь пахнет хлоркой, – просипела я, морщась. Вдруг перед глазами вспыхнул образ умершего Эндрю Фаррела. Это не доктор Локк наклонился надо мной – это актер пришел забрать меня с собой.

– Сара, придите в себя! – кричал над ухом незнакомый голос. Потом к нему присоединился еще один – женский. И тоже незнакомый. Меня окружали чужие люди. Везде – чужаки. Монстры.

– Вколите ей успокоительное – у девушки припадок, – незнакомец отдал приказ.

Я уже не различала голосов. Женский он был или мужской? Голову сдавила невыносимая боль, и я заплакала. Заплакала так, как не плакала уже очень давно – тихо, внутри. Слезы разъедали все, как яд, пока незнакомые люди суетились вокруг, имитируя подобие жизни. Они казались мне болванками и ничтожествами.



Когда я проснулась после успокоительного укола, у кровати сидела Джейн. Она смотрела на меня с беспокойством, которого я никогда еще не видела в ее глазах. Подруга казалась уязвимой. От ее вида стало страшно – раньше я считала, что, пока рядом сильная и стойкая Джейн, с миром (и со мной) ничего не случится.

– Доктор сказал, что сейчас тебе намного лучше. Даже во сне ты больше не плачешь, не кричишь. Еще он сказал, что нормально, когда человек после пережитых травм ведет себя так странно…

– Где Том Харт?


– Даже сейчас ты о нем вспоминаешь, – с недовольством в голосе произнесла Джейн.

– Так где он? Где все остальные актеры? Что случилось, Джейн? Что случилось?!

– Я не знаю, – слова давались подруге с большим трудом. – Их нигде нет.

– В каком это смысле? – Я подумала, что ослышалась.

– Они исчезли, – Джейн подняла на меня обеспокоенный взгляд. – После пожара они словно провалились сквозь землю в самый ад.

После долгих уговоров Джейн рассказала, что произошло в тот роковой вечер. Она говорила тихо, медленно. Словом, так, как не говорила никогда. Весь задор и отвага покинули Джейн, словно никогда ей и не принадлежали.

– Я приехала в «GRIM», как и обещала, в половине седьмого. На входе стоял незнакомый белокурый мальчишка. Я представилась твоей напарницей-журналисткой. Сказала, что всего лишь задержалась, с кем не бывает. Но он не пустил меня. Даже когда я начала возмущаться и требовать разрешения пройти в театр, он выпроводил меня за дверь, как недостойную женщину. Со мной еще никогда так не поступали. Даже на работе я не сталкивалась с таким отношением. И ведь этот мальчишка был таким худым и щуплым! Но он взял и выставил меня за дверь, словно был по меньшей мере титаном.

– У него была татуировка на шее?

– Да. Две чудовищные маски.

– Понятно, почему со мной он был галантен, а с тобой нет. Как глупо…

– Что?

– Чарльз Бейл отблагодарил его. Наградил силой.

– Чарльз… кто?

– Сначала расскажи мне, что случилось с тобой, а уже потом я расскажу, что произошло со мной.

Джейн глубоко вздохнула, прижала ладонь ко рту. В ее глазах плескался ужас, а руки покрыли мурашки. Даже я их видела своим помутневшим взглядом. Подруга все поняла.

Она молчала не меньше пяти минут. И только после этого приступила к рассказу о событиях страшного вечера.

– После того как меня выставили из театра, я зашла в кафе напротив и заказала капучино, чтобы успокоить нервы. Потом написала тебе сообщение. Ты его не читала. Тогда я устроилась у окна кофейни и стала наблюдать за театром. Я думала так: «Случится плохое – увижу». И в семь часов в одном из окон здания заметила дым. Никакого огня еще не было, но я уже поняла, что случилось страшное. Потом из чердака гурьбой вылетели вороны. Они каркали так, словно я сидела на кладбище… их было слышно даже через стеклянные окна кафе.

– И ты вызвала пожарных?

– Да, – Джейн устало кивнула, – и сразу выбежала из кафе к театру, из которого уже выходили ничего не понимающие зрители. Их выпроваживали два актера – вежливо кланялись и, наверное, просили прощения за причиненные неудобства. В это время штора в окне уже вовсю полыхала, и не заметить это мог только слепой.

