Тайная война

– Ну-ну, – неопределённо хмыкнул Фридрихович. – Третья, стало быть, баталия с полковой пехотой уже опосля на самой вашей территории случилась?

– Так точно, Ваше высокоблагородие, – кивнул Лёшка. – Видно, не стерпев горького позора поражения, третья мушкетёрская привела с собой подкрепление из других, а более всего из своих первых гренадёрских рот, что были в каждом из двух батальонах полка. Перевес теперь был явно за атакующими, гренадёры-то мужики все здоровые, и дело бы могло закончиться скверно, но тут выручило высокое умение вести дипломатические переговоры, ну и вообще договариваться. Барабанщик команды, фурьер Гусев, выйдя перед двумя противоборствующими сторонами, разъяснил всем присутствующим все тонкости завязавшегося конфликта и показал, что пришедшие на чужую войну гренадёры могут теперь перед всей доблестной русской армией выглядеть, мягко говоря, в очень плохом свете. И вполне возможно, что им даже будет в дальнейшем отказано в высоком гостеприимстве и во всех других подразделениях этой справедливой и сплочённой русской армии. А как выход из всего этого скользкого дела он предложил им всё решить прям тут же на кулачках, и, как это традиционно водится на Руси, честно: один на один, два на два, три на три, ну и так далее, как только самой душе будет угодно. Гренадёрское подкрепление третьей мушкетёрской роты сочло эти доводы весьма убедительными, и всё дальнейшее «общение» происходило потом на недалёком егерском полигоне возле озера. Особая команда егерей отшлифовала полученные ими ранее навыки рукопашного боя, ну а мушкетёры приобрели здесь для себя много нового, что потом им всенепременнейше пригодится в предстоящих схватках с настоящим противником нашей империи.

За дверью комнаты кто-то громко фыркнул, и барон, резко обернувшись, запустил в образовавшуюся дверную щель тяжёлое пресс-папье со стола.

– Два капрала, помимо того, про которого я уже ранее говорил, и ещё один унтер не могут исполнять свои служебные обязанности после этих вот ваших «высоких переговоров»! Тебе не кажется, Егоров, что вы слишком далеко зашли в этой своей сваре с выборгцами? Ну что, подпоручик, как сам-то ты думаешь?! Вот рапорт их командира, полковника Думашева, в котором он прямо указывает на тебя как на зачинщика всей этой ссоры, подрывающей боеспособность всего подразделения нашей армии. Ведь именно с тебя-то, Алексей, весь этот конфликт там и пошёл, когда ты своего земляка из-под палок вытащил, а потом его и к себе в команду перевёл. Попутно же, кстати, запугав и унизив обер-офицера третьей мушкетёрской роты Мутьева Семёна. Подпоручик в срочном порядке был вынужден перевестись во вторую армию князя Долгорукова, не дожидаясь твоего возвращения из последнего вашего выхода. Ну, это ещё ладно, там он и сам был, похоже, не прав, когда завязывался ваш конфликт, и тому есть, кстати, видаки. Но почему ты не погасил его, когда он уже перекинулся позже на твоих подчинённых? Я вот этого сейчас не могу уразуметь! А уж про полог Муромцев и про спиртус от лекарей, тут я и вовсе ничего не понимаю! Твои егеря что, уже и красть военное имущество начали?!

