Тайна замка Роксфорд-Холл
Часть 17 из 33 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
До сегодняшнего вечера в коридоре за дверью моей комнаты всегда была тьма кромешная. Теперь во всех бра на стене горели свечи, но стеклянные колпаки так потемнели, что свет от них шел тусклый и какой-то мрачный. Воздух был затхлый, душный. При каждом повороте ожидая, что там меня ждет, со своей всегдашней улыбкой, Магнус, я сквозь мглу с трудом шла по коридору к площадке. Двойные двери на галерею были распахнуты.
Там на каждой стене колеблющимся пламенем горели ряды свечей, уходящие вдаль; высокие окна светились слабым, холодным светом; еще выше над ними потолок был окутан тьмой. В центре пола, примерно в двадцати футах от меня, на небольшом круглом столе горели еще свечи, озаряя лица Магнуса, миссис Брайант и доктора Риза так, что они, казалось, висят в воздухе над пламенем свечей.
— Ах, вот и вы, моя дорогая, — произнес Магнус так, будто виделся со мной в последний раз всего минут за пять до этого, а не несколько дней назад.
Я без особого желания подошла и присоединилась к ним. Миссис Брайант, блистающая великолепием в кармуазиновых[29] шелках, открывающих значительное пространство белой груди, приветствовала меня с нескрываемым пренебрежением; Годвин Риз неловко поклонился.
Позади них, в дальнем конце галереи, господствующее место в стене — как и говорил мистер Монтегю — занимал невероятных размеров камин, а в нем — саркофаг. Но я была совершенно не готова увидеть огромную фигуру в доспехах, возвышающуюся в тени рядом с камином. Под рукой, закованной в перчатку, поблескивал меч, в колеблющемся свете фигура казалась настороженной, живой, бдительной. В жерле камина стоял массивный сундук из темного металла: саркофаг сэра Генри Роксфорда. «Я уже была здесь когда-то», — подумала я, но лучик узнавания мелькнул и сразу же угас, прежде чем я смогла его уловить.
— Доктор Роксфорд собирался рассказать нам, — нетерпеливо произнесла миссис Брайант, — об открытии, которое он сделал, разбирая бумаги своего покойного дядюшки. — Она говорила так, будто я их всех заставила ждать, и я поняла, что Магнус нарочно так все подстроил.
— Действительно, собирался, — подтвердил он. Тон его был, как всегда, сердечным, но в нем звучали нотки нетерпеливого ожидания. Он улыбался, его зубы поблескивали в свете свечей, зрачки глаз горели, словно два язычка пламени. — Но, может быть, нам стоит вернуться к тайне его исчезновения, еще более загадочного для тех, кто стоял там, где сейчас стоим мы с вами. Повторю вкратце: Дрейтон, дворецкий моего дяди, видел, как он ушел к себе в кабинет, что соседствует с галереей, около семи часов, в тот самый вечер, когда разразилась гроза. Когда на следующий вечер сюда прибыл мистер Монтегю, ему пришлось взломать дверь, и он обнаружил, что все двери на площадку заперты изнутри на замки и засовы, а ключи остались в замочных скважинах. Мы пытались запереть эти двери на замки — не говоря уже о засовах — снаружи, но тщетно. Насколько нам известно, здесь нет тайного хода, потайной двери, убежища священника или еще чего-либо подобного. Дымоходы в каминах слишком узки для того, чтобы взрослый человек, даже такой небольшой, как мой дядя, мог через них пробраться. Что же, таким образом, могло с ним статься?
Единственным рациональным объяснением — единственным, какое видится мне, — может быть то, что он как-то выбрался через вон то окно, — при этих словах Магнус указал на окно над фигурой в доспехах, — спустился вниз по кабелю, доковылял до леса и упал, как, предположительно, упал его предшественник Томас Роксфорд в одну из старых шахт. Такое не представляется невозможным — мы нашли раму закрытой, но не запертой на задвижку, — однако кажется невероятным предполагать, что хилый старик мог совершить такое в кромешной тьме, в ночь жесточайшей грозы. Я совершил такой спуск сам, в гораздо лучших условиях, и могу заверить вас, что это был не такой уж приятный опыт.
