Тайная история
Часть 21 из 26 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— С адвокатом? — ехидно предположил Банни и тут же во все горло рассмеялся над собственной шуткой.
— Нет, с окулистом. Я для этого и зашел, — обратился он ко мне. — Надеюсь, ты не против. Мне в глаза будут капать специальный препарат, и я не смогу вести машину.
— Да, конечно.
— Это недолго. Тебе не обязательно ждать, можешь просто заехать за мной через некоторое время.
Банни проводил нас к машине. Под ногами громко скрипел снег.
— Ах, Вермонт, Вермонт… — фальшиво пропел он и, сделав глубокий вдох, похлопал себя по груди, как Оливер Дуглас в заставке «Зеленых просторов». — Чудесный воздух мне на пользу. Так когда, ты говоришь, вы вернетесь?
— Не знаю, — сказал Генри и, протянув мне ключи, направился к пассажирской двери.
— Вообще-то у меня к тебе был небольшой разговорчик.
— Не возражаю, но сейчас я уже немного опаздываю, серьезно, Бан.
— Тогда до вечера?
— Как скажешь, — пожал плечами Генри, садясь в машину и захлопывая дверь.
Когда мы тронулись, Генри закурил сигарету и погрузился в молчание. После возвращения из Италии он стал много курить, почти пачку в день, что для него было необычно. Мы въехали в город, и только когда я остановился у клиники окулиста, он встрепенулся и недоуменно посмотрел на меня:
— Что случилось?
— Во сколько мне за тобой заехать?
Генри посмотрел в окно на низкое серое здание с вывеской «Хэмпденская глазная клиника».
— Бог ты мой, — сказал он, рассмеявшись мимолетным саркастическим смешком. — Поезжай дальше.
В тот вечер я лег рано, около одиннадцати, но в двенадцать меня разбудил громкий, настырный стук в дверь. С минуту я лежал прислушиваясь и в итоге решил пойти посмотреть.
Генри в халате уже стоял в полутемном коридоре. Одной рукой он пытался надеть очки, в другой была керосиновая лампа, от которой по стенам узкой прихожей расползались длинные причудливые тени. Заметив меня, он приложил палец к губам. Лампа давала жутковатый свет, и пока мы стояли среди мохнатых, подрагивающих теней — не шевелясь, полусонные, в халатах, — меня не покидало чувство, будто, очнувшись от одного сна, я тут же угодил в другой, еще более невероятный, прямиком в какое-то запредельное бомбоубежище бессознательного.
Кажется, мы простояли так очень долго — стук прекратился и вдали стих скрип шагов, а мы все не двигались с места. Генри выразительно посмотрел на меня, и еще какое-то время никто из нас не шевелился. «Ладно, теперь все в порядке», — наконец сказал он и, резко повернувшись, прошагал мимо меня к себе в комнату, окруженный суматошными всполохами света от качающейся лампы. Я постоял еще несколько секунд в темноте и тоже вернулся в постель.
На следующее утро, около десяти, когда я стоял на кухне и гладил рубашку, в дверь снова постучали. В коридоре, как и вчера, я наткнулся на Генри.
— Как ты думаешь, это похоже на Банни? — спросил он вполголоса.
— Нет, не очень.
Стучали легко и негромко, Банни же всегда молотил в дверь так, будто собирался ее высадить.
— Подойди к боковому окну и попробуй посмотреть, кто это.
Я прошел в соседнюю комнату и осторожно нырнул к противоположной стене. В доме не было штор, и поэтому пробраться незамеченным к дальней части окна было очень трудно. К тому же окно выходило на улицу под неудобным углом, и у входа я разглядел лишь рукав черного пальто, над которым развевался кусочек шелкового шарфа. Я прокрался обратно к Генри.
— Было плохо видно, но, скорее всего, это Фрэнсис.
— Ах вот оно что… Ну, можешь впустить его, — сказал Генри и вернулся на свою половину.
Я снова миновал соседнюю комнату и открыл дверь. Фрэнсис стоял спиной и, очевидно, уже собирался уходить.
— Привет, — сказал я.