– Никак нет, Ваше высокоблагородие! – аж задохнулся от возмущения Лёшка. – Полог мы не крали, у нас вон свои нашиты из тех ста целковых, что вы нам давеча дали для подготовки особого задания на Журжи. Не мои это, слово даю, Генрих Фридрихович, что не мои! А спирт да, спиртус брали, но только со спросом, просто я не хотел вам сразу говорить, чтобы этих лекарей не подвести. Но коли вы уже и сами всё знаете, так поясню, что выменяли мы его за два карабина беслы, из тех, что захватили в последнем деле у выбитых всадников возле Дуная. Тот спиртус нам на дело был нужен. У каждого капрала и унтер-офицера моей команды помимо фляги для воды есть и особая небольшая фляжка с настоем из тысячелистника, коим они пользуют своих раненых на поле боя. Ни одна мерка не ушла из того спиртуса на постыдную пьянку, в том я сам вас твёрдо заверяю, ибо лично под сургуч запечатывал все сии фляги для своего же спокойствия. У рядовых егерей в ранцах и походных мешках сухой порошок из целебных трав есть, и каждый из них знает, как им пользоваться, и как им обрабатывать раны. У меня, господин полковник, ни один человек за всё время от санитарных потерь из команды не списан, а все выбывшие либо по увечью, либо после героической гибели на поле боя, – и коснувшись больной темы, подпоручик, насупившись, замолчал.

– Ладно, ладно, – смягчился главный картограф, – знаю я всё. Жалобу Думашева я заволокитил, у меня она здесь под сукном и останется и далее уже никуда не пойдёт. С мушкетёрами вы миритесь и более уже со своими не воюйте. И займи ты своих архаровцев делами посильней. Я всё понимаю и разделяю твоё горе, Алексей, ведь ты же для меня не чужой. Знаю, что ты за последние месяцы многих самых близких своих людей потерял. Но нужно жить дальше, нужно бороться и воевать. У тебя вон за спиной почти что четыре десятка солдатских душ стоит, а дай срок, так и гораздо более этого ещё будет. Война, Егоров, не кончилась, а только лишь разгорается, и матушке императрице будут нужны верные солдаты и офицеры, которые смогут поставить в ней точку. Заметь, подпоручик, – победную точку!

– Да я всё понимаю, господин полковник, – вздохнул Алексей. – Я в полном порядке, да и команда уже четвёртые сутки с себя дурь сбрасывает. С полигонов и с плаца вон не вылезаем, чтобы опять нужную форму и боевую сноровку побыстрее набрать. Нам бы дело какое, а, Ваше высокоблагородие? Оно ведь завсегда боевые подразделения сплачивает.

Барон встал со стула и подошёл к расстеленной у него на столе карте.

– Дело ему подавай! Ишь ты! Может, цельную операцию или баталию для вас специально затеять? Осень с зимой борется, Егоров! Сам понимаешь, пока весною все дороги не просохнут, тут в Валахии войскам никакого пути нет. До апреля месяца армия точно на зимних квартирах теперь осела. Но что-нибудь мы тут придумаем, может, какой-нибудь небольшой выход, чтобы прощупать турок на их восточном берегу, вам всё же и выпадет вскоре. Ты вон давай, с людьми своими занимайся, навыки свои особые оттачивай. Сам же вот мне, ещё когда создавалась эта команда, обещал, что за вас краснеть ни за что не придётся, – и он выложил перед собой на стол жёлтый погон. – С твоего, что ли, «волкодава» вырван сей клок?

Кровь ударила в лицо подпоручику. Теперь-то стало понятно про то обидное высказывание о комендантской роте и о том, что какой-то там бродячий патруль чуть ли не раздел на улице его бойца. Ну, Федька, ну негодник, такой срам! Знал Егоров про то, что его повеса хорошо «наследил» в свою последнюю шкодную ночь, когда пробирался от своей зазнобы обратно в команду из «самоволки». Но чтобы вот та-ак! И ведь не скажешь ничего, у каждого солдата русской императорской армии был погон на левом плече. Предназначался он для удержания от сползания портупеи или перевязи патронной сумки, и был он у каждого полка своего цвета и плетения. Перед полковником же лежал погон, свитый из жёлтого гарусного шнура, точно такой же, какой носили солдаты Апшеронского пехотного полка, из которого-то в своё время и вышла особая егерская команда главного квартирмейстерства армии. Апшеронцы сейчас были под Журжи, стало быть, ответ на вопрос – чей погон был сорван «комендачами» в Бухаресте, был сейчас предельно ясен, и теперь Лёшка, стоя навытяжку, сгорал от стыда, глядя на такую весомую улику.

