Тайная лавка ядов

Гейнор прищелкнула языком.

– Что ж, возможно, вы этого не видите, а я вижу. У вас есть талант, ум и способности. И еще у вас есть новый друг в Лондоне. – Она помолчала, и я представила, как она с решительным лицом скрещивает руки. – Вы созданы для большего. И, думаю, вы это знаете.





35. Нелла. 12 февраля 1791 года




Когда я подошла к дому Эмвеллов, перед глазами у меня все вращалось и кривилось, цвета были яркими, как на детской игрушке, город Лондон вокруг расплывался. Я сунула окровавленный лоскут в карман юбки и взглянула на лица прохожих – некоторые были четко видны, их тревожила засохшая кровь на моих губах, другие туманились, мутились и не видели ничего, будто меня и не было на свете. Я гадала, не вошла ли в страну призраков. Есть ли такая вещь, как полумир, промежуточное место, где мертвые и живые смешиваются?

В другом кармане моей юбки лежал сверток: настойка адамовой головы и короткое письмо, в котором я объясняла миссис Эмвелл, что Элайза не вернется – и не потому, что не привязана к хозяйке, а из-за героического поступка, в котором Элайза выказала самоотречение и отвагу. Еще я советовала госпоже рекомендуемую дозу настойки, как сделала, когда она давным-давно приходила ко мне в лавку, ища средства от дрожи в руках. Я написала бы больше – о, насколько больше я бы написала! Но время не позволяло, о чем говорил смазанный след моей крови на углу листа. У меня даже не было времени записать адамову голову, свое последнее лекарство, в журнал.

Дом встал впереди: три этажа пестрого, кроваво-красного кирпича, подъемные окна по двенадцать или шестнадцать панелей – я ни в чем не была уверена в эти последние минуты. Все терялось в тумане. Я велела ногам идти вперед. Нужно просто дойти до крыльца, до черной двери, и положить сверток.

Я взглянула на крышу со шпицем, клонившуюся и гнувшуюся под облаками. Из трубы не поднимался дым. Как я и предполагала, хозяйки не было дома. Это было огромным облегчением – у меня не было сил с ней говорить. Я положу сверток и уйду. Уползу на юг, к ближайшему спуску к реке. Если смогу дойти так далеко.

Мимо со смехом промчался ребенок, почти что запутавшись в моей юбке. Девочка обежала меня кругом раз, другой, играя с моими чувствами, напоминая мне о ребенке, выпавшем из моего живота. Она убежала так же быстро, как появилась. Глаза мои туманили слезы, и лицо ее будто таяло, неясное и неразличимое, как призрак. Мне начало казаться, что я была дурой, когда усомнилась в словах Элайзы, что вокруг нее все кишит призраками. Возможно, я была неправа, когда сказала ей, что эти призраки – лишь остатки воспоминаний, создания возбужденного воображения. Они казались такими яркими, такими осязаемыми.

Сверток. Я должна донести сверток.

Последний взгляд вверх, на окна спален, где должны помещаться слуги. Я надеялась, что кто-нибудь увидит, как я кладу бумажный сверток на крыльцо, всего в нескольких шагах, и возьмет его на сохранение, пока не вернется миссис Эмвелл.

И в самом деле, меня заметили! Служанка, я ясно увидела ее за окном, ее густые черные волосы, ее задранный вверх подбородок…

Я остановилась на тротуаре, пальцы мои разжались, и сверток с мягким стуком упал на землю. За стеклом была не служанка. То было видение. Моя малышка Элайза.

Я не могла шевельнуться. Не могла вздохнуть.

Потом что-то мелькнуло, метнулось, и тень отпрянула от окна. Я упала на колени, в груди моей снова поднимался кашель, цвета Лондона обращались в черный, все становилось черным. Мой последний вдох, до него лишь пара секунд…

И тут, в последний осознанный миг, цвета вернулись: малышка Элайза с ясными юными глазами, так хорошо мне знакомыми, выплыла из дома ко мне. Розовый отблеск стекла. Я нахмурилась, пытаясь всмотреться. В руке у нее был флакончик, очень похожий размером и формой на тот, что она протягивала мне на мосту. Только тот был голубой, а этот – розовый, как морская раковина. Она на ходу вытащила из него пробку.

Я потянулась к ее яркой тени, все казалось мне таким странным и неожиданным: румянец на ее щеках, вопросительная улыбка, точно она вовсе не была призраком.

