Там, где нет места злу
Часть 26 из 53 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Мы кое-что узнали о ней в центре «Каритас».
— В каком-каком центре?
— Это организация, которая помогает юным правонарушителям. — Барнаби зачитал ей основные пункты записей. — Можете что-нибудь к этому добавить?
— Да в общем, нет. Я знаю, что, когда ее в первый раз застукали, она уже давно воровала. И потом она всегда к этому возвращалась. Иногда казалось, что она и правда считает себя невидимкой. Ну, я ж говорю, живет в своих мечтах.
— Карлотта много говорила о театре? — Барнаби жестом показал, что имеет в виду, о театре в самом широком смысле. — Об актерской профессии и всяком таком.
— Она была просто сдвинута на этом. Газету читала, ну, где про работу в…
— «Сцена»?
— Ну, вы прям телепат!
— У меня дочь имеет к этому отношение.
— Она постоянно следила за объявлениями, но никогда никуда не попадала. Говорила, это потому, что у нее нет специальной карты.
— «Эквити»[29]. — Барнаби помнил, в каком восторге была Калли, когда получила такую.
— Все деньги тратила на занятия. Танец, сценическая речь. Слушайте, ну кому это нужно в наше время? Вся эта компашка в «Жителях Ист-Энда» говорит так, будто выросла в Лаймхаусе[30].
— А вы не знаете, где она занималась?
— Где-то на западе. Слушайте, вы мне до сих пор не сказали, из-за чего весь сыр-бор. С Лотти все в порядке?
— Мы не знаем, — ответил Трой. — Она исчезла.
— Чего тут удивляться. Такая скучища была в этом Ферн-Хрен-Знает-Чём. Ей там вообще нефиг было делать. Старикан доставал поучениями, а жена его, та вообще об нее ноги вытирала.
Барнаби подумал, что вытирать об кого-нибудь ноги не в стиле Энн Лоуренс. Как-то это на нее совсем не похоже.
— Так вы поддерживали связь с Карлоттой, пока она жила там?
— Ну, она позванивала иногда.
Барнаби оглядел захламленную комнату в поисках телефона.
— В холле есть платный, — объяснила Таня.
— А сюда она не наведывалась?
Девушка отрицательно помотала головой:
— Я бы услышала, как она ходит.
— А может, вы были на работе?
— Я работаю только по ночам. Танцую стриптиз в клубе на Уордор-стрит. — Таня заметила, как изменилось выражение лица Троя, и добавила с достоинством: — Ничего такого. Им даже не разрешается до нас дотрагиваться.
— А к Карлотте кто-нибудь приходил?
— Вы про то, ходили ли к ней мужчины?
— Необязательно мужчины. Мы ищем всех, кто ее знал.
— А вот нет, не приходили к ней. Она часто уходила, это да, но в квартиру к ней никто не приходил.
— Кто живет в квартире сейчас?
— Никто. Она внесла плату за три месяца вперед, а они еще не закончились.
— У вас нет запасного ключа?
Она опять покачала головой:
— Могу дать вам телефон хозяина, если хотите.
Пока Трой записывал номер, Барнаби прогулялся по комнате и подошел к окну. За домом пейзаж был не намного веселее, чем перед ним. Маленькие заасфальтированные дворики или замусоренные скверики с плотно утрамбованной землей. Пожарная лестница, на которую Барнаби особенно не надеялся бы в случае опасности. Он отвернулся от окна и спросил Таню о соседях снизу.
— Бенсон — растаман[31], бо́льшую часть времени проводит в Пекэме со своей девушкой и ребенком. Чарли — носильщик на железнодорожной станции Севен-Дайлз. Но они оба заселились, когда Карлотта уже съехала, так что ничего о ней знать не могут.
— Кажется, она получила несколько писем авиапочтой, когда жила в доме викария.
— Наверно, от отца. Из Бахрейна.
— Мы слышали, она их выбрасывала, не читая, — заметил сержант Трой.
— Ос-споди… — У Тани сделалось одновременно уязвленное и задумчивое лицо. — Ни за что не стала бы выкидывать письма от отца. Да я только и думаю, как бы узнать, кто он такой.
— Если вдруг подумаете о чем-нибудь еще, Таня, позвоните. — Барнаби вручил ей визитку. — И, конечно, если появится Карлотта. Все равно, днем или ночью, у нас стоит автоответчик.
На обратном пути Трой записал номер телефона в холле. Барнаби открыл дверь подъезда, и они снова оказались под слабым осенним солнцем.
Сержант Трой думал о своей семье, о родителях, бабушках и дедушках, тетях и дядях. И хотя как минимум половина этих разнообразных родственников в любой момент способна была взбесить его, он не представляет себе жизни без них.