Он удивленно повернулся ко мне. С тех пор как мы виделись в последний раз, лицо его еще больше заострилось.
— О, привет! Я уже подумал, что дома никого нет. Как твое самочувствие?
— Прекрасно.
— Что-то ты неважно выглядишь.
— Да ты в общем-то тоже, — рассмеялся я в ответ.
— Я вчера слишком много выпил, и мой желудок этого не одобрил. Хотел взглянуть на твое знаменитое ранение в голову. У тебя теперь будет шрам?
Я провел его на кухню и, подвинув гладильную доску, освободил место.
— А где Генри? — спросил он, стягивая перчатки.
— У себя.
Он принялся разматывать шарф.
— Я только поздороваюсь с ним и сразу вернусь, — быстро проговорил он и выскользнул из кухни.
Но возвращаться он не спешил. Мне стало скучно, я снова взялся за утюг и уже почти успел догладить рубашку, как вдруг до меня донесся его голос, взмывший почти до истерического крика. Я перебрался в спальню, чтобы получше расслышать.
— …вообще думаешь? Бог ты мой, да он же совершенно не в себе! Ты и знать не знаешь, что он может…
Последовало негромкое бормотание — голос Генри. Затем вновь Фрэнсис:
— Мне наплевать, — с жаром сказал он. — Господи, но вот теперь ты этого добился. Я всего два часа как в городе, и уже… Мне наплевать, — повторил он в ответ на какую-то неразборчивую реплику Генри. — К тому же для этого все равно поздновато, нет?
Молчание. Потом заговорил Генри, но так, что я не смог разобрать ни слова.
— Тебе это не нравится? Тебе?! — воскликнул Фрэнсис. — А мне, ты думаешь, приятно, что…
Осекшись, он продолжил уже тоном ниже, и я опять ничего не понял. Я тихонько вернулся на кухню и поставил чайник. Минут пять спустя, прервав мои размышления о только что услышанном, показался Фрэнсис. Протиснувшись между доской и стеной, он подхватил со стула перчатки и шарф.
— Жаль, но мне пора бежать. Надо выгрузить вещи из машины и начать уборку. Этот кузен устроил у меня настоящий разгром. По-моему, он ни разу не удосужился вынести мусор за все это время. Дай-ка я взгляну на твою рану.
Я откинул волосы со лба. Швы уже давно сняли, и почти ничего не было заметно.
Фрэнсис наклонился поближе, разглядывая мой лоб сквозь пенсне.
— Силы небесные, совсем ослеп, ничего не вижу. Когда у нас начинаются занятия — в среду?
— По-моему, в четверг.
— Тогда до четверга, — сказал он и исчез.
Я повесил рубашку на вешалку и, вернувшись в спальню, начал собирать вещи. Монмут открывали сегодня после обеда; может быть, попозже Генри отвезет меня туда вместе с чемоданами.
Я почти закончил сборы, когда Генри позвал меня из своей комнаты:
— Ричард!
— Да?
— Загляни ко мне, пожалуйста, на секунду.
Войдя, я обнаружил, что Генри, закатав рукава рубашки по локоть, сидит на краю откидной кровати с разложенным в изножье пасьянсом. Волосы у него спадали не на ту сторону, и у самых их корней я увидел длинный бугристый шрам, перерезанный белыми рубцами под углом к надбровью.
— Я хотел попросить тебя об одном одолжении.
— Да, конечно.
Он шумно втянул носом воздух и поправил съехавшие очки.
— Не мог бы ты позвонить Банни и спросить, не зайдет ли он ко мне сегодня?
Я был так удивлен, что на секунду замешкался с ответом:
— Само собой. Конечно. С удовольствием.
Он закрыл глаза и потер виски.
— Спасибо.
— Да нет, не за что.
— Если хочешь переправить что-то из своих вещей на кампус, то совершенно свободно можешь воспользоваться моей машиной, — невозмутимо сказал он, разглядывая меня.
Я понял его намек:
— Хорошо.
Я погрузил вещи, отвез их в Монмут, взял у охранника ключи от своей комнаты и только потом, спустя добрых полчаса после нашего разговора, позвонил Банни с таксофона на первом этаже.