Все в ней было таким живым.

Все было таким, как я запомнила в мгновения перед ее смертью.





36. Кэролайн. Наши дни, пятница




На следующее утро я в третий раз вошла в Британскую библиотеку. Я двигалась привычным путем, мимо стола администратора, вверх по лестнице, на третий этаж.

Отдел карт теперь казался мне знакомым и уютным, как станция метро. Я увидела Гейнор возле одного из стеллажей в центре зала: она разбирала стопку книг, лежавшую у ее ног.

– Пссст, – прошептала я, подкравшись к ней сзади.

Она вздрогнула и обернулась:

– Здравствуйте! А вас так сюда и тянет, да?

Я улыбнулась:

– Если что, у меня новости.

– Еще что-то? – Она понизила голос. – Прошу, скажите, что вы не взломали очередную дверь.

Увидев, как я заулыбалась, она с облегчением выдохнула:

– Слава богу. Тогда что? Что-то новое об аптекаре?

Она подняла с пола книгу и поставила ее на место на одну из полок.


– Новости вообще-то обо мне.

Она застыла, не донеся еще одну книгу до полки, и взглянула на меня.

– Рассказывайте.

Я глубоко вдохнула, все еще не в силах поверить, что я это сделала. Я это сделала. Из всех моих выходок в Лондоне эта поразила меня больше всего.

– Я подалась на программу в Кембридже вчера вечером.

Глаза Гейнор тут же наполнились слезами, в них засияло отражение светильников под потолком. Она убрала книгу и положила руки мне на плечи.

– Кэролайн, я так вами горжусь.

Я закашлялась, в горле встал комок. Я недавно звонила Роуз, чтобы сообщить ей новости. Она расплакалась от радости, назвала меня самой смелой женщиной из всех, кого знает.

Смелая. Я бы не приклеила на себя такой ярлык, пока жила в Огайо, но поняла, что Роуз была права. То, что я сделала, и в самом деле было смело – отчасти даже безумно, – но это было настоящим и верным мне подлинной. И несмотря на то, что моя жизнь теперь сильно отличалась от жизни Роуз, ее поддержка напомнила мне, что, если друзья выбирают разные пути, это нормально.

Я посмотрела на Гейнор, благодаря судьбу и за эту неожиданную дружбу. Вспомнила, как первый раз вошла в этот зал: промокшая под дождем, раздавленная и потерявшаяся; я пришла к Гейнор – совершенно чужому человеку – всего лишь с флаконом в кармане. Стеклянным флаконом и вопросом. Теперь я снова стояла перед ней, почти не помня ту себя. Я все еще была раздавлена, но я столько узнала о себе, достаточно, чтобы это направило меня совсем в другую сторону. Туда, куда, как я чувствовала, я должна была пойти очень давно.

– Она не по истории, магистерская программа по английской литературе, – пояснила я. – Восемнадцатый век и романтики. В курс входят всякие старинные тексты и произведения литературы, а еще методы исследования. – Я подумала, что степень по английской литературе объединит мой интерес к истории, литературе и исследованиям. – В конце я подам диссертацию, – добавила я, и мой голос слегка дрогнул на слове «диссертация».

Гейнор подняла брови, и я объяснила:

– Пропавший аптекарь – ее лавка, журнал, непонятные вещества, которые она использовала, – я надеюсь все это исследовать. Академический, бережный подход к тому, что я нашла.

– Господи, вы уже говорите, как ученый. – Гейнор улыбнулась, а потом добавила: – По-моему, это великолепно. И вы будете так близко! Надо запланировать несколько поездок в выходные. Может, махнем на поезде в Париж?

При мысли об этом у меня в животе все затрепетало.

– Конечно. Программа начинается в январе, так что у нас куча времени, чтобы планировать всякое.

Хоть я и не могла дождаться, когда можно будет приступить, на самом деле было хорошо, что программа начнется только через полгода. Мне предстояло несколько непростых разговоров – с родителями и Джеймсом для начала, – и нужно было обучить мою замену в семейном бизнесе, найти жилье в Кембридже; закончить оформление бумаг для раздела имущества, который я начала прошлой ночью онлайн…

Словно прочитав мои мысли, Гейнор сложила руки и неуверенным голосом спросила:

– Это не мое дело, но ваш муж уже знает?