— Бедная девчонка. С самого начала не повезло. Даже не знает, кто ее отец.
— Надеюсь, вы не пытаетесь меня разжалобить, а, сержант?
Таня стояла у окна и смотрела им вслед. Потом она отпустила занавеску, которую придерживала рукой, и услышала мягкий щелчок — открылась дверца шкафа в спальне. Послышался шорох.
— Все в порядке, — бросила Таня через плечо, — можешь выходить. Они ушли.
Пока Барнаби и Трой ехали по Сити-роуд в Кэмден-таун, Энн Лоуренс на кухне дома викария натирала ножку ягненка розмарином, замоченным в оливковом масле. Рядом с ней сидела Хетти Лезерс и лущила горох. Кэнди, извернувшись, скатилась со своей подушки и теперь ковыляла к ним.
— Почуяла запах мяса. — Энн улыбнулась, взглянув на собачку.
— Мы нынче хроменькие, — сказала Хетти и достала печенье из кармана цветастого фартука.
Кэнди жадно схватила его. Миссис Лезерс с беспокойством посмотрела на Энн:
— Вы уверены, что уже можете готовить, миссис Лоуренс? Вы так раскраснелись.
— Все нормально, — успокоила Энн. — Честное слово, я чувствую себя гораздо лучше.
Она действительно воспряла, и не только физически. Во-первых, ее порыв сказать правду и посрамить дьявола не ослабел за вчерашний день, и сегодня утром она проснулась решительной, как никогда. Во-вторых, хотя она ни за что не призналась бы в этом Хетти, ее румянец объяснялся возбуждением после спора с мужем.
— Как добр преподобный! Согласился проводить Чарли в последний путь, — произнесла Хетти. Непонятно, почему это вдруг пришло ей на ум именно сейчас. — Он ведь сложил с себя сан и вообще.
— Лайонел был рад помочь.
Энн покривила душой. Когда она попросила об этом мужа, Лайонел вышел из себя. Сказал, что вот уже десять лет в деревне его считают мирянином и ему будет неудобно вдруг показаться в облачении священника. Энн ответила, что он говорит глупости, и между ними произошел свободный обмен мнениями, еще сильнее встревоживший Лайонела и еще больше воодушевивший его жену.
— Чарли работал в доме викария долгие годы.
— Я знаю, дорогая.
— Это очень много значит для Хетти. Для бедняжки день будет и без того очень трудный, а тут еще придется слушать, как совершенно незнакомый человек разглагольствует о ее муже. А ты ведь и так не слишком перетрудился на пасторской ниве.
— Что ты имеешь в виду, Энн?
— Я имею в виду помощь, Лайонел. Заботу, готовность выслушать, постоянную поддержку. Я думала, это и есть твоя работа.
— Боюсь, нет никакого толку продолжать этот разговор.
— Не сомневаюсь, что, будь Хетти смазливой мордашкой лет восемнадцати, обвиняемой в торговле наркотиками, она получила бы от тебя и карманные деньги, и миленькую маленькую квартирку, и новую гладильную доску.
— Ты кричишь!
— Если тебе кажется, что я уже кричу, просто продолжай отходить к двери.
— Не понимаю, что это на тебя нашло.
Энн стояла не двигаясь. Она вдруг почувствовала, что стоит поостеречься. Ничего на нее не «нашло», это давно было в ней, а теперь рвется наружу. Но хочет ли она этого? Однако через несколько секунд мысли ее, еще недавно смутные и путаные, прояснились. Четко обозначились обиды и желания, о которых она даже не подозревала.
Какой серой и пресной вдруг показалась Энн собственная, размеренная и тихая жизнь. Какой бесхребетной она себе представлялась. Годами она силилась приспособиться к образу жизни мужа, в котором видела если не лучшего человека на свете, то, по крайней мере, гораздо лучшего, чем она сама.
Лайонел остановился, присел на краешек ближайшего кресла и успокаивающе похлопывал по подлокотнику, как будто опасаясь, что даже мебель вот-вот восстанет против него.
Энн саму обеспокоило безразличие, с которым она теперь смотрела на мужа. Лайонел так давно поступал по-своему, не интересуясь ее мнением и не встречая отпора, что она успела забыть, как он выглядит, когда ему противоречат. Нижняя губа, пухлая и мокрая, обидчиво оттопырилась, он надулся, как маленький ребенок. У мужчины пятидесяти восьми лет это выглядело довольно жалко.
— Мы не можем и дальше так жить, Лайонел.
