Тайна замка Вержи
Часть 21 из 28 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Слушаюсь, ваша милость! – девушка почтительно присела, и Рю раздраженно махнул рукой:
– Живее, живее!
Спустя минуту галерея опустела. Только стражник топтался у двери.
– Месье Бонне, – шепотом позвал он, пока Пьер отдавал приказания. – Месье Бонне! Правду ли говорят, что… – он помялся, но все же договорил: – …ну, что мадемуазель Элен умерла из-за ведьмы?
Венсан пригляделся к нему. Рослый, здоровый парень с глуповатым крестьянским лицом, покрытым каплями пота. Он определенно старался отодвинуться подальше от двери, которую ему полагалось охранять.
Видя, что лекарь молчит, стражник промямлил:
– Я чего хотел-то… Не найдется ли у вас какого-нибудь средства, чтобы, значит, это… Уберечь меня.
– Тебя? – поднял брови Венсан. – От чего?
Стражник вытер пот.
– От дурного глаза, месье. Девка-то, которую поймали, эта Огюстен… Видал я ее. Она, когда проходила, так зыркнула, что меня всего перекосило. Я сразу-то не догадался, а теперь понял. Должно быть, кровь она мне попортила, или семя, или еще чего…
«Вот и первая ласточка, – подумал Венсан. – Так оно обычно и бывает. Помешательство охватывает всех, как пожар. Завтра самая последняя судомойка будет рассказывать, как от взгляда Николь у нее начинались запоры, а повар припомнит, что стоило девочке оказаться возле свежего мяса, как оно протухало на глазах. Они жили рядом с ней, болтали с ней, слушали ее песни, и вот уже готовы приписать ей все мыслимые грехи».
Он поморщился. Сколько раз ему уже доводилось видеть подобное. Людям мало просто жить своей жизнью, заботясь о хлебе насущном и спасении собственной души. Им непременно нужны еще жертва и враг. О, когда есть жертва и враг, существование их становится осмысленным! Они принимаются оплакивать первую и проклинать второго, подбрасывая поленья в костер своей ярости. Как будто им не согреться без этого костра!
– Так что скажете, господин лекарь? – Стражник угодливо заглядывал в глаза и пытался ухватить за рукав.
Венсан так зыркнул на него исподлобья, что тот мигом отдернул руку.
– Бонне! – позвал начальник охраны.
Венсан отошел от стражника, не испытывая ни капли жалости к трусливому здоровяку.
– Идите за мной, – распорядился Медведь. – Нужно выяснить, кто кричал.
Венсан едва успевал за размашистой походкой Пьера. Начальник охраны впечатывал каждый шаг в каменный пол, и плиты как будто проседали под ним.
Пространство перед комнатами графа было забито вооруженными солдатами.
– Кто кричал? – властно спросил Пьер, перекрывая гул.
– Ее милость, – подобострастно ответили ему.
Медведь обернулся, и лекарь успел заметить промелькнувшее на его лице выражение ужаса.
– Что с ней?!
Дверь распахнулась, и на пороге появилась Алиса де Вержи.
В первый миг Венсан испытал облегчение. Супруга графа, пусть и убитая горем, была жива и невредима.
Во второй миг он понял, что ошибся. Женщина не была убита горем. Тщетно лекарь выискивал на красивом лице следы отчаяния или скорби. Глаза Алисы были сухи, щеки пылали от возбуждения, рот кривился в уничижительной гримасе.
Не обращая внимания на склонившихся при ее появлении людей, Алиса быстро подошла к Пьеру Рю.
– Они ее упустили! – звенящим от ярости голосом сказала она.
И выкрикнула снова – так громко, что эхо заполошной чайкой заметалось среди стен:
– Они упустили девчонку!
Глава 9
В комнате Беатрис стояла влажная, густая духота – такая бывает на болоте жарким июльским днем. Воздух, насыщенный тяжелыми испарениями, казался липким, как прокисшее молоко. И пах он кислятиной, потом и еще чем-то неуловимо противным, чему Венсан никак не мог подобрать названия.
Он начал с того, что приказал потушить огонь в камине и вынести три из пяти жаровен. Нянька девочки с поджатыми губами неодобрительно следила за действиями слуг, которых отрядили в помощь лекарю. Но когда Венсан распахнул окно, она не выдержала:
– Да что ж это делается! Или вы и вторую голубку решили свести в могилу?
Венсан искоса взглянул на нее. Возмущенная Коринна была похожа куропатку, распушившую перья и отважно бросающуюся на незваного гостя.