Когда он произнес эти слова, его взгляд метнулся в мою сторону, и я сжала руки так, что ногти впились в ладони. Полтора года я его боялась; теперь поняла, что я его ненавижу.
— Однако, если мы исключим окно, мы будем вынуждены рассмотреть… менее рациональные возможности. Как вы знаете, мой дядя в ночь своего исчезновения сжег большое количество бумаг, включая манускрипт Тритемиуса.
Тут Магнус снова взглянул на меня, словно желая сказать: «Я прекрасно знаю, моя дорогая, что вы никогда не слышали о Тритемиусе».
— Вы все, разумеется, слышали о странном убеждении моего дяди, почерпнутом у Тритемиуса и, возможно, у Томаса Роксфорда, что энергия молний может быть обуздана и направлена для явления духа, если использовать вот эти доспехи как накопитель энергии молниевого удара. Так вот, осматривая на днях кабинет дяди, я нашел листок с записями, набросанными в спешке и порой совершенно неразборчивыми, который завалился за стоящие на полке книги.
Он достал из кармана сюртука помятый листок бумаги.
— Я не стану утомлять вас рассказом о моих стараниях расшифровать эти записи. Первая разборчивая фраза такова: «Разгадал наконец, что имеет в виду Т». Это «Т» может быть и Тритемиус, и Томас — мы не можем точно сказать. Затем он говорит о доспехах как о «портале» (это слово очень жирно подчеркнуто), который может быть использован либо для того, чтобы «явить», либо чтобы «уйти без необходимости умереть», и молит дать ему «силы выдержать это испытание». Иными словами, он верил, что, если бы он оказался внутри доспехов, когда ударит молния, он перешел бы невредимым в загробный мир, как восставшее из гроба тело, по словам Священного Писания, вознесется на Небо в Судный день.
— Но ведь несомненно, — возразил доктор Риз, — что любой, кому хватило бы безрассудства влезть в эти доспехи во время грозы, погиб бы от удара молнии… И в самом деле, разве невозможно, что ваш дядя сделал точно то, что вы предполагаете, и был обращен в пепел или даже в пар энергией молнии?
— Это возможно, да. Однако мы не нашли следов пепла, ни каких-либо свидетельств, что внутри доспехов что-то горело. Молния попадала в людей, и они оставались живы… — Он вдруг замолк, словно ему в голову пришла неожиданная мысль. — Другие умирали сразу же и были страшно обожжены; но я не знаю ни одного случая, когда бы жертва просто исчезла с лица земли.
Все это казалось бы совершенно невероятным, если бы не тот неудобоваримый факт, что мой дядя исчез. Для ученого существует лишь одна возможность: проверить гипотезу путем эксперимента.
— Но, дорогой мой доктор Роксфорд, — сказала миссис Брайант, — не можем же мы сидеть здесь днями и неделями, ожидая, пока не грянет гром!
— К счастью, в этом нет необходимости. Мне удалось достать индукционную машину — устройство, генерирующее мощный электрический ток: Болтон будет управлять ею из библиотеки, чтобы нас не беспокоить; ток будет передаваться на доспехи по проводам, проходящим под дверью меж библиотекой и галереей. Хотя не столь грозный, как удар молнии, заряд будет продолжительным.
Существует теория, знаете ли, что основной компонент духа может быть электрическим. Для того чтобы духи могли общаться с живыми людьми — именно этот вопрос мы и будем решать завтра, — они должны, разумеется, состоять из чего-то. Из чего-то, что способно накапливать энергию и в то же время явно не быть материальным. Для ученого в таком случае совершенно естественно мыслить в сфере электрической либо магнитной энергии.
