Там, где нет места злу

— Ага. — Джексон смотрел подозрительно, что-то ему не очень нравилось, как развивается разговор. Он изобразил на лице заискивающую ухмылку. Резцы, острые, как будто их точили напильником, поблескивали во рту.

— Не очень-то аппетитное прошлое, верно? — продолжал Барнаби.

— Я свое отсидел.

— Вы только этим и занимались. Сначала, будучи несовершеннолетним, воровали, были на посылках у взрослых парней, подручным у наркодилеров. Дальше тяжкие телесные повреждения — избили старика до полусмерти. Потом поножовщина…

— Меня подстрекали. И потом, нас была целая толпа.

— Нож был в руках у вас.

— И что из этого? Каждый заслуживает второго шанса.

Это была не попытка оправдаться, просто констатация факта. «Интересно, — подумал Барнаби, — может, старик тоже не отказался бы от второго шанса. Или парень, который остался лежать в канаве с проткнутым легким».

— Если бы вы получили, чего заслуживали, Джексон, в мире стало бы легче дышать.

Внизу открылась и хлопнула дверь. Барнаби не сводил глаз с Терри Джексона, и то, что случилось дальше, поразило его. Сильный, циничный мужчина на его глазах превратился в мягкую, бескостную куклу, в забитое, загнанное создание, жестокой судьбой низвергнутое в глубины отчаяния. Мускулистое тело обмякло, ноги подогнулись. Он съежился на полу, обхватив руками колени, нагнул голову и спрятал лицо.

— Что здесь происходит, Жакс?

Мальчик (да, именно мальчик, потому что он вдруг стал мальчуганом) медленно поднял голову и устремил встревоженный взгляд к преподобному Лоуренсу. Оба полицейских недоверчиво смотрели на бледную испуганную физиономию. Глаза юноши наполнились слезами, губы его дрожали.

— Они ворвались и набросились на меня, Лайонел. Я ничего не делал.

— Я знаю это, Жакс. Все хорошо.

— Я обещал, что не подведу вас.

Лайонел Лоуренс оглянулся и встретился глазами с Барнаби. Всем своим видом он давал понять, как разочарован и возмущен, как сильно подвел его инспектор полиции Ее Величества.

— Почему вы преследуете этого молодого человека?

— Речь не идет о преследовании, сэр. Мы просто расследуем обстоятельства смерти мистера Лезерса.

— Я думаю, — произнес сержант Трой, — вы тоже заинтересованы в тщательном расследовании. Поскольку этот человек является, так сказать, вашим наемным работником.

— Этот дом — мое частное владение. Если вам еще раз понадобится поговорить с Жаксом, сначала зайдите ко мне. И я приду сюда вместе с вами. Я больше не позволю травить его. Вы не имеете права…

— Вообще говоря, имеем.

Барнаби сердито кивнул сержанту, тот взял свой блокнот, встал и вышел. Старший инспектор последовал за ним и оглянулся всего один раз. Чтобы увидеть, как Лайонел Лоуренс, наклонившись, помогает Джексону встать, а тот опирается на руку старикана и его заплаканное лицо светится благочестивой благодарностью, как будто он только что получил благословение.

Барнаби едва не стошнило. Он хлопнул дверью и поспешил вниз по лестнице.



— Пидорас он, этот старикашка. — Сержант Трой шагал к машине и, давая волю гневу, яростно пинал гравий.

— Не думаю.

— Тогда что это такое? Почему он это делает?

Почему Лайонел Лоуренс делает это? Только Барнаби задумался на сей счет, как Трой рванул с места и резво вырулил на дорогу.

В отличие от большинства коллег, старший инспектор не валил в одну кучу всех благотворителей и не презирал их, что называется, чохом. За долгую работу полицейским филантропы встречались ему во множестве, как профессионалы, так и любители, и он выделял несколько типов, в зависимости от того, какой интерес они преследовали. Мало кто из них совсем отрицал, что имеет какой-то свой интерес. Гораздо больше было тех, кто сам не понимал природы этого интереса.

Некоторые жаждали власти и отношений, позволяющих доминировать. При обычных обстоятельствах у них вряд ли хватило бы обаяния и таланта, чтобы влиять хоть на кого-нибудь, кроме разве что собственного кота. В этом случае сострадание маскирует под собой потребность хоть с кем-то обращаться снисходительно.

Те же резоны у социально неуспешных. Как правило, ни с кем не выстроив прочных и счастливых отношений, эти в чем-то ущербные люди таким образом получают эмоциональную подпитку. Впервые в жизни кто-то начинает в них нуждаться.

Затем идут романтики, подпавшие под темное обаяние насилия. Ни разу не побывав в роли жертвы, такие рискуют пристраститься к посещению тюрем. При условии, что охранник всегда рядом, они проводят незабываемые минуты в обществе самых свирепых и опасных представителей рода человеческого. Барнаби когда-то знал квакера и пацифиста, который водил дружбу только с убийцами. И даже когда ему указали на этот парадокс, он не нашел в своих предпочтениях ничего странного.