– Ты не помнишь, кто из актеров выходил на улицу?

– Среди них был рыжий и один из близнецов. Потом вышел Орсон Блек, Барон. Я его хорошо запомнила по твоим рассказам. Он вел себя странно: выбежал на улицу, выводил людей, потом снова забежал в помещение. Мужчина напоминал куклу на веревочках. Вроде хотел помогать людям, а вроде его тянуло назад, в театр. Он был в замешательстве. Сначала рыжий не замечал его, но потом, когда они столкнулись, он закричал, что «сейчас самое время». Только после этого Барон скрылся в театре и больше не выходил. Не выходил до того момента, пока не вынес тебя.

– Теперь моя очередь рассказывать.

Я говорила дольше, чем Джейн, хотя быстрее. Иногда казалось, что все случившееся в кабинете художественного руководителя театра «GRIM» – всего лишь плод моей больной фантазии. Но, когда я закончила рассказ, в памяти всплыла деталь, которая могла все прояснить.

– Джейн, моя сумка у тебя?

– Да, – ответила подруга, глядя на меня, как на привидение. За всю мою «исповедь» она не проронила ни слова.

– Телефон?

– Он был внутри сумки.

– Я записала разговор с Чарльзом на диктофон.

– Твой телефон тут, я положила его в тумбочку у кровати.

Боль пронзила мое плечо, когда я потянулась к мебели.

– Давай лучше я, – сказала Джейн. Она поднялась со стула и подошла к тумбочке. Выдвинув ящик, достала телефон и протянула мне в руки.

– Этой записи нет, – в ужасе просипела я. – Только две короткие. Их записали в 19.15 и в 19.19.

– В это время пожарной машины еще не было, но тебя уже вынесли из здания, – задумчиво произнесла Джейн. – Включай, что там. «Скорая» приехала где-то в 19.25, а сумка… ее мне кто-то дал в руки. Знаешь, так внезапно, что я даже не поблагодарила. Вокруг гудели люди, сигналили машины… я не помню, кто отдал мне сумку. Наверное, Том?

– Включаю, – сказала я и нажала на воспроизведение записи.

Первое, что мы услышали, – сильный кашель. Следом Том хриплым голосом произнес:

«Привет, Сара. Я хотел бы попросить у тебя прощения за то, что ты сегодня увидела в театре. Я не хотел показывать тебе такой «GRIM». До последнего надеялся, что ты не встретишься с Чарльзом и не узнаешь его историю… И прости, но я удалил запись вашего разговора. Знаю – ты бы не опубликовала его. Все, что рассказал Чарльз, выходит за рамки здравого смысла, и ты это прекрасно понимаешь. Но все же… сказанное им нужно было стереть. Вместо этого я запишу тебе другое аудио, из которого ты сможешь написать новость… сенсационную новость. Ну, а пока… прости. Если ты думаешь, что я врал тебе, ты не ошибаешься. Поначалу, по приказу Чарльза, я вел себя с тобой как охотник с добычей, но потом… Сара, ты удивительный человек. Я буду благодарен тебе до конца дней за то, что ты показала истинную суть вещей – не все журналисты гадкие. Нельзя всех сваливать под одну гребенку. Жизнь научила меня ненавидеть людей твоей профессии. Пресса жутко оклеветала отношения матери и моего первого наставника – ее партнера по сцене – и наживалась на лжи долгие месяцы и даже годы. Чарльзу даже не пришлось «менять» меня под свои стандарты. Я с самого начала умел ненавидеть, как и остальные актеры нашего театра. Но ты другая, Сара. Я понял это в тот день, когда мы встретились в кофейне. Тогда я увидел в тебе силу, характер и то, что испытываю сам к своей профессии – пылкую, но чистую страсть.

Говорят, актеры забывают себя настоящих и полностью отдаются ролям. Мне хотелось бы сказать, что это не так, но я не хочу врать тебе в очередной раз. Знай – я сожалею, что ты почти не знакома с моей истинной сущностью (хотя, думаю, иногда я становился собой, не всегда играл перед тобою). Но сейчас уже ничего не поделаешь. Спасибо и прощай».