Там, где нет места злу

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ




Энн собиралась в Каустон. Прошло сорок восемь часов с того момента, когда она приняла окончательное и бесповоротное решение. Лайонел сидел у себя в кабинете и дулся. Когда она постучала в дверь и сказала, что ланч готов, не ответил. Раньше она принесла бы ему поднос с едой, теперь же спокойно поела сама, а его порцию оставила на столе.

До прихода полиции оставалось четыре часа. Хотя решимость рассказать им все не поколебалась, Энн вовсе не хотела тратить последние часы перед признанием на тягостные раздумья о том, как пройдет разговор. Или что будет после этого разговора.

У нее было много дел. Сначала она положит обратно в банк пять тысяч фунтов. (Она уже предупредила мистера Эйнсли о своем визите по телефону и попросила аннулировать кредитный договор.) Потом ей предстоит наведаться к агентам по недвижимости. В Каустоне таких агентств несколько, и она надеялась обойти все. Или, по крайней мере, сколько успеет, чтобы не опоздать домой к половине пятого.

Энн надела платье в цветочек, жакет и подошла к окну спальни полюбоваться чудесным днем. Она заметила, что сквозь гравий дорожки, по которой всего неделю назад Чарли Лезерс прошелся граблями, уже пробиваются сорняки. И вот что удивительно: ей не нужно идти выпалывать их! Никому не нужно. Не успела Энн насладиться этим приятным наблюдением, как солнце скрылось за тучей. Надо сказать, выбрало подходящий момент, потому что тут-то и появился Жакс. Вернее, Энн увидела нижнюю часть его тела. Все остальное было скрыто капотом «хамбера», наполовину выведенного из гаража. Между тем ей требовалась машина, чтобы ехать в Каустон.

При мысли о том, чтобы подойти к этому типу, взглянуть в холодные, наглые глаза, услышать насмешливый голос, храбрости у нее поубавилось, а ведь только что она чувствовала себя сильной и стойкой. Вдруг Лайонел уже сказал ему, что жена намерена выставить подопечного из дома? Как тогда Жакс будет с ней разговаривать?

Какая жалость, что миссис Лезерс уже ушла. Хетти бы просто вышла, сказала ему, что хозяйке нужна машина, немедленно. «А что, если, — малодушно подумала Энн, — просто открыть окно и крикнуть?»

Она совсем было разволновалась и расстроилась, но вдруг вспомнила о телефоне. Между домом и квартирой протянут телефонный кабель. Если отрепетировать слова, которые ей предстоит сказать, можно вообще избежать разговора. «Главное, покороче», — велела себе Энн, снимая трубку и нажимая на кнопку вызова. Она увидела в окно, как Жакс оставил машину, вытер руки тряпкой и скрылся за синей дверью. Ее план сработал. После всех тошнотворных переживаний разговор оказался простым донельзя.

Энн сказала:

— Это миссис Лоуренс. Мне понадобится машина через пять минут. Она будет готова?

— Без проблем, миссис Лоуренс, — ответил он.

У Энн отлегло от сердца. Смешно даже… Ну что он может ей сделать, если разобраться? Она умылась, причесалась, перевязала волосы черной шелковой лентой, потом собрала сумочку, проверила, на месте ли деньги. Заколебалась, надевать ли пальто (снова вышло солнце), и решила, что не стоит.

Энн вышла из дома и направилась к гаражу наиболее безопасной, как ей казалось, дорогой. Жакса нигде не было. В салоне автомобиля сильно пахло полиролью, коричневая кожа сидений сияла. Упрекнув себя, что насмотрелась триллеров, Энн все-таки не удержалась и внимательно оглядела заднее сиденье. Даже приподняла коврик на полу, желая удостовериться, что салон пуст.

Она выехала за ворота и свернула налево, к дороге на Каустон. Все вокруг внезапно изменилось. Мир сделался легким, просторным, свободным от забот. Да, именно так — свободным.

— Я свободна! — громко произнесла Энн. И запела. Запела «Пенни-лейн», песню, которую любила ее мать и которую сама она с детства знала наизусть. — «Пенни-лейн я вижу, слышу Пенни-лейн… под деревенским небом…»

По мере того как она удалялась от старого дома викария, ею овладевала пьянящая веселость. Она сорвалась с поводка. Она уплывала прочь от эгоистичного брюзги, вокруг которого столько лет вертелась ее жизнь. Она освобождалась от дома, тяжелого и ветхого бремени. Сколько Энн помнила, этот дом всегда заставлял беспокоиться о деньгах. Если перефразировать заголовок одной из нравоучительных книжиц с полки Лайонела, наступил первый день остальной ее жизни.