Я даже стал задаваться вопросом: так ли уж безумна была навязчивая идея моего дяди, как я предполагал? Ведь о богах часто говорят, что они повелевают молниями; и, хотя это представляет собою отражение первобытного ужаса перед мощью природы, нельзя исключить, что он порожден верной интуицией. То же самое касается и спиритической практики соединять руки вокруг стола. Привидения и духи обычно описываются как эманации света; здесь на ум приходят огни святого Эльма или весьма редкий феномен шаровой молнии… Вы, возможно, скажете, что эта аналогия притянута за уши, но как магнитное поле заставляет кучку железных опилок располагаться замысловатым узором, точно так же душа, или жизненное начало — называйте это, как пожелаете, — одушевляет земное тело. Разве не может быть так, что это жизненное начало — электрическое, но в значительно более тонкой форме, которую наша наука еще не осознала?
Как я уже сказал, это всего лишь теории, но нам, конечно, никогда не представится лучшей возможности их проверить. Завтра ночью мы попытаемся явить духа; но, если это не удастся, я готов предпринять более смелый эксперимент. Я дам указание Болтону привести в действие индукционную машину, включив ее на полную мощность, а сам помещусь в доспехи.
— Но, Магнус, дорогой мой, — сказала миссис Брайант, забыв всякую осторожность, — конечно же, это слишком большой риск!
— Должен признаться, — ответил Магнус, — что попытаться сделать это во время грозы потребовало бы гораздо большей отваги. Но именно так наука движется вперед. И если мы добьемся успеха, если в этом деле с порталом действительно что-то есть… Тогда ваша мечта и правда станет реальностью… Возможно, вы не слышали, моя дорогая, — обратился он ко мне с самой очаровательной из своих улыбок, — что миссис Брайант желает основать прибежище для спиритов: это будет такое место, где условия более обычного благоприятны, место, укрытое от суеты и шума каждодневной жизни…
Я переводила взгляд с одного лица на другое, не веря своим ушам.
— Это великолепный дом, миссис Роксфорд, — сказал Годвин Риз. — Он тяжко нуждается в реставрации, но он мог бы стать гордостью графства. И у него такая колоритная история! Исчезновение двух его владельцев лишь добавляет остроты его cachet…[30]
Неожиданно для себя самой я услышала свои слова:
— Вполне очевидно, доктор Риз, что мой муж не говорил вам, что два года тому назад здесь погиб мой покойный жених мистер Эдуард Рейвенскрофт, иначе вы не говорили бы таким легким тоном об этом про́клятом месте. Я буду присутствовать на вашем сеансе, Магнус, потому что вы так приказали, но обедать с вами я не стану. А теперь вам придется меня извинить.
Я забыла об угрозе заключения в сумасшедший дом, забыла на миг даже о Кларе. Доктор Риз открыл было рот, но так и не издал ни звука; миссис Брайант смотрела на меня с испугом. Повернувшись, чтобы уйти, я взглянула на Магнуса, но вместо ярости увидела на его лице торжество. И пока я шла к двери, эта его улыбка, не исчезая, плыла перед моими глазами.
Только что пробило десять часов; я пишу, а рука моя все еще дрожит. Клара за все это время даже не пошевелилась, она едва дышит. Как жестоко с моей стороны было дать ей лауданум, но что же еще я могла сделать?
Боюсь, мой характер снова меня подвел, вынудив сделать именно то, на что рассчитывал Магнус. Я была почти готова к тому, что меня призовут в столовую, но примерно без четверти девять появилась Кэрри с подносом, что лишь укрепило мои подозрения. Магнус все время подстрекал меня, а я этого не замечала, так же как миссис Брайант и доктор Риз не замечают, что он ведет их, как кукловод марионеток. Но что он затевает? Почему после того, как он придавал такое значение моему «дару», он ни словом не упомянул о нем сегодня? И если сеанс все-таки будет мошенничеством, зачем я ему здесь понадобилась? Другие двое совершенно им очарованы, а он должен понимать, что, если его замысел потерпит неудачу, я первой его выдам. Это бессмыслица какая-то.
Однако, если Магнус и правда верит в свою чудовищную затею с доспехами, это должно означать…
10 час. 15 мин. вечера
Кто-то подсунул мне под дверь записку. В последние несколько минут: ее точно там не было, когда я ходила посмотреть, как там Клара. Простой лист бумаги, сложенный пополам, ни адреса, ни подписи. Почерк женский, почти такой же, как мой.