— Как «так»? — Он был неподдельно удивлен и вылупил на нее глаза. — Что с тобой, Энн?
— В каком-каком центре?
— Это организация, которая помогает юным правонарушителям. — Барнаби зачитал ей основные пункты записей. — Можете что-нибудь к этому добавить?
— Да в общем, нет. Я знаю, что, когда ее в первый раз застукали, она уже давно воровала. И потом она всегда к этому возвращалась. Иногда казалось, что она и правда считает себя невидимкой. Ну, я ж говорю, живет в своих мечтах.
— Карлотта много говорила о театре? — Барнаби жестом показал, что имеет в виду, о театре в самом широком смысле. — Об актерской профессии и всяком таком.
— Она была просто сдвинута на этом. Газету читала, ну, где про работу в…
— «Сцена»?
— Ну, вы прям телепат!
— У меня дочь имеет к этому отношение.
— Она постоянно следила за объявлениями, но никогда никуда не попадала. Говорила, это потому, что у нее нет специальной карты.
— «Эквити»[29]. — Барнаби помнил, в каком восторге была Калли, когда получила такую.
— Все деньги тратила на занятия. Танец, сценическая речь. Слушайте, ну кому это нужно в наше время? Вся эта компашка в «Жителях Ист-Энда» говорит так, будто выросла в Лаймхаусе[30].
— А вы не знаете, где она занималась?
— Где-то на западе. Слушайте, вы мне до сих пор не сказали, из-за чего весь сыр-бор. С Лотти все в порядке?
— Мы не знаем, — ответил Трой. — Она исчезла.
— Чего тут удивляться. Такая скучища была в этом Ферн-Хрен-Знает-Чём. Ей там вообще нефиг было делать. Старикан доставал поучениями, а жена его, та вообще об нее ноги вытирала.
Барнаби подумал, что вытирать об кого-нибудь ноги не в стиле Энн Лоуренс. Как-то это на нее совсем не похоже.
— Так вы поддерживали связь с Карлоттой, пока она жила там?
— Ну, она позванивала иногда.
Барнаби оглядел захламленную комнату в поисках телефона.
— В холле есть платный, — объяснила Таня.
— А сюда она не наведывалась?
Девушка отрицательно помотала головой:
— Я бы услышала, как она ходит.
— А может, вы были на работе?
— Я работаю только по ночам. Танцую стриптиз в клубе на Уордор-стрит. — Таня заметила, как изменилось выражение лица Троя, и добавила с достоинством: — Ничего такого. Им даже не разрешается до нас дотрагиваться.
— А к Карлотте кто-нибудь приходил?
— Вы про то, ходили ли к ней мужчины?
— Необязательно мужчины. Мы ищем всех, кто ее знал.
— А вот нет, не приходили к ней. Она часто уходила, это да, но в квартиру к ней никто не приходил.
— Кто живет в квартире сейчас?
— Никто. Она внесла плату за три месяца вперед, а они еще не закончились.
— У вас нет запасного ключа?
Она опять покачала головой:
— Могу дать вам телефон хозяина, если хотите.
Пока Трой записывал номер, Барнаби прогулялся по комнате и подошел к окну. За домом пейзаж был не намного веселее, чем перед ним. Маленькие заасфальтированные дворики или замусоренные скверики с плотно утрамбованной землей. Пожарная лестница, на которую Барнаби особенно не надеялся бы в случае опасности. Он отвернулся от окна и спросил Таню о соседях снизу.
— Бенсон — растаман[31], бо́льшую часть времени проводит в Пекэме со своей девушкой и ребенком. Чарли — носильщик на железнодорожной станции Севен-Дайлз. Но они оба заселились, когда Карлотта уже съехала, так что ничего о ней знать не могут.
— Кажется, она получила несколько писем авиапочтой, когда жила в доме викария.
— Наверно, от отца. Из Бахрейна.
— Мы слышали, она их выбрасывала, не читая, — заметил сержант Трой.
— Ос-споди… — У Тани сделалось одновременно уязвленное и задумчивое лицо. — Ни за что не стала бы выкидывать письма от отца. Да я только и думаю, как бы узнать, кто он такой.
— Если вдруг подумаете о чем-нибудь еще, Таня, позвоните. — Барнаби вручил ей визитку. — И, конечно, если появится Карлотта. Все равно, днем или ночью, у нас стоит автоответчик.
На обратном пути Трой записал номер телефона в холле. Барнаби открыл дверь подъезда, и они снова оказались под слабым осенним солнцем.
Сержант Трой думал о своей семье, о родителях, бабушках и дедушках, тетях и дядях. И хотя как минимум половина этих разнообразных родственников в любой момент способна была взбесить его, он не представляет себе жизни без них.