Птенец, которого она так оберегала, спрятался в кресле за ее спиной, сжавшись в комочек. Беатрис не плакала, ничего не говорила, она только смотрела прямо перед собой блестящими глазами. Лекарь видел такой взгляд у больных лихорадкой.
А тут еще эти проклятые жаровни.
Открыв окно, Венсан подозвал молоденькую служанку и приказал укрыть Беатрис теплым одеялом. Служанка захлопотала около девочки, но та осталась неподвижна. Только гладкий выпуклый лоб прорезала крохотная морщинка – и сразу пропала.
– У нее кашель! – не унималась нянька. – Вы застудите ее насмерть! Хотите, чтобы их милости оплакивали сразу двух дочерей?!
Венсан про себя усмехнулся: судя по тому, что ему пришлось увидеть, вряд ли покойница дождется от отца и матери слез скорби.
– Вам, поди, и дела нет до гибели нашей любимой Элен! – взвилась Коринна, выведенная из себя его упорным молчанием. – Даже если все мы перемрем, как чумные коровы, месье Бонне и глазом не моргнет! Помяните мое слово – очень скоро смерть заберет еще кое-кого в Вержи.
– Если ты не угомонишься, я даже знаю, кто это будет, – заметил лекарь.
На некоторое время Коринна потеряла дар речи. В себя ее привели смешки слуг.
– Вы угрожаете мне, месье Бонне? – вкрадчиво начала она. – Что ж, должна сказать, я ничуть не удивлена. О вас ведь говорят всякое…
Смешки стихли. Венсан пожал плечами и отвернулся к столику, на котором уже были выставлены его пузырьки.
Но он знал, что нянька таращится ему в спину своими пронзительно-голубыми глазами. Это цвет речной воды, его любимый цвет, но отчего же ему так неприятно смотреть в них?
Ну же, милая, славная Коринна, скажи обо мне какую-нибудь гадость. Я затылком чую, что твой язычок уже раздвоился наподобие змеиного и в нетерпении касается кончиком изнанки губ.
– Вы прибыли из Каркассона, не так ли? – проворковала нянюшка. – Моя кузина живет там.
Венсан ощутил, что все превратились в слух – все, кроме младшей дочери графа, которая, похоже, рассудком и душой находилась далеко отсюда.
Любопытство – физически ощутимое, вязкое, как грязь, – сгустилось вокруг него. С притворным равнодушием все ждали, что будет сказано дальше. В эту грязь, в благодарный жирный замес из любопытства, страха, жадности до чужих тайн, упоения от причастности к постыдным секретам – в эту грязь должно было упасть слово и прорасти вездесущими сорняками слухов. Выдирай их потом сколько влезет, выпалывай, пока не помутнеет в глазах, – все напрасно: они появятся снова, неистребимые, как гидра.
Коринна вскинула голову, наслаждаясь мигом своего триумфа.
Наконец-то ей удалось поставить высокомерного негодяя на место. Смотрите-ка, он мигом утратил всю свою самонадеянность: стоит к ней спиной, вжав голову в плечи. Должно быть, в этот миг зазнайка Бонне мысленно умоляет о снисхождении.
Но разве заслуживает жалости человек, привечавший мерзавку Николь Огюстен? Человек, покусившийся на благополучие ее дорогой Беатрис?
– О чем я говорила? Ах да, о моей родственнице! – Голос Коринны сочился патокой. – Она рассказывала об одном очень странном происшествии… Пару лет назад в Каркассоне скончалась девушка, дочка священника.
Коринна замолчала. Молчание, насыщенное невысказанными словами и намеками, молчание, заявлявшее слушателям: это только начало истории. Многообещающее, выразительное и гулкое, как звон колокола. В таком замирает толпа на площади за несколько ударов сердца до мига, когда палач выбьет бочку из-под ног приговоренного.
Молчание, предшествующее крику.
Лекарь медленно начал поворачиваться. Коринна успела представить болезненную гримасу на его лице. Начнет ли он лепетать оправдания? Или бросится на нее, подтверждая непроизнесенное обвинение? Ах, как славно было бы, если бы бросился… Поводов для пересудов хватит тогда на целый год, и все будет вертеться вокруг нее, нянюшки Коринны.
Лекарь наконец повернулся, и смелость женщины куда-то испарилась. Негодяй Бонне ухмылялся! Выглядел он на диво безмятежным, и только приглядевшись, можно было заметить в серых сощуренных глазах недобрые искорки.