Приходите на галерею в полночь — я нашла разгадку тайны и должна поговорить с вами наедине. Уничтожьте это и никому не говорите.
Неужели кто-то прячется в доме? Шаги, которые, как мне казалось, я слышала позапрошлой ночью… Но кто? И зачем?
Или же это ловушка?
Но если кто-то и правда хочет мне помочь… Я могла бы выйти заранее и спрятаться за какой-нибудь из драпировок — но ведь тогда у меня не останется возможности бежать. Нет, я пойду в библиотеку, чуть приоткрою одну из дверей, ведущих на галерею, и послежу оттуда. Луна уже взошла, светильник мне не понадобится. А если меня там застанут, скажу, что пришла поискать что-нибудь почитать.
Нужно рискнуть.
Часть пятая
Рассказ Джона Монтегю
Если бы в то утро в Олдебурге мы с Магнусом не встретили Джорджа Вудворда, я не познакомился бы с Элинор Анвин, да, возможно, и Магнус тоже, и теперь она была бы счастлива замужем за Эдуардом Рейвенскрофтом. И уж разумеется, я никогда не увидел бы ее такой, как в тот первый вечер в пасторском доме: юная девушка в простом белом платье, с массой темно-каштановых волос, заколотых в высокую прическу, в раме окна на фоне закатного солнца; я моментально был перенесен в прошлое — Садовый Дом, мой первый взгляд на Фиби, летним вечером стоящую рядом с матерью.
Конечно, такое невозможно себе представить, но я готов поклясться, что несколько минут стоял совершенно неподвижно, захваченный каким-то двойным видением: я смутно сознавал, где я нахожусь, и все же мне нужно было только сделать несколько шагов по полу, чтобы снова, с самого начала, начать нашу жизнь с Фиби. Но видение растаяло, когда мы с Магнусом прошли вперед и я увидел, что Элинор Анвин заметно выше ростом, чем была Фиби, что черты ее лица строже, скулы очерчены четче, а каштановые волосы более темного оттенка.
Когда ее обнаженные пальцы коснулись моих, я ощутил как бы легкий удар или укол — так бывает, когда идешь по ковру в одних носках и отдергиваешь руку от первого же предмета, которого касаешься. Казалось, она ничего не заметила; я вдруг осознал, что гляжу на нее не отводя глаз, словно и в самом деле увидел призрак; и тут услышал, как она говорит, что помолвлена.
Это правда, что я завидовал Эдуарду Рейвенскрофту: я тогда говорил себе, что он фат, что его работа безвкусна и поверхностна, что он никак не может быть достоин этой девушки. Я видел Нелл — как я всегда мысленно называл ее с тех пор, как узнал, что все, кто ее любит, зовут ее именно так, — еще только один раз до того, как она вышла замуж за Магнуса; это была короткая, мучительная встреча, во время которой ее неприязнь ко мне была более чем очевидна.
Я решил уехать за границу и еще раз попытаться посвятить себя живописи. Продал «Роксфорд-Холл при лунном свете» Магнусу — он несколько раз просил меня об этом; если бы я знал тогда, что он предполагает жениться на Нелл, я ни за что не согласился бы это сделать. Однако моя попытка экзорцизма оказалась тщетной, так как очень скоро, переходя от одного великолепного вида к другому, я обнаружил, что утратил всякий интерес к пейзажу и мог только сказать вместе с Колриджем:
Я вижу, как они возвышенно прекрасны,
Гляжу, не чувствуя, как хороши они![31]
Единственный сюжет, на который откликалось мое сердце, была сама Нелл: вместо того чтобы забыть о ней, как я надеялся, я вдруг понял, что вспоминаю малейшие изменения в выражении ее глаз, нежную линию губ, чуть заметную асимметрию лица, движения рук, легкие пряди волос, выбившиеся из высокой прически. Я без конца пытался сделать набросок ее лица по памяти, но ни одна из моих попыток меня не удовлетворяла; однако я не мог ни сжечь, ни выбросить ее изображение и сохранял каждый набросок, пока они не заполнили целый ящик.