— Нет, с окулистом. Я для этого и зашел, — обратился он ко мне. — Надеюсь, ты не против. Мне в глаза будут капать специальный препарат, и я не смогу вести машину.
— Да, конечно.
— Это недолго. Тебе не обязательно ждать, можешь просто заехать за мной через некоторое время.
Банни проводил нас к машине. Под ногами громко скрипел снег.
— Ах, Вермонт, Вермонт… — фальшиво пропел он и, сделав глубокий вдох, похлопал себя по груди, как Оливер Дуглас в заставке «Зеленых просторов». — Чудесный воздух мне на пользу. Так когда, ты говоришь, вы вернетесь?
— Не знаю, — сказал Генри и, протянув мне ключи, направился к пассажирской двери.
— Вообще-то у меня к тебе был небольшой разговорчик.
— Не возражаю, но сейчас я уже немного опаздываю, серьезно, Бан.
— Тогда до вечера?
— Как скажешь, — пожал плечами Генри, садясь в машину и захлопывая дверь.
Когда мы тронулись, Генри закурил сигарету и погрузился в молчание. После возвращения из Италии он стал много курить, почти пачку в день, что для него было необычно. Мы въехали в город, и только когда я остановился у клиники окулиста, он встрепенулся и недоуменно посмотрел на меня:
— Что случилось?
— Во сколько мне за тобой заехать?
Генри посмотрел в окно на низкое серое здание с вывеской «Хэмпденская глазная клиника».
— Бог ты мой, — сказал он, рассмеявшись мимолетным саркастическим смешком. — Поезжай дальше.
В тот вечер я лег рано, около одиннадцати, но в двенадцать меня разбудил громкий, настырный стук в дверь. С минуту я лежал прислушиваясь и в итоге решил пойти посмотреть.
Генри в халате уже стоял в полутемном коридоре. Одной рукой он пытался надеть очки, в другой была керосиновая лампа, от которой по стенам узкой прихожей расползались длинные причудливые тени. Заметив меня, он приложил палец к губам. Лампа давала жутковатый свет, и пока мы стояли среди мохнатых, подрагивающих теней — не шевелясь, полусонные, в халатах, — меня не покидало чувство, будто, очнувшись от одного сна, я тут же угодил в другой, еще более невероятный, прямиком в какое-то запредельное бомбоубежище бессознательного.
Кажется, мы простояли так очень долго — стук прекратился и вдали стих скрип шагов, а мы все не двигались с места. Генри выразительно посмотрел на меня, и еще какое-то время никто из нас не шевелился. «Ладно, теперь все в порядке», — наконец сказал он и, резко повернувшись, прошагал мимо меня к себе в комнату, окруженный суматошными всполохами света от качающейся лампы. Я постоял еще несколько секунд в темноте и тоже вернулся в постель.
На следующее утро, около десяти, когда я стоял на кухне и гладил рубашку, в дверь снова постучали. В коридоре, как и вчера, я наткнулся на Генри.
— Как ты думаешь, это похоже на Банни? — спросил он вполголоса.
— Нет, не очень.
Стучали легко и негромко, Банни же всегда молотил в дверь так, будто собирался ее высадить.
— Подойди к боковому окну и попробуй посмотреть, кто это.
Я прошел в соседнюю комнату и осторожно нырнул к противоположной стене. В доме не было штор, и поэтому пробраться незамеченным к дальней части окна было очень трудно. К тому же окно выходило на улицу под неудобным углом, и у входа я разглядел лишь рукав черного пальто, над которым развевался кусочек шелкового шарфа. Я прокрался обратно к Генри.
— Было плохо видно, но, скорее всего, это Фрэнсис.
— Ах вот оно что… Ну, можешь впустить его, — сказал Генри и вернулся на свою половину.
Я снова миновал соседнюю комнату и открыл дверь. Фрэнсис стоял спиной и, очевидно, уже собирался уходить.
— Привет, — сказал я.
Он удивленно повернулся ко мне. С тех пор как мы виделись в последний раз, лицо его еще больше заострилось.