Волчище, как есть волчище. Оборотень, втершийся в доверие к графу.
– И что же рассказывала твоя родственница? – осведомился Бонне. – Скажи, да погромче, чтобы все слышали.
Коринна, только что прочно стоявшая обеими ногами на земле, почувствовала, как незаметно для себя оказалась на тонком льду. Кузина лишь упоминала, что дочь священника пользовал лекарь, который спешно уехал вскоре после ее смерти. И никаких подтверждений его вины у няньки не было. Сказать начистоту, она рассчитывала, что Бонне сам загонит себя в ловушку, едва услышит о Каркассоне. А теперь выходит, что ловушка захлопнулась за ее спиной.
Коринна беспомощно обвела взглядом слуг и сделала попытку улыбнуться. Быть может, ей удастся перевести все в шутку, пока дело не зашло слишком далеко?
– Ах, месье Бонне, вы же знаете нас, женщин, – кокетливо хихикнула она. – Мы иной раз наговорим такого, что сами потом удивляемся.
«Ничегошеньки тебе не известно, глупая курица, – подумал Венсан. – И теперь ты не знаешь, как выкрутиться».
Он смотрел на рыхлую няньку, нервно облизывавшую губы, и перед его глазами вставали десятки таких же, как она. Подобный сорт баб всегда имеет за пазухой целую груду камней. Окажись блудница в их власти, они бы забили ее еще до того, как Иисус закончил увещевать их. А после досталось бы и ему.
Венсан не испытывал ни злости, ни гнева. В юности он гневался так часто, что понемногу это чувство сточилось в нем, как стачивается нож от многократного применения. Затупившаяся ярость обернулась глухим раздражением. Со временем он научился укрощать и его.
Если что-то и могло поколебать его угрюмую безмятежность, это были не нападки Коринны.
Венсан не собирался протягивать руку помощи самодовольной дуре; он молчал, словно не слыша жалобного предложения о перемирии. Взгляды слуг из выжидательных стали насмешливыми. Определенно, Коринна проигрывала этот бой.
На ее счастье, Беатрис внезапно закашлялась.
– Ох, бедняжка! – вскрикнула нянька.
– Госпожа Беатрис!
Поднялась суматоха. Все мужчины, кроме лекаря, были изгнаны из комнаты, а женщины окружили Беатрис и излили на нее поток благих глупостей.
– Живее, живее!
Спустя минуту галерея опустела. Только стражник топтался у двери.
– Месье Бонне, – шепотом позвал он, пока Пьер отдавал приказания. – Месье Бонне! Правду ли говорят, что… – он помялся, но все же договорил: – …ну, что мадемуазель Элен умерла из-за ведьмы?
Венсан пригляделся к нему. Рослый, здоровый парень с глуповатым крестьянским лицом, покрытым каплями пота. Он определенно старался отодвинуться подальше от двери, которую ему полагалось охранять.
Видя, что лекарь молчит, стражник промямлил:
– Я чего хотел-то… Не найдется ли у вас какого-нибудь средства, чтобы, значит, это… Уберечь меня.
– Тебя? – поднял брови Венсан. – От чего?
Стражник вытер пот.
– От дурного глаза, месье. Девка-то, которую поймали, эта Огюстен… Видал я ее. Она, когда проходила, так зыркнула, что меня всего перекосило. Я сразу-то не догадался, а теперь понял. Должно быть, кровь она мне попортила, или семя, или еще чего…
«Вот и первая ласточка, – подумал Венсан. – Так оно обычно и бывает. Помешательство охватывает всех, как пожар. Завтра самая последняя судомойка будет рассказывать, как от взгляда Николь у нее начинались запоры, а повар припомнит, что стоило девочке оказаться возле свежего мяса, как оно протухало на глазах. Они жили рядом с ней, болтали с ней, слушали ее песни, и вот уже готовы приписать ей все мыслимые грехи».
Он поморщился. Сколько раз ему уже доводилось видеть подобное. Людям мало просто жить своей жизнью, заботясь о хлебе насущном и спасении собственной души. Им непременно нужны еще жертва и враг. О, когда есть жертва и враг, существование их становится осмысленным! Они принимаются оплакивать первую и проклинать второго, подбрасывая поленья в костер своей ярости. Как будто им не согреться без этого костра!
– Так что скажете, господин лекарь? – Стражник угодливо заглядывал в глаза и пытался ухватить за рукав.
Венсан так зыркнул на него исподлобья, что тот мигом отдернул руку.
– Бонне! – позвал начальник охраны.