Я вернулся в Олдебург через год, разумеется уже зная, что она вышла замуж за Магнуса и, как я предполагал, счастлива в браке. Дело об имении Корнелиуса Роксфорда оставалось по-прежнему нерешенным; мне следовало бы оставить доверенность в руках моего партнера, но я не мог даже подумать о том, чтобы утратить последнюю нить, связывавшую меня с Нелл, хотя между мной и ею не было ничего, что могло бы нас связывать. Письма Магнуса были всегда сердечны, но в них ничего не говорилось о Нелл, помимо обычных добрых пожеланий, а осознание вины из-за моих чувств к ней не позволяло мне задавать ему вопросы. В феврале 1868 года он упомянул, что «миссис Роксфорд родила дочь»; уже тогда меня поразил отстраненный тон этого сообщения; я послал самые теплые поздравления и настойчиво просил его сообщить подробности, но никакого ответа не последовало. В августе имение перешло в руки Магнуса; в начале сентября он заезжал в контору забрать ключи, такой же приветливый, как всегда, однако он очень торопился следовать дальше; я слышал, что он со своим дворецким остановился в Холле, и ждал визита или приглашения приехать, но ни того ни другого не дождался, пока не получил записку:
Дорогой Монтегю!
Очень прошу простить меня за небрежение. Возможно, Вы помните тот вечер в Чалфорде, когда я в общих чертах описал психологический эксперимент; с удовольствием сообщаю Вам, что он состоится в следующую субботу вечером, и был бы несказанно рад, если бы Вы смогли участвовать в качестве непредвзятого свидетеля. Миссис Роксфорд эту неделю проведет в Холле, меня же дела задержат в городе до пятницы.
Остаюсь, как всегда, весьма искренне Ваш, Магнус Роксфорд.
Я понимал, что это неразумно, но мысль о том, что я смогу увидеть Нелл одну, даже если она в тот же момент отошлет меня прочь, одержала верх над доводами разума. Хотя я недавно приобрел пони и двуколку, я проехал не весь путь до Холла, а, привязав лошадь у въезда в Монаший лес, отправился дальше пешком. Стоял прекрасный осенний день, переменчивый — то теплый, то прохладный, но я почти ничего не замечал, идя через лес таким быстрым шагом, что вскоре лоб у меня покрылся каплями пота.
Я ожидал, что хотя бы деревянные балки окажутся свежепокрашенными, но единственной видимой глазу переменой было то, что высокая трава и сорняки вокруг дома были выкошены, и притом совсем недавно, потому что то, что осталось, выглядело голым, неровным, повсюду торчали черенки стеблей чертополоха и крапивы. На этот раз, омытый послеполуденным солнцем, Холл казался скорее живописным, чем зловещим.
Я сразу же увидел, что Нелл изменилась. Лицо у нее осунулось, тени под глазами стали темнее, и все же ни один из сотен моих набросков не смог отдать ей должное. Я остановился в нескольких шагах от нее.
— Миссис Роксфорд, — сказал я, — я… гм… узнал, что вы сейчас остановились здесь, и подумал, что мне следует выразить вам свое почтение.
— Это очень любезно с вашей стороны, сэр. Я так понимаю, что мой муж просил вас наведаться?
— Да нет, — смущенно ответил я. — Он пригласил меня, как вы знаете, быть свидетелем… гм… эксперимента в субботу вечером… но… он упомянул, что вы здесь, так что я… — Я замолк на полуфразе, глядя на нее с безнадежной мольбой.
Она была в простом платье из кремовато-серой ткани, темные волосы заплетены в косы и уложены вокруг головы, как я помнил. Хотя погода стояла мягкая и снаружи было довольно тепло, воздух в огромном холле замка был, как всегда, холоден, точно в могиле, и пропитан затхлым запахом отсыревшей волосяной набивки и плесневеющих тканей. Нелл взглянула в сторону Болтона, замершего во мраке недалеко от нас, и предложила пройтись по площадке вокруг дома.