Можно добавить еще рано ушедших на покой, не знающих, на кого направить свои смутно альтруистические чувства, и небольшое количество состоятельных людей, у которых осталась совесть. И наконец, крайне редко попадаются поистине замечательные личности, которые без всякой задней мысли, без всякого расчета просто любят ближнего своего. За тридцать лет Барнаби встретил лишь двоих таких.

Итак, куда же отнести Лайонела Лоуренса? Старший инспектор решил сначала разузнать о нем побольше. Например, есть ли у Лоуренсов дети? Если нет, возможно, именно поэтому Лайонел так часто предоставлял убежище молодым. (Кажется, говорили о какой-то сбежавшей девушке?) Всегда ли он был воцерковлен? Первый ли это у него брак? Если да, как он жил до женитьбы? И случалось ли хоть единой капле тепленьких сантиментов, в которых он прямо-таки утопает, пролиться на некрасивого страдальца средних лет или престарелого, любого пола? И если нет, то почему?

Сержант Трой грубо вернул старшего инспектора в реальность, бешено сигналя и яростно мотая головой мужчине с рыжим сеттером. Эти двое долго и терпеливо ждали возможности перейти дорогу и теперь переходили ее не спеша, а Трой, все еще озлобленный тошнотворно фальшивой сценой, которую ему недавно довелось наблюдать, срывал зло на автомобиле и пешеходе.



Выезжая из деревни, они обогнали «моррис-майнор» Эвадны Плит, как раз готовившийся свернуть в Толл-Триз-лейн. Машина еле тащилась по узкой тропинке, давя чертополох и крапиву. На колеса налипали куски земли и грибы. Эвадна и думать боялась, как будет задом о отсюда выезжать.


Многие сочли бы верхом глупости саму идею ехать этим путем, но Эвадна везла драгоценный груз, который только так можно было доставить в целости и сохранности. На заднем сиденье устроилась Хетти Лезерс с Кэнди на руках. После всего, что бедной собаке пришлось пережить, хозяйка и мысли не допускала, чтобы везти ее в коробке или корзине. И на руках по улице не понесешь — а ну как споткнешься и упадешь с такой хрупкой ношей?

Эвадна припарковалась у самого дома, и Хетти передала ей ключи. Когда дверь была отперта, она с превеликой осторожностью вылезла из машины.

Вскоре обе женщины стояли на кухне и улыбались друг другу. Хетти все никак не могла отпустить от себя собачку и наконец села возле плиты, устроив Кэнди у себя на коленях, а Эвадна стала готовить чай.

— Как думаете, она сможет забираться в корзину и вылезать из нее без моей помощи?

— Вряд ли, — усомнилась Эвадна. — По-моему, лучше будет просто положить подушку на пол.

Обе смотрели на собаку, неловко лежавшую на спине и не сводившую глаз с Хетти. Загипсованная задняя лапа ее торчала, как палка. На голову и порванное ухо наложили швы, на шею надели глухой жесткий воротник, чтобы не расчесывала рану, сломанные ребра плотно перетянули эластичным бинтом. Хозяйке казалось, что вид у Кэнди очень комичный, что она похожа на пса Тоби[20]. Теперь, когда миссис Лезерс знала, что Кэнди выживет, она могла позволить себе такое легкомысленное замечание.

— Это… э-э… — Эвадна поднесла к носу жестяную коробку, выпущенную по случаю серебряной свадьбы королевы и принца Филиппа. В жестянке находилась мелкая, как пыль, черная субстанция с пронзительным запахом. Эвадна деликатно втянула носом воздух и поморщилась. — Это?..

— Да-да, это самое, — жизнерадостно подтвердила Хетти. — По ложке каждому и ложку чайнику.

— Порядок! — Эвадна добавила кипятка в заварной чайник, сняла с штырьков соснового держателя для кружек две веселенькие емкости с лондонским Тауэром и поискала глазами ситечко.

— Надо, чтобы он заварился, Эвадна. По крайней мере пять минут.

— Мне и так будет хорошо.

Эвадна налила себе полкружки, подождала, пока Хетти кивнет, что уже можно, и налила ей тоже. Черный-черный чай с большим количеством молока и двумя кусками сахара.

— Вы уверены, это именно то, что вам сейчас нужно? — с опаской спросила Эвадна.

— Ах, как хорошо! — Хетти сделала большой глоток. — Такой крепкий, что мышь выдержит, как говаривал мой отец.

Эвадна с удовольствием представила себе, как мышь, аккуратно заложив лапки за спину, бегает на коньках по поверхности чая, потом села и попробовала погладить Кэнди. Но поскольку собачка почти вся была в бинтах, ей пришлось просто легонько постучать пальцем по носу.

— Ну, теперь все у вас будет хорошо? — Эвадна имела в виду обеих, и Хетти это сразу поняла.

— Мы постараемся. Вы были так добры к нам.