– Да ладно, Алексей, не казни себя, – пожалел молодого офицера полковник. – Ведь не взяли же всё-таки шельмеца-то твоего те патрульные. От пятерых аж он смог там отвертеться, причём никого даже рукой не задел. Так сказать, не посягнул, не дерзнул, не посмел покуситься на тех, кто при исполнении был! Значит, башка у него на месте, ну а коли так, то и до неё через его ноги всё равно ведь всё со временем дойдёт? – и он протянул погон подпоручику. – Ну, всё, давай, ступай, Егоров. Отдашь это своему волкодаву, – и он эдак иронично хмыкнул.



Три десятка рядовых при трёх капралах, унтерах и барабанщике застыли в одном общем строю на вечерней поверке. В воздухе прямо-таки витало тревожное напряжение, исходившее от всей этой массы солдат. Командир был опять не в духе, и это всеми явно чувствовалось. Половина из них уже получила свои замечания на традиционной проверке у личного состава оружия, амуниции и формы. Как ни готовились к ней служивые, но у кого-то из них на полке замка фузеи или штуцера находилась малая крупица порохового нагара, где-то на пистоле был плохо закреплён кремень курка, а на ножнах сабли или штыка-кортика ослаб крепёж, да мало ли чего можно было найти при большом желании у служивого. И теперь все ждали очередной выволочки и следующего дня шагистики под барабанный бой.

– Рядовой Лужин! – тихим и каким-то сухим голосом вызвал подпоручик вечного виновника команды.

– Я! – громко выкрикнул Цыган, и его смуглое лицо аж побледнело. Такой тон командира не предвещал ничего хорошего. «Лучше бы он кричал, топал ногами, но не вот так, как сейчас, – думал Федька, делая шаг вперёд. – Ох и худо!»

– Ко мне!

И егерь, выйдя из первой шеренги, застыл, вытянувшись перед командиром:

– Ваше благородие, рядовой Лужин по вашему приказанию прибыл!

Алексей внимательно, как будто бы в первый раз и словно не узнавая, оглядел вызванного им егеря.

– У тебя, Лужин, погон на плече не тот, не свойский это у тебя погон! Вот держи, егерь особой, лучшей во всей армии команды стрелков, держи свой родной, свойский погон. Комендантские его тебе просили передать, – и подпоручик негромко скомандовал: – Кругом!

Федька развернулся и застыл перед солдатским строем. Тридцать шесть пар глаз глядели на него сейчас в упор, и хотелось сквозь землю провалиться, но не стоять вот так вот перед своими сослуживцами.

– Рядовой Лужин за утерю военного имущества, непроворность, личную недисциплинированность и подрыв всеобщего уважения к команде переводится из разряда штуцерников в фузейщики. Своё нарезное оружие он сдаёт фурьеру Гусеву для постановки его в оружейный резерв команды и назначается сим днём в ряды кашеваров. В намечающемся для нас деле видеть его я пока не желаю, думаю, что по хозяйственной части ему у нас будет гораздо лучше!

– Встать в строй, рядовой кашевар! – с какой-то издёвкой в голосе гаркнул Егоров, и поникший Цыган зашёл на своё место. Хуже этого дня у него в его яркой и насыщенной жизни, пожалуй, что и найти-то было сложно.

– Ну а для всех остальных, настоящих, боевых егерей нашей особой команды (слово «особой» подпоручик выделил) я хочу сказать, что шагистика у нас заканчивается, и мы, братцы, начинаем готовиться к настоящему делу. Какое оно будет, я пока вам не скажу, потому как сам его ещё не ведаю. Но вы уже и так знаете, что простые дела нам командование не поручает. В общем, будем готовиться ко всему серьёзно. Ну а Лужин, пока мы там будем в деле, присмотрит здесь за всем нашим имуществом. Так ведь, Фёдор Евграфович?

Из строя в ответ раздалось какое-то нечленораздельное мычание.