— О, привет! Я уже подумал, что дома никого нет. Как твое самочувствие?
— Прекрасно.
— Что-то ты неважно выглядишь.
— Да ты в общем-то тоже, — рассмеялся я в ответ.
— Я вчера слишком много выпил, и мой желудок этого не одобрил. Хотел взглянуть на твое знаменитое ранение в голову. У тебя теперь будет шрам?
Я провел его на кухню и, подвинув гладильную доску, освободил место.
— А где Генри? — спросил он, стягивая перчатки.
— У себя.
Он принялся разматывать шарф.
— Я только поздороваюсь с ним и сразу вернусь, — быстро проговорил он и выскользнул из кухни.
Но возвращаться он не спешил. Мне стало скучно, я снова взялся за утюг и уже почти успел догладить рубашку, как вдруг до меня донесся его голос, взмывший почти до истерического крика. Я перебрался в спальню, чтобы получше расслышать.
— …вообще думаешь? Бог ты мой, да он же совершенно не в себе! Ты и знать не знаешь, что он может…
Последовало негромкое бормотание — голос Генри. Затем вновь Фрэнсис:
— Мне наплевать, — с жаром сказал он. — Господи, но вот теперь ты этого добился. Я всего два часа как в городе, и уже… Мне наплевать, — повторил он в ответ на какую-то неразборчивую реплику Генри. — К тому же для этого все равно поздновато, нет?
Молчание. Потом заговорил Генри, но так, что я не смог разобрать ни слова.
— Тебе это не нравится? Тебе?! — воскликнул Фрэнсис. — А мне, ты думаешь, приятно, что…
Осекшись, он продолжил уже тоном ниже, и я опять ничего не понял. Я тихонько вернулся на кухню и поставил чайник. Минут пять спустя, прервав мои размышления о только что услышанном, показался Фрэнсис. Протиснувшись между доской и стеной, он подхватил со стула перчатки и шарф.
— Жаль, но мне пора бежать. Надо выгрузить вещи из машины и начать уборку. Этот кузен устроил у меня настоящий разгром. По-моему, он ни разу не удосужился вынести мусор за все это время. Дай-ка я взгляну на твою рану.
Я откинул волосы со лба. Швы уже давно сняли, и почти ничего не было заметно.
Фрэнсис наклонился поближе, разглядывая мой лоб сквозь пенсне.
— Силы небесные, совсем ослеп, ничего не вижу. Когда у нас начинаются занятия — в среду?
— По-моему, в четверг.
— Тогда до четверга, — сказал он и исчез.
Я повесил рубашку на вешалку и, вернувшись в спальню, начал собирать вещи. Монмут открывали сегодня после обеда; может быть, попозже Генри отвезет меня туда вместе с чемоданами.
Я почти закончил сборы, когда Генри позвал меня из своей комнаты:
— Ричард!
— Да?
— Загляни ко мне, пожалуйста, на секунду.
Войдя, я обнаружил, что Генри, закатав рукава рубашки по локоть, сидит на краю откидной кровати с разложенным в изножье пасьянсом. Волосы у него спадали не на ту сторону, и у самых их корней я увидел длинный бугристый шрам, перерезанный белыми рубцами под углом к надбровью.
— Я хотел попросить тебя об одном одолжении.
— Да, конечно.
Он шумно втянул носом воздух и поправил съехавшие очки.
— Не мог бы ты позвонить Банни и спросить, не зайдет ли он ко мне сегодня?
Я был так удивлен, что на секунду замешкался с ответом:
— Само собой. Конечно. С удовольствием.
Он закрыл глаза и потер виски.
— Спасибо.
— Да нет, не за что.
— Если хочешь переправить что-то из своих вещей на кампус, то совершенно свободно можешь воспользоваться моей машиной, — невозмутимо сказал он, разглядывая меня.
Я понял его намек:
— Хорошо.
Я погрузил вещи, отвез их в Монмут, взял у охранника ключи от своей комнаты и только потом, спустя добрых полчаса после нашего разговора, позвонил Банни с таксофона на первом этаже.