Преодолевая последние несколько миль до окраин Каустона, она думала о встрече с риелторами. Как скоро они смогут приехать и оценить дом. Энн не сомневалась, что агенты ухватятся за подобную возможность. На прошлой неделе дом такого же размера, правда в лучшем состоянии, в Мартир-Бантинг продали за триста тысяч фунтов.

Приближалась транспортная развязка. Энн стала внимательнее следить за дорогой. Она объехала военный мемориал на главной рыночной площади, миновала магазины «Бутс» и «Вулворт», а также «Закусочную Минни» на Хайстрит. На обратном пути, около четырех, она зайдет сюда выпить чаю, тогда ничего не надо будет устраивать дома. Она может так подгадать, что поспеет домой буквально за несколько минут до приезда полиции. Энн надеялась, что приедет тот крупный, плотный детектив, который приходил, когда убили Чарли. Он ей понравился, и не только потому, что пресек пафосные разглагольствования Лайонела. Энн угадала в нем человека, который не лишен доброты, не замутненной сентиментальностью.

Она свернула налево, к зданию мэрии, за которым высился трехэтажный автомобильный паркинг. Его построили после двухлетнего яростного сопротивления горожан. Каустон, с его населением в двадцать семь тысяч восемьдесят три человека (согласно последнему списку избирателей), не желал никакого общественного паркинга и не нуждался в нем.

Когда этот вопрос вынесли на обсуждение, средний класс вышел на улицы с транспарантами и буквально завалил местный рупор общественного мнения, газету «Эхо Каустона», оскорбительными и саркастическими письмами с гневным: «Зачем?!» В муниципальных учреждениях начались сидячие забастовки, а когда городской департамент планирования храбро устроил публичную дискуссию, сходка закончилась беспорядками. При появлении экскаваторов несколько человек просто легли на землю.

Паркинг тем не менее построили, и как только он был открыт, городской совет провел двойные желтые линии по всем центральным и даже отдаленным улицам, так что у горожан просто не осталось выбора.

В рабочий день в три часа пополудни стоянка была почти полна. Энн медленно объехала ее и увидела, что на первом и втором ярусах нет ни одного свободного места. На третьем она углядела одно, между «лендровером» и «релайент-робином», очень далеко от выезда.

Энн не любила пользоваться этой стоянкой, разве только нижним этажом, где благодаря естественному освещению видно было проходящих в нескольких футах от тебя людей. Остальная часть паркинга освещалась электричеством, которое часто подводило. Иногда из-за плохого обслуживания, но чаще из-за вандализма.

Как любое общественное пространство свободного доступа, где нет должного надзора, зато легко спрятаться, паркинг привлекал тех, кому есть что скрывать. Всего неделю назад здесь задержали нескольких человек, устроивших бойкую распродажу из багажника автомобиля. Маленькие пакетики с новеньким «порошком мечты» они меняли на большие мешки подержанных денежных знаков. Торговцы дурью и не заметили, что в нескольких футах от них, в салоне соседней машины, парочка занималась любовью. Влюбленные, утолив свою страсть, благоразумно не обнаруживали себя еще некоторое время и к тому же запомнили номер соседей по стоянке.

Энн читала об этом случае в газете. И теперь, выйдя из машины и тщательно заперев все четыре дверцы, она вдруг вспомнила о наркодилерах. Это слегка поколебало ее уверенность в себе, как часто бывает с теми, кто отправляется в путешествие сразу после крупной катастрофы. Конечно, все понимают, что вероятность второго крушения ничтожно мала, но никто из пассажиров не может расслабиться ни на секунду.

Длинный проход между машиной Энн и лифтом был забит автомобилями, но, похоже, совершенно безлюден. Озираясь и оглядываясь, она пошла к лифту. Как отвратителен этот бетон! На холодных серых стенах уже проступали темные трещины, похожие на потеки черных слез.

Она поймала себя на том, что считает автомобили. Два, три, четыре… На седьмом — счастливое число семь — она услышала какой-то звук сзади. Скрип, будто кто-то открыл дверь. Энн резко обернулась. Ничего. Может, кто-то вышел из пустой вроде бы машины? Может, этот кто-то сейчас крадется за ней, стараясь идти в ногу? Держится на расстоянии или догоняет?

Рассердясь на себя за малодушие, она тряхнула головой. Куда подевалась храбрость, переполнявшая ее каких-то полчаса тому назад, когда она пела в машине? Энн сделала глубокий вдох, вздернула подбородок и зашагала шире. Одиннадцать, двенадцать, тринадцать — почти половина пути.

Наверно, он был в мягких туфлях или вообще босиком. Она ничего не услышала, только боковым зрением засекла, что кто-то выскочил сбоку. Он бросился на нее. Она ощутила его вес, почувствовала мерзкое хриплое дыхание. Его рука так крепко сжала ее горло, что она даже крикнуть от ужаса не могла.