Венсан отошел от стражника, не испытывая ни капли жалости к трусливому здоровяку.
– Идите за мной, – распорядился Медведь. – Нужно выяснить, кто кричал.
Венсан едва успевал за размашистой походкой Пьера. Начальник охраны впечатывал каждый шаг в каменный пол, и плиты как будто проседали под ним.
Пространство перед комнатами графа было забито вооруженными солдатами.
– Кто кричал? – властно спросил Пьер, перекрывая гул.
– Ее милость, – подобострастно ответили ему.
Медведь обернулся, и лекарь успел заметить промелькнувшее на его лице выражение ужаса.
– Что с ней?!
Дверь распахнулась, и на пороге появилась Алиса де Вержи.
В первый миг Венсан испытал облегчение. Супруга графа, пусть и убитая горем, была жива и невредима.
Во второй миг он понял, что ошибся. Женщина не была убита горем. Тщетно лекарь выискивал на красивом лице следы отчаяния или скорби. Глаза Алисы были сухи, щеки пылали от возбуждения, рот кривился в уничижительной гримасе.
Не обращая внимания на склонившихся при ее появлении людей, Алиса быстро подошла к Пьеру Рю.
– Они ее упустили! – звенящим от ярости голосом сказала она.
И выкрикнула снова – так громко, что эхо заполошной чайкой заметалось среди стен:
– Они упустили девчонку!
Глава 9
В комнате Беатрис стояла влажная, густая духота – такая бывает на болоте жарким июльским днем. Воздух, насыщенный тяжелыми испарениями, казался липким, как прокисшее молоко. И пах он кислятиной, потом и еще чем-то неуловимо противным, чему Венсан никак не мог подобрать названия.
Он начал с того, что приказал потушить огонь в камине и вынести три из пяти жаровен. Нянька девочки с поджатыми губами неодобрительно следила за действиями слуг, которых отрядили в помощь лекарю. Но когда Венсан распахнул окно, она не выдержала:
– Да что ж это делается! Или вы и вторую голубку решили свести в могилу?
Венсан искоса взглянул на нее. Возмущенная Коринна была похожа куропатку, распушившую перья и отважно бросающуюся на незваного гостя.
Птенец, которого она так оберегала, спрятался в кресле за ее спиной, сжавшись в комочек. Беатрис не плакала, ничего не говорила, она только смотрела прямо перед собой блестящими глазами. Лекарь видел такой взгляд у больных лихорадкой.
А тут еще эти проклятые жаровни.
Открыв окно, Венсан подозвал молоденькую служанку и приказал укрыть Беатрис теплым одеялом. Служанка захлопотала около девочки, но та осталась неподвижна. Только гладкий выпуклый лоб прорезала крохотная морщинка – и сразу пропала.
– У нее кашель! – не унималась нянька. – Вы застудите ее насмерть! Хотите, чтобы их милости оплакивали сразу двух дочерей?!
Венсан про себя усмехнулся: судя по тому, что ему пришлось увидеть, вряд ли покойница дождется от отца и матери слез скорби.
– Вам, поди, и дела нет до гибели нашей любимой Элен! – взвилась Коринна, выведенная из себя его упорным молчанием. – Даже если все мы перемрем, как чумные коровы, месье Бонне и глазом не моргнет! Помяните мое слово – очень скоро смерть заберет еще кое-кого в Вержи.
– Если ты не угомонишься, я даже знаю, кто это будет, – заметил лекарь.
На некоторое время Коринна потеряла дар речи. В себя ее привели смешки слуг.
– Вы угрожаете мне, месье Бонне? – вкрадчиво начала она. – Что ж, должна сказать, я ничуть не удивлена. О вас ведь говорят всякое…
Смешки стихли. Венсан пожал плечами и отвернулся к столику, на котором уже были выставлены его пузырьки.
Но он знал, что нянька таращится ему в спину своими пронзительно-голубыми глазами. Это цвет речной воды, его любимый цвет, но отчего же ему так неприятно смотреть в них?
Ну же, милая, славная Коринна, скажи обо мне какую-нибудь гадость. Я затылком чую, что твой язычок уже раздвоился наподобие змеиного и в нетерпении касается кончиком изнанки губ.
– Вы прибыли из Каркассона, не так ли? – проворковала нянюшка. – Моя кузина живет там.
Венсан ощутил, что все превратились в слух – все, кроме младшей дочери графа, которая, похоже, рассудком и душой находилась далеко отсюда.