– Всё, команда, всем готовиться к ужину и ко сну! Разойдись!





Глава 2. Секретный план




– Ну что, Егоров, не расхотел ещё в осеннюю слякоть грязь месить? – поинтересовался у подпоручика фон Оффенберг.

– Никак нет, господин полковник, – уверенно тряхнул головой егерь. – Отдохнули уже, и даже, пожалуй, что лишка! Хорошо было бы теперь и прогуляться.

– Ну-ну, – усмехнулся его куратор. – Тогда слушай меня внимательно. Рассказываю и ставлю тебе задачу лишь при одном свидетеле, коего тебе представлять уже не нужно, – и сидящий за столом секунд-майор солидно кашлянул. – Дело, поручаемое тебе, весьма тайное, оттого и такая скрытность будет по нему. Ты знаешь, что в нашем штабе скрытно работает вражеский шпион. Уже два года к врагу утекают совершенно секретные сведенья, а наши команды и дозорные отряды попадают в засады, и были даже случаи нападения на фельдъегерей с пропажей важнейших документов. Все операции и выходы наших войск в последнее время проводились с учётом этого, чтобы хоть как-то ввести в заблуждение противную сторону. Всё это ты и так хорошо знаешь, и сам же помогал нам в этих делах. Теперь же пришло время плотно заняться самим шпионом и выкорчевать его вместе со всей имеющейся у него агентурой. Господин Баранов со своими людьми провёл огромную работу по его выявлению, и теперь осталось лишь последнее дело – это произвести захват негодяя вместе со всеми его подручными. И самое лучшее, если мы это совершим на горячем деле, выманив его из нашего штаба, не дав уничтожить все свои важные документы и не дав ещё и оборвать все концы с агентурой. План у нас будет такой. Мы ждём одного нашего человека со сведеньями особой важности с той стороны Дуная. Эти сведенья стоят столь дорого, что ради них Военная коллегия из Санкт-Петербурга уже трижды присылала секретные бумаги с реляциями: встретить, принять и незамедлительно переправить все эти бумаги в столицу, причём самой срочной фельдъегерской почтой. Наш человек знает очень много про секретные переговоры, кои ведутся между Австрией и Блистательной Портой, и турки не пожалеют никаких средств, лишь бы перехватить его и забрать те бумаги, которые могут быть при нём, ну или хотя бы уничтожить его вместе со всеми документами. Именно ради этого особо важного дела и может раскрыться тот вражеский шпион, коего мы так долго здесь устанавливали. Баранов и его люди уже отследили, как после двух последних бумаг из нашей Военной коллегии его гонцы из Бухареста спешно уходили в сторону турецкой Силистрии. А это говорит нам о том, что противник заглотил нашу наживку, и значит, мы пока всё делаем сейчас правильно.

Послезавтра к ночи в штаб примчится запылённый гонец из Журжи и доложит, что у него особо важный пакет для главнокомандующего. С ним же будет и наш «человек из-за реки». В его роли выступает один из людей майора Баранова.

При этих словах «контрразведчик» армии, внимательно вслушиваясь в рассказ барона, утвердительно кивнул, тем самым подтверждая всё ранее здесь сказанное.

– Генерал-фельдмаршал соберёт малый совет квартирмейстерства армии, где объявит о том, что с той стороны реки прибыли особо важные сведенья, коих они все так сильно в последнее время ждали, и нужно незамедлительно переправить их в Военную коллегию столицы, – продолжил доведение плана фон Оффенберг. – В штабе армии, как обычно, поднимется суета, вытащат срочно из постелей всю канцелярию, подготовят в великой суматохе фельдъегерскую почту, протянут, как у нас водится, со всем этим до самого утра и с небольшим сопровождением наконец-то отправят эту курьерскую карету в сторону Фокшан, ну и далее почтовым трактом в направлении Санкт-Петербурга. Думаю, что по дороге её уже будут встречать и отбивать нашего тайного человека и все его бумаги те люди турецкого шпиона, которых он для этого соберёт. Учитывая, что эти бумаги для осман представляют особую, крайнюю важность, наши враги пойдут на всё, чтобы только завладеть ими. Теперь осталось только хорошо подумать, где они и как вас будут встречать. Какие мысли у вас на этот счёт, Сергей Николаевич?