Ее потащили к ближайшей машине. Потом, раньше, чем она успела понять, что происходит, он схватил ее за волосы, крепко намотал их на кулак, рывком запрокинул ей голову и с невероятной силой рванул вперед, ударив о край капота.



Валентин Фейнлайт работал. Вернее, делал вид, что работает. Наконец пришла корректура к «Барли Роско в „Хопскотч кидс“», и Вэл рассеянно переворачивал страницы. Ему казалось, что все тут нормально. Прежде, в какой-то другой жизни, он бы заметил, что поля на многих страницах не совсем ровные, что волшебный колпак Барли слишком темный в той сцене, где нарисованные мелом квадраты для игры в классики[35], превращаются в медовые помадки. (Колдовской колпак, окрашенный в нежные, бледно-голубые тона, когда Барли просто выходил по обычным делам, имел свойство темнеть, и тем сильнее, чем катастрофичнее оказывались превращения.)

Сейчас Валентин ничего этого не видел. А видел он только лицо Жакса, жестокое, красивое, загадочное. Вчера Фейнлайт вдруг на секунду задумался, как это не слишком умному малому удается выглядеть таким загадочным, но тут же устыдился. У Вэла и раньше возникали подобные мысли, но он сразу себя одергивал, ругал за несправедливость и снобизм. В любом случае соображения такого рода были абсолютно бесполезны. Кто излечивался от лихорадки при помощи бесстрастного анализа?

С Луизой получилось очень нехорошо. Вэл любил сестру и знал, что она сильно страдает из-за своего «изгнания». Если он и мог что-то сказать в свою защиту, так только одно: рядом с ним ей придется страдать гораздо сильнее.

Иногда в такие моменты Вэл признавался себе, что никакие слова не имеют значения, что он просто заразился смертельной болезнью, и вспоминал Бруно. Валу посчастливилось прожить семь лет со сложным, одаренным, забавным, добрым и очень верным человеком. Секс был великолепен, и даже в их ссоры никогда не примешивалось ничего порочного. После смерти Бруно Валентин впал в бездонное отчаяние.


Родители партнера, несколько очень близких друзей, работа, но более всего Луиза вытащили его, вернули к жизни. И вот теперь, когда сестра пробует оправиться от собственного жизненного краха, он ее выгоняет. Еще месяц назад он не поверил бы, что способен на такое. Сегодня утром, когда она плакала на кухне, Вэл почувствовал себя настолько ужасно, что чуть было не переменил решения.

Однако потом ему пришла в голову простая и удивительная мысль. Неделю назад, когда Луиза уехала на весь день в Лондон, он пригласил Жакса посмотреть дом. Было тепло, они пили вино и ели сэндвичи в саду. Жакс любил Фейнлайта, просто не мог от него оторваться. Если Луиза уедет, Жакс сможет не просто приходить сюда, а прийти и остаться.

Зазвонил телефон. Вэл схватил трубку и воскликнул:

— Да, да?

— Привет, Вэл.

— Жакс! Что ты… — Он замолчал, судорожно хватая ртом воздух. — То есть я хотел сказать, как дела? Как ты?

— Вообще-то я собираюсь принять душ.

«О боже, если он меня просто дразнит, я убью его».

— А ты не из зеленых?

— Что?

— Ну, знаешь, типа, экономь воду, принимай душ с другом.

— Хочешь сказать, что ты…

— Только если ты хочешь.

Луиза видела, как он ушел. Звонок слышала всего один — так быстро Вэл схватил трубку. И теперь наблюдала, как ее любимый, ее умный брат, чуть ли не подпрыгивая от волнения, распахивает калитку и мчится через дорогу. Как он пляшет под дудку этого ужасного человека, пляшет, словно большой грустный медведь.

Уже закрыв за собой синюю дверь, поднимаясь по лестнице, Валентин понял, что не прихватил денег. Ну, ничего, он это уладит. Он объяснит.

Дверь в квартиру была приоткрыта. Он слышал, как в ванной льется вода. Жакс уже в душе? Или беззвучно крадется следом по кремовому ковру и готовится напасть, схватить за горло, как сделал однажды? Уже возбужденный, Вэл нарочно не оборачивался.

Но Жакс показался из спальни, одетый в махровый халат. Он подошел к Вэлу и дал ему в руку конец небрежно завязанного пояса. Потом рванул на Вэле рубашку, и пуговицы разлетелись.



Хетти Лезерс, подтвердив день и час похорон мужа, позвала Эвадну и в церковь, и домой, на небольшой ланч после похорон.

Эвадна разложила всю свою одежду черного цвета. Она не жаловала черное, поэтому выбирать было особенно не из чего. Однако, будучи верной традициям, Эвадна не могла прийти на похороны в одежде другого цвета.

Очень многое зависело от погоды. В конце августа мог случиться и очень теплый день, и неожиданно холодный.