— Ерунда. — Эвадна грубовато отметала разговоры о своей доброте, как это водится у добрых от природы людей. — Ну ладно, пора мне к своим.

Хетти хотела проводить Эвадну до ворот. Но стоило Кэнди потерять хозяйку из виду, как она тихонько заскулила. Этот жалобный плач поразил обеих женщин в самое сердце. Хетти вернулась.

— Она боится, — сказала Эвадна. — Вы некоторое время не сможете оставлять ее одну. Справитесь?

— Да. Полин может ходить за продуктами.

— Я зайду завтра.

Но дверь уже закрылась. Эвадна неуверенно посмотрела на свой «моррис». Машина была зажата между двумя живыми изгородями, сидела там плотно, как пробка в бутылке. Эвадна не представляла себе, как умудрилась заехать сюда. Перспективу выезжать задом она даже не рассматривала. Требовалась помощь.

С трудом протиснувшись между автомобилем и изгородью, она побрела к деревенской улице, на ходу обирая семена цепкого подмаренника с бледно-зеленого льна оксфордских брюк. Она решила зайти в «Красный лев» и обратиться за помощью к кому-нибудь из завсегдатаев. Там собиралась теплая компания. Они всегда добродушно подшучивали над ее пекинесами, когда она вела собак на прогулку мимо паба.

С другой стороны, в пабе начнутся препирательства: кто еще не настолько пьян, чтобы сесть за руль, а кому уже не стоит. У кого есть время, у кого нет. А кто отлично бы подошел, да только он как раз поехал в Эйлсбери навестить свою матушку. В общем, все это затянется надолго.

Эвадне очень хотелось поскорее уладить дело и пойти домой готовить пекинесам ланч. Мазепе до полудня нужно непременно дать теплое желе из мозговой косточки на ломтике свежего тоста, иначе ее пищеварение, и так очень нежное, станет откровенно слабым.

И тогда Эвадна вспомнила о Валентине Фейнлайте. Он был так добр к Хетти, когда бедняжка выбежала на дорогу с раненой собакой. Он поможет. Возможно, он даже обрадуется возможности зайти к Хетти и посмотреть, как дела у Кэнди.



Валентин только притворялся, что работает. Он все утро возился — мыл кисти, делал наброски к сценам, которые еще не написаны и, по всей видимости, написаны не будут. Когда стеклянный дом наполнился хрустальным звоном, он ничего не услышал, поглощенный своими сексуальными фантазиями. Его мозг заполонили образы, звуки, запахи вчерашней ночи.

Вчерашние события перемежались волнующими воспоминаниями о том, как Жакс впервые впустил его к себе домой. Это случилось почти четыре месяца назад. До того вечера они были едва знакомы, разве что говорили друг другу банальные любезности при встрече. Но все же эти двое успели обменяться особенными взглядами. Валентин был очарован красотой парня и лихорадочно прикидывал, где, когда и как все у них может произойти.

И вот синяя дверь наконец открылась, и он, истомившийся за недели ожидания, поставил ногу на самую нижнюю лестничную ступеньку, веря и не веря, что это вот-вот случится, боясь, что внутренняя дверь все равно окажется заперта.

Она была не заперта. Он растерянно остановился на пороге, дрожа от волнения. Тихо произнеся «привет», он почувствовал какое-то шевеление у себя за спиной. Сильная гладкая рука обхватила грудную клетку и повлекла его назад. Горячие губы обожгли ухо, язык облизал ушную раковину, а потом, как змея, забрался внутрь. Очень медленно его рубашку вытащили из брюк и расстегнули.

Валентин, ослепительно счастливый, попытался повернуться. Обнять эту упругую потную плоть, заговорить, но обнаженная рука сжимала его так сильно, что он и шевельнуться не мог. Ему уже и не хотелось.

Жакс вылил в его жаждущее ухо целый поток непристойностей, а потом внезапно и грубо вошел. Валентин, задыхаясь, судорожно хватая ртом воздух, утонул в кошмаре боли и желания.

Почему раньше ему казалось, что в этом есть место и нежности? Глядя, как Жакс уходит в ванную, слыша плеск воды, медленно одеваясь, Валентин все думал об этом и все сильнее презирал себя за слабость. А чего он ожидал? Это волнующее приключение, в котором поровну радости и тревоги, всем бы так везло, кто ищет случайного секса.

Жакс вернулся в халате с улыбкой победителя на лице. Он устал и сейчас хочет отдохнуть, Вэл должен его понять. Валентин был разочарован тем, что даже сигарета после любви не входит в меню, но постарался это скрыть. И все же он медлил. Он взял с собой деньги, хотя и надеялся, что они не потребуются. Не потому, что он был жадный, просто ему хотелось не того, что покупается за деньги. Но он желал удостовериться, что его примут снова.

— А где же у меня… — Он расстегнул пиджак. Очертания полного бумажника во внутреннем кармане четко обозначились. — А, вот…

— Очень хорошо, Вэл.