– Он знает, что нам какое-то время нужно пожить врозь, но не знает, что я планирую вернуться в Великобританию, пока мы разбираемся со своими жизнями. Я позвоню ему сегодня вечером, скажу, что подала документы.

Еще я собиралась позвонить родителям и наконец рассказать им, что натворил Джеймс. Несколько дней назад я хотела защитить их от этих новостей, но теперь понимала, как это было неразумно. Гейнор и Роуз напомнили мне о том, как важно окружать себя теми, кто поддержит и подбодрит меня и мои желания. Такой поддержки у меня не было слишком давно, и я была готова заново ее потребовать.

Гейнор снова принялась расставлять книги по полкам, поглядывая на меня.

– А на сколько рассчитана программа? – спросила она.

– Девять месяцев.

Девять месяцев, столько же, сколько я отчаянно хотела вынашивать ребенка. Я улыбнулась, оценив иронию. Ребенок мог и не появиться в ближайшем будущем, но его место заняло нечто другое – давно утраченная мечта.



Попрощавшись с Гейнор, я спустилась на второй этаж. Я надеялась, она не заметит, как я сворачиваю в читальный зал гуманитарных наук. Признаюсь, в тот момент мне хотелось от нее сбежать. Для этого дела я хотела остаться одна, подальше от любопытных глаз, какими бы доброжелательными они ни были.

Я подошла к одному из библиотечных компьютеров в глубине зала. Всего несколько дней назад мы с Гейнор вместе сидели за таким же компьютером наверху, и я не забыла основы навигации по поисковой системе библиотеки. Я открыла главную страницу Британской библиотеки и нажала поиск по основному каталогу. Потом перешла к оцифрованным газетным статьям, где мы с Гейнор безуспешно пытались отыскать что-нибудь об аптекаре-убийце.

Впереди у меня был целый день, и я предполагала задержаться здесь надолго. Я уселась на стул, подвернула под себя одну ногу и открыла блокнот. Кто такая Элайза Фэннинг?

Этот вопрос, единственный, я записала две ночи назад.

В строке поиска по Британскому архиву газет я напечатала два слова: Элайза Фэннинг. Потом нажала ввод.

На экране тут же появились несколько записей. Я быстро их пробежала, но только одна – в самом верху страницы – была подходящей на вид. Я открыла статью, и, поскольку она была оцифрована, мне тут же выдали полный текст.

Статья была напечатана летом 1802 года в газете «Брайтон Пресс». Я открыла еще одну вкладку в браузере, поискала Брайтон и выяснила, что это город на южном побережье Англии, в паре часов езды от Лондона.

Заголовок гласил: «Элайза Пеппер, урожденная Фэннинг, единственная наследница лавки чародейских книг своего мужа».

Далее в статье говорилось, что двадцатидвухлетняя Элайза Пеппер, родившаяся в Суиндоне, но жившая на окраине Брайтона с 1791 года, унаследовала после смерти мужа все его имущество, включая невероятно популярную книжную лавку на северной оконечности города. Лавка предлагала широкий выбор книг по магии и оккультизму, и посетители регулярно съезжались со всех частей континента в поисках средств и лекарств от самых необычных хворей.

Согласно статье, к несчастью, мистер Том Пеппер сам не смог создать противоядие от своей болезни, он, судя по всему, слег с плевритом. Его жена, Элайза, заботилась о нем в одиночку, пока его не постиг безвременный конец. Но в память о жизни и успехе мистера Пеппера в лавке состоялся прием – его посетили сотни людей, чтобы отдать дань уважения.

После мероприятия небольшая группа репортеров взяла у миссис Пеппер интервью о том, намерена ли она продолжить работу лавки. Она заверила собравшихся, что лавка останется открытой.

«Мы с Томом оба обязаны жизнями искусству чародейства», – сказала она, прежде чем пояснить, что много лет назад, в Лондоне, собственноручно приготовленный магический состав спас ей жизнь. «Я была еще ребенком, то была моя первая настойка, но я рискнула жизнью ради близкого друга, который по сию пору поддерживает меня и дает советы». Еще миссис Пеппер добавила: «Возможно, дело было в молодости, но я ни мгновения не боялась, когда передо мной встала смерть. Мне показалось, что голубой чародейский флакон лихорадит мне кожу, и, когда я проглотила настойку, ее жар оказался так силен, что ледяные глубины стали желанным отдыхом».