Баранов поднялся и, солидно прокашлявшись, изложил свои доводы:


– Учитывая, что мы уже установили вероятного шпиона из наших канцелярских работников и вскрыли некоторые его связи со своими подельниками, – и он сделал паузу, – думаю, что встречать карету нападающие будут верстах в пяти-десяти от Бухареста в тамошнем лесном массиве. Бить карету они станут вряд ли, всё-таки там сидит нужный им человек с секретными бумагами, и он нужен будет им позарез живым для того, чтобы предъявить его османскому командованию и получить от него большие премиальные, да и рассказать под пытками он тоже может много чего интересного. Так что, думаю, вражеский отряд выбьет всю нашу внешнюю охрану из сопровождения и из наружных фельдъегерей, не трогая саму карету. Ну и, собственно, вот тут-то как раз таки и будет дело за командой Егорова.

Секунд-майор с полковником оба обратили свои взгляды на нахмурившегося егеря.

– Что-то не так, Егоров, уж больно вид у тебя какой-то смурной? – хмыкнул барон. – Или слишком рискованное дело для твоих ребят? Говори уж сразу, чего тебе в нашем плане-то сейчас не понравилось?

Лёшка покачал головой:

– Да план-то хорош, Ваше высокоблагородие. Задумка как собрать всю эту мерзость в одном месте у вас просто великолепная. Понятно, что они там всех соберут, лишь бы им завладеть такими серьёзными бумагами и этим важным человеком. Но мы же вот так напрочь списываем всех тех, кто будет охранять курьерскую карету снаружи. С этим-то как быть? Я бы очень не хотел класть там своих людей.

Фон Оффенберг приблизился вплотную к Алексею и пристально взглянул в его глаза:

– Нужно будет жизнь за державу отдать, так и ты, и я, и Сергей Николаевич, все мы, как ты только что тут выразился, «её покладём»! И твои егеря в том числе, господин подпоручик, тоже, коли будет нужно, так же как и все лягут! Мы присягу приносили матушке императрице и поклялись защищать её и свою страну, живота своего не жалея!

Кровь бросилась в лицо Лёшки, и он, не отводя глаз, чётко выговорил барону:

– Я, Ваше высокоблагородие, смерти не боюсь, не впервой, поди, уже мне умирать! И я, наверное, не давал вам повода усомниться в своей личной храбрости и в храбрости своих егерей. Будет приказ, так пойдём умирать спокойно, но умереть мне бы хотелось так, чтобы забрать с собой как можно больше врагов! А если получится и будет такой шанс, так победить, остаться жить и отправлять их и далее на тот свет. Я против глупой и поспешной смерти, господин полковник. Но повторюсь, присягу свою мы исполним беспрекословно, приказывайте, как нам нужно будет умереть! – и Лёшка вытянулся в струнку.

Сбоку громко фыркнул Баранов, и улыбка скользнула по лицу фон Оффенберга:

– Какие мы горячие-то, а? Смотри, Сергей Николаевич, наш бравый подпоручик уже и умирать собрался. Никто в твоей храбрости и в храбрости твоих солдат не сомневается, Алексей. Так же как и в верности присяге, и в беспрекословном подчинении приказам, – последнюю фразу барон, сузив глаза, выделил отдельно. – Во внешнем охранении будет десяток из арнаутского полка. Далеко позади пойдут гусары, драгуны и большая часть твоей команды, так, чтобы не насторожить врага. На карете в козлах будут сидеть кучер с младшим фельдъегерем. Твоим же лучшим солдатам надлежит схорониться в самой карете. Помню я, как вы лихо действовали в Крыму, когда там шли переговоры с татарскими мурзами. Глазом мы не успели моргнуть, а вы уже выскочили и к бою изготовились. Вот и сейчас, в этом деле, ваши навыки как раз таки нам и пригодятся. Кого сажать в карету, ты думай сам. Как действовать, тоже обмозгуй и посоветуйся с господином майором, он, кстати, тоже с вами там будет, ему и надлежит постараться взять шпиона живым, ибо только лишь Сергей Николаевич про его личность знает, даже я не посвящён во все тонкости этого дела. У меня всё. Мелочи вы обговорите уже с ним наедине. Об одном лишь вам напомню, от того, как мы с вами сработаем, будет зависеть, сколько жизней своих солдат сбережём. Помни, Егоров, на хорошем шпионе целые кладбища из вражеских воинов висят. А этот гад нам уже очень много крови стоил. Обезвредьте его, господа!

– Так точно, Ваше высокоблагородие! – щёлкнул каблуками сапог Егоров. – Разрешите исполнять?

– Давай, давай, Алексей, хватит уже тут грязь растрясывать. Мне на доклад к командующему пора. Дальше вы уже с Барановым всё, что вам нужно для дела, обговорите.





Глава 3.Шпион




Вот уже третий час как тряслась внутри кареты засадная партия из егерей и главного контрразведчика армии с его подчинённым, играющим роль «человека из-за реки». Восьмёрка лучших лошадей тянула фельдъегерскую карету с максимально возможной для неё скоростью. Осенняя дорога вся была в рытвинах и ухабах, и казалось, что это не особая, служебная повозка, а какой-то кусок грязи прыгает по разбитому осеннему тракту. Что было с сидящим на козлах кучером и фельдъегерем, даже представить было страшно, но и внутри неё тоже было несладко. Для семерых человек места в ней было явно мало, и на спинах да на боках егерей появился уже не первый и даже, пожалуй, что и не третий синяк или ссадина. Главное, все берегли оружие. Только лишь в его идеальном боевом состоянии и в отточенных навыках егерей было сейчас спасение для всех. Предстоящая схватка с неизвестным врагом должна была проходить молниеносно, и егеря прижимали к груди свои укороченные фузеи, оберегая, словно зеницу ока, их капризные ударные замки.

– Точно клюнули «эти», Сергей Николаевич? – задал Лёшка волнующий всех вопрос у самого старшего всего этого «дела».

Карету сильно тряхнуло, и Баранова кинуло на Ваню Кнопку. Офицер коротко ругнулся и поправил на поясе драгунские пистолеты.

– Клюнули, клюнули, а то как же, подпоручик! Два гонца от их шпиона ночью ушли, один за реку, на Силистру спешно рванул, как видно, за подмогой. А второй собирать команду для нападения уже здесь, на тракте, ускакал. Вот-вот это уже должно случиться, им же резона далеко нас перехватывать нет, нужно ведь и за Дунай успеть переправить захваченного человека со всеми его бумагами. Движение кареты замедлилось, и впереди раздались какие-то выкрики.

– Что там? – Баранов выпрямился и откинул полог, закрывающий переднее окошко, выходящее к кучеру.

– Да пара кибиток на дороге сцепились, видать, разъехаться не смогли, по бокам-то ведь от нас лес. Да вы не волнуйтесь, Ваше высокоблагородие, возле них служивые в нашей форме крутятся, – успокаивал офицера здоровенный усатый фельдъегерь.

Лёшка насторожился и, выглянув в дыру возле двери, щёлкнул курком фузеи. Вся команда егерей последовала вслед за своим командиром.

На лесной дороге с десяток человек в форме русских пехотинцев, при своём капрале, с громкими криками пытались растянуть в стороны две крытые повозки, застрявшие в большой луже. Место действительно было очень неудобным, с одной стороны тракта была заросшая кустарником ложбинка, а с другой к нему подступал густой буковый лес. Весь арнаутский десяток из конного пикинерного полка, что был выделен для сопровождения фельдъегерей, стоял уже возле повозок. Капрал пехотинцев о чём-то коротко переговорил со старшим этого десятка, сверкнула, переходя из рук в руки, серебряная монета, и арнауты, шустро спрыгнув с коней, облепили обе повозки, пытаясь выдернуть их из грязи.