Любопытство – физически ощутимое, вязкое, как грязь, – сгустилось вокруг него. С притворным равнодушием все ждали, что будет сказано дальше. В эту грязь, в благодарный жирный замес из любопытства, страха, жадности до чужих тайн, упоения от причастности к постыдным секретам – в эту грязь должно было упасть слово и прорасти вездесущими сорняками слухов. Выдирай их потом сколько влезет, выпалывай, пока не помутнеет в глазах, – все напрасно: они появятся снова, неистребимые, как гидра.
Коринна вскинула голову, наслаждаясь мигом своего триумфа.
Наконец-то ей удалось поставить высокомерного негодяя на место. Смотрите-ка, он мигом утратил всю свою самонадеянность: стоит к ней спиной, вжав голову в плечи. Должно быть, в этот миг зазнайка Бонне мысленно умоляет о снисхождении.
Но разве заслуживает жалости человек, привечавший мерзавку Николь Огюстен? Человек, покусившийся на благополучие ее дорогой Беатрис?
– О чем я говорила? Ах да, о моей родственнице! – Голос Коринны сочился патокой. – Она рассказывала об одном очень странном происшествии… Пару лет назад в Каркассоне скончалась девушка, дочка священника.
Коринна замолчала. Молчание, насыщенное невысказанными словами и намеками, молчание, заявлявшее слушателям: это только начало истории. Многообещающее, выразительное и гулкое, как звон колокола. В таком замирает толпа на площади за несколько ударов сердца до мига, когда палач выбьет бочку из-под ног приговоренного.
Молчание, предшествующее крику.
Лекарь медленно начал поворачиваться. Коринна успела представить болезненную гримасу на его лице. Начнет ли он лепетать оправдания? Или бросится на нее, подтверждая непроизнесенное обвинение? Ах, как славно было бы, если бы бросился… Поводов для пересудов хватит тогда на целый год, и все будет вертеться вокруг нее, нянюшки Коринны.
Лекарь наконец повернулся, и смелость женщины куда-то испарилась. Негодяй Бонне ухмылялся! Выглядел он на диво безмятежным, и только приглядевшись, можно было заметить в серых сощуренных глазах недобрые искорки.
Волчище, как есть волчище. Оборотень, втершийся в доверие к графу.
– И что же рассказывала твоя родственница? – осведомился Бонне. – Скажи, да погромче, чтобы все слышали.
Коринна, только что прочно стоявшая обеими ногами на земле, почувствовала, как незаметно для себя оказалась на тонком льду. Кузина лишь упоминала, что дочь священника пользовал лекарь, который спешно уехал вскоре после ее смерти. И никаких подтверждений его вины у няньки не было. Сказать начистоту, она рассчитывала, что Бонне сам загонит себя в ловушку, едва услышит о Каркассоне. А теперь выходит, что ловушка захлопнулась за ее спиной.
Коринна беспомощно обвела взглядом слуг и сделала попытку улыбнуться. Быть может, ей удастся перевести все в шутку, пока дело не зашло слишком далеко?
– Ах, месье Бонне, вы же знаете нас, женщин, – кокетливо хихикнула она. – Мы иной раз наговорим такого, что сами потом удивляемся.
«Ничегошеньки тебе не известно, глупая курица, – подумал Венсан. – И теперь ты не знаешь, как выкрутиться».
Он смотрел на рыхлую няньку, нервно облизывавшую губы, и перед его глазами вставали десятки таких же, как она. Подобный сорт баб всегда имеет за пазухой целую груду камней. Окажись блудница в их власти, они бы забили ее еще до того, как Иисус закончил увещевать их. А после досталось бы и ему.
Венсан не испытывал ни злости, ни гнева. В юности он гневался так часто, что понемногу это чувство сточилось в нем, как стачивается нож от многократного применения. Затупившаяся ярость обернулась глухим раздражением. Со временем он научился укрощать и его.
Если что-то и могло поколебать его угрюмую безмятежность, это были не нападки Коринны.
Венсан не собирался протягивать руку помощи самодовольной дуре; он молчал, словно не слыша жалобного предложения о перемирии. Взгляды слуг из выжидательных стали насмешливыми. Определенно, Коринна проигрывала этот бой.
На ее счастье, Беатрис внезапно закашлялась.
– Ох, бедняжка! – вскрикнула нянька.
– Госпожа Беатрис!
Поднялась суматоха. Все мужчины, кроме лекаря, были изгнаны из комнаты, а женщины окружили Беатрис и излили на нее поток благих глупостей.