— Бедная девчонка. С самого начала не повезло. Даже не знает, кто ее отец.
— Надеюсь, вы не пытаетесь меня разжалобить, а, сержант?
Таня стояла у окна и смотрела им вслед. Потом она отпустила занавеску, которую придерживала рукой, и услышала мягкий щелчок — открылась дверца шкафа в спальне. Послышался шорох.
— Все в порядке, — бросила Таня через плечо, — можешь выходить. Они ушли.
Пока Барнаби и Трой ехали по Сити-роуд в Кэмден-таун, Энн Лоуренс на кухне дома викария натирала ножку ягненка розмарином, замоченным в оливковом масле. Рядом с ней сидела Хетти Лезерс и лущила горох. Кэнди, извернувшись, скатилась со своей подушки и теперь ковыляла к ним.
— Почуяла запах мяса. — Энн улыбнулась, взглянув на собачку.
— Мы нынче хроменькие, — сказала Хетти и достала печенье из кармана цветастого фартука.
Кэнди жадно схватила его. Миссис Лезерс с беспокойством посмотрела на Энн:
— Вы уверены, что уже можете готовить, миссис Лоуренс? Вы так раскраснелись.
— Все нормально, — успокоила Энн. — Честное слово, я чувствую себя гораздо лучше.
Она действительно воспряла, и не только физически. Во-первых, ее порыв сказать правду и посрамить дьявола не ослабел за вчерашний день, и сегодня утром она проснулась решительной, как никогда. Во-вторых, хотя она ни за что не призналась бы в этом Хетти, ее румянец объяснялся возбуждением после спора с мужем.
— Как добр преподобный! Согласился проводить Чарли в последний путь, — произнесла Хетти. Непонятно, почему это вдруг пришло ей на ум именно сейчас. — Он ведь сложил с себя сан и вообще.
— Лайонел был рад помочь.
Энн покривила душой. Когда она попросила об этом мужа, Лайонел вышел из себя. Сказал, что вот уже десять лет в деревне его считают мирянином и ему будет неудобно вдруг показаться в облачении священника. Энн ответила, что он говорит глупости, и между ними произошел свободный обмен мнениями, еще сильнее встревоживший Лайонела и еще больше воодушевивший его жену.
— Чарли работал в доме викария долгие годы.
— Я знаю, дорогая.
— Это очень много значит для Хетти. Для бедняжки день будет и без того очень трудный, а тут еще придется слушать, как совершенно незнакомый человек разглагольствует о ее муже. А ты ведь и так не слишком перетрудился на пасторской ниве.
— Что ты имеешь в виду, Энн?
— Я имею в виду помощь, Лайонел. Заботу, готовность выслушать, постоянную поддержку. Я думала, это и есть твоя работа.
— Боюсь, нет никакого толку продолжать этот разговор.
— Не сомневаюсь, что, будь Хетти смазливой мордашкой лет восемнадцати, обвиняемой в торговле наркотиками, она получила бы от тебя и карманные деньги, и миленькую маленькую квартирку, и новую гладильную доску.
— Ты кричишь!
— Если тебе кажется, что я уже кричу, просто продолжай отходить к двери.
— Не понимаю, что это на тебя нашло.
Энн стояла не двигаясь. Она вдруг почувствовала, что стоит поостеречься. Ничего на нее не «нашло», это давно было в ней, а теперь рвется наружу. Но хочет ли она этого? Однако через несколько секунд мысли ее, еще недавно смутные и путаные, прояснились. Четко обозначились обиды и желания, о которых она даже не подозревала.
Какой серой и пресной вдруг показалась Энн собственная, размеренная и тихая жизнь. Какой бесхребетной она себе представлялась. Годами она силилась приспособиться к образу жизни мужа, в котором видела если не лучшего человека на свете, то, по крайней мере, гораздо лучшего, чем она сама.
Лайонел остановился, присел на краешек ближайшего кресла и успокаивающе похлопывал по подлокотнику, как будто опасаясь, что даже мебель вот-вот восстанет против него.
Энн саму обеспокоило безразличие, с которым она теперь смотрела на мужа. Лайонел так давно поступал по-своему, не интересуясь ее мнением и не встречая отпора, что она успела забыть, как он выглядит, когда ему противоречат. Нижняя губа, пухлая и мокрая, обидчиво оттопырилась, он надулся, как маленький ребенок. У мужчины пятидесяти восьми лет это выглядело довольно жалко.
— Мы не можем и дальше так жить, Лайонел.
— Как «так»? — Он был неподдельно удивлен и вылупил на нее глаза. — Что с тобой, Энн?