Бах! Неожиданно раздавшийся выстрел сбил наземь единственного оставшегося верхом командира пикинеров и, как видно, послужил общим сигналом для нападения на конвой. Возле повозок раздалось несколько пистолетных хлопков, и сверкнула сталь клинков. К фельдъегерской карете выскочила из лесных зарослей дюжина разношёрстно одетых и что-то орущих на турецком и на валашском языке мужиков. В руках у многих из них были пистолеты и сабли, а парочка так и вовсе бежала с пехотными фузеями наперевес. Всеми ими, похоже, сейчас заправлял человек в мундире русского унтер-офицера. В его руке дымился драгунский гладкоствольный карабин, как видно, выстрел из которого и послужил тем сигналом к атаке.

– Koçlara ateş etmeyin! Arabadaki herkesi canlı götürün! Muhafızları kılıçlarla yenin! (Не стрелять, бараны! Всех в карете живыми брать! Охрану саблями бить! – тур.) – проорал он, и Баранов, пристроившийся возле Лёшки, радостно зашипел: – Ну вот ты и попался, голубчик! Этого надо взять, Алексей, действуйте, егеря!

Дальше уже время полетело стрелой. Бах, бах! – разрядил с кучерских козлов в подбегающих оба своих пистолета усатый фельдъегерь. Лёшка первым выкатывался из двери кареты и краем глаза заметил какое-то мелькание в прилегающих к дороге кустах.

Бум! – сухо хлопнул выстрел из нарезного оружия, и фельдъегерь, пробитый пулей, свалился с кареты. Бах! – Лешка, стоя на корточках, разрядил фузею в первого подбегающего. Он резко выпрыгнул вперёд и круговым движением со всего размаха влепил прикладом ружья по голове следующего атакующего.

Бах! Бах! Бах! – раздались частые выстрелы высыпавшей из кареты и уже развернувшейся для боя команды.

Бабах! Бабах! – сработали обе гренады, выброшенные в сторону запутавшихся повозок. Там раздался истошный вой и стенания. Обе повозки разом расцепились, и обезумевшие от страха, посечённые осколками кони, давя и сшибая людей в солдатской форме, ринулись в разные стороны.

– Этого живым брать! Стоять, Уткин! – проорал Баранов и, пригнувшись, бросился к руководившему нападением унтеру.

«Точно, так это же сержант из нашей армейской канцелярии, ну и гнида!» – подумал Лёшка и, бросив в грязь свою треснувшую в прикладе фузею, разрядил оба пистолета в мечущихся врагов. Те же, сами превратившись разом в жертву, как видно, совершенно ошалели от всего здесь происходящего и, потеряв в первую же минуту боя половину людей, теперь только и помышляли, как бы им поскорее сейчас скрыться с этого опасного места.

Унтер развернулся и побежал к зарослям.

– Стой тебе говорят, не уйдёшь, стой, Уткин! – Офицер-контрразведчик выстрелил поверх его головы из пистоля. Предатель пригнулся, и Баранов бросился вперёд. Бах! Бах! – раздались два выстрела из придорожных кустов, и обе фигуры свалились на землю рядом. Секунд-майор поднялся и на четвереньках подполз к шпиону. У того во лбу зияло большое входное отверстие, затылочную же кость у него полностью вышибло пулей.

– Ванька, за мной, – Егоров пронёсся мимо Баранова со своим самым маленьким егерем Ваней Кнопкой. Впереди был враг, который лишил их такой вожделенной добычи, шпиона, ради которого это всё здесь и затевалось.

Пробегая мимо куста с утоптанной возле него землёй, Лёшка заметил лежащую в опавшей листве гладкоствольную фузею и пистолет.