Эвадна достала из платяного шкафа жакет и юбку тонкой шерсти, хорошенько встряхнула их. От жакета пахло нафталиновыми шариками и одновременно ее любимыми духами «Шанель».

Потом она извлекла на свет божий антрацитового цвета бархатную тунику с длинными рукавами и подходящие брюки и долго, задумчиво их рассматривала. Они, конечно, были достаточно темные, чтобы соблюсти приличия, и очень элегантные, но ее мать упала бы в обморок от ужаса: чтобы леди пришла на церковную службу в брюках! Зная, что родительница строго следит за ней сверху и может обрушить свой гнев на неразумное чадо в любую минуту, без предупреждения, она повесила брючный ансамбль обратно в шкаф.

Шляпка не проблема. То есть, с одной стороны, не проблема, а с другой — еще какая. У нее есть черная шляпка, но траурным этот головной убор назвать трудно. Эвадна купила творение из органзы на свадьбу любимой племянницы год назад. Высокая тулья, широкие, загибающиеся книзу поля и темные, свисающие вниз пионы из блестящего атласа. Однако войти в церковь с непокрытой головой для истинной леди так же невозможно, как войти туда в мужской одежде, а потому придется ее надеть.

Эвадна отнесла одежду вниз и повесила в кухне перед открытым окном, чтобы проветрилась. Потом приготовила себе чашку чая с лимонной вербеной, которую всегда с удовольствием выпивала за чтением утренней газеты.

Вскоре в парадную дверь поскреблись. Эвадна впустила Мазепу с корзинкой, в которой лежала свежая «Таймс». Мазепа сегодня заменяла забастовавшего Пирса.

Мазепа была хорошая девочка, даже знаменитая: одного из ее щенков признали чемпионом породы на выставке «Крафтс». Но у малышки не было навыка носить газету. И она остро чувствовала свою неумелость, стыдилась, когда ее посылали куда-нибудь с корзинкой.

Эвадна не удосужилась объяснить питомице, что даже Пирс способен удержать в зубах только не слишком объемистую местную газету. Даже ему требовалась небольшая помощь, когда речь шла о чем-то потяжелее.

И вот теперь оставленная в неведении Мазепа, решив произвести впечатление, повалила корзинку на бок, вытащила за уголок газету, обслюнявив листок, приволокла «Таймс» на кухню и аккуратно положила на пол у ног хозяйки.

— Разве так я тебя учила? — Эвадна подняла газету, ткнула пальцем в страницу с мокрым пятном и помахала ею перед носом собаки. — И как мне теперь это читать?

Мазепа лупила пышным, похожим на геральдическую лилию хвостом по ножке стола и глубоко вздыхала от удовольствия, что ей оказывают такое внимание.

— Теперь, я полагаю, ты ждешь в награду печеньку?

Стук хвоста по ножке стола замедлился и стал не таким уверенным. Мордочка Мазепы, и без того смятая природой в сложный складчатый рельеф, еще больше смялась от волнения. Эвадна погладила собачку, сунула ей «шоколадный бурбон» и ушла с чаем и газетой в гостиную. Там она открыла то, что осталось от «Таймс», на разделе новостей искусства.

В Музее Виктории и Альберта открылась выставка ранней английской гравюры меццо-тинто и акварели. Эвадна любила акварель. Интересно, прикинула она, удастся ли в музее пристроить куда-нибудь собак, пока смотришь картины? Миссис Крейвен недавно брала своего пуделя, маленького капризного воображалу, посмотреть садоводческую выставку на площади Святого Винсента. А ведь пекинесы по сравнению с ним просто золото, а не собаки. Может, разрешат на короткое время оставить их с гардеробщиком? Она решила завтра позвонить туда, узнать.

Уже погрузившись в сладостное предвкушение, Эвадна пропустила театральные рецензии — зачем, скажите на милость, нужен театр, когда и так на каждом шагу драма? — и перешла к книжным новинкам.

У нее имелся маленький блокнот с карандашиком, чтобы записывать заголовки новых изданий. Не то чтобы она могла себе позволить покупать много книг, но каустонской библиотеке, даже при теперешней скудности финансирования, обычно удавалось найти или заказать для мисс Плит экземпляр.

Сегодня всю страницу посвятили детской литературе. Тут имелось несколько разделов, по возрастам маленьких читателей, и много иллюстраций. Некоторые были очаровательны, иные забавны, а попадались и такие страшные, что Эвадна дивилась родителям, которые позволяют себе даже приносить подобные книги в дом. Ей хотелось бы иметь маленькую приятельницу или родственницу, которая бы забиралась к ней на колени и слушала «Сказку о кролике Питере и слоне Бабаре». Может быть, недавно сочетавшаяся браком племянница сделает ей такой подарок?