— Я прошу вас простить меня, — сказал я, когда парадная дверь закрылась за нами. — Я заехал, поддавшись порыву, но если я причиняю вам неудобство…
— Нет, — ответила она. — Я просто была несколько удивлена. На самом деле мой муж ни словом не упомянул, что вы к нам присоединитесь; я не знала даже, что эксперимент намечен на субботу.
Там на каждой стене колеблющимся пламенем горели ряды свечей, уходящие вдаль; высокие окна светились слабым, холодным светом; еще выше над ними потолок был окутан тьмой. В центре пола, примерно в двадцати футах от меня, на небольшом круглом столе горели еще свечи, озаряя лица Магнуса, миссис Брайант и доктора Риза так, что они, казалось, висят в воздухе над пламенем свечей.
— Ах, вот и вы, моя дорогая, — произнес Магнус так, будто виделся со мной в последний раз всего минут за пять до этого, а не несколько дней назад.
Я без особого желания подошла и присоединилась к ним. Миссис Брайант, блистающая великолепием в кармуазиновых[29] шелках, открывающих значительное пространство белой груди, приветствовала меня с нескрываемым пренебрежением; Годвин Риз неловко поклонился.
Позади них, в дальнем конце галереи, господствующее место в стене — как и говорил мистер Монтегю — занимал невероятных размеров камин, а в нем — саркофаг. Но я была совершенно не готова увидеть огромную фигуру в доспехах, возвышающуюся в тени рядом с камином. Под рукой, закованной в перчатку, поблескивал меч, в колеблющемся свете фигура казалась настороженной, живой, бдительной. В жерле камина стоял массивный сундук из темного металла: саркофаг сэра Генри Роксфорда. «Я уже была здесь когда-то», — подумала я, но лучик узнавания мелькнул и сразу же угас, прежде чем я смогла его уловить.
— Доктор Роксфорд собирался рассказать нам, — нетерпеливо произнесла миссис Брайант, — об открытии, которое он сделал, разбирая бумаги своего покойного дядюшки. — Она говорила так, будто я их всех заставила ждать, и я поняла, что Магнус нарочно так все подстроил.
— Действительно, собирался, — подтвердил он. Тон его был, как всегда, сердечным, но в нем звучали нотки нетерпеливого ожидания. Он улыбался, его зубы поблескивали в свете свечей, зрачки глаз горели, словно два язычка пламени. — Но, может быть, нам стоит вернуться к тайне его исчезновения, еще более загадочного для тех, кто стоял там, где сейчас стоим мы с вами. Повторю вкратце: Дрейтон, дворецкий моего дяди, видел, как он ушел к себе в кабинет, что соседствует с галереей, около семи часов, в тот самый вечер, когда разразилась гроза. Когда на следующий вечер сюда прибыл мистер Монтегю, ему пришлось взломать дверь, и он обнаружил, что все двери на площадку заперты изнутри на замки и засовы, а ключи остались в замочных скважинах. Мы пытались запереть эти двери на замки — не говоря уже о засовах — снаружи, но тщетно. Насколько нам известно, здесь нет тайного хода, потайной двери, убежища священника или еще чего-либо подобного. Дымоходы в каминах слишком узки для того, чтобы взрослый человек, даже такой небольшой, как мой дядя, мог через них пробраться. Что же, таким образом, могло с ним статься?
Единственным рациональным объяснением — единственным, какое видится мне, — может быть то, что он как-то выбрался через вон то окно, — при этих словах Магнус указал на окно над фигурой в доспехах, — спустился вниз по кабелю, доковылял до леса и упал, как, предположительно, упал его предшественник Томас Роксфорд в одну из старых шахт. Такое не представляется невозможным — мы нашли раму закрытой, но не запертой на задвижку, — однако кажется невероятным предполагать, что хилый старик мог совершить такое в кромешной тьме, в ночь жесточайшей грозы. Я совершил такой спуск сам, в гораздо лучших условиях, и могу заверить вас, что это был не такой уж приятный опыт.
Когда он произнес эти слова, его взгляд метнулся в мою сторону, и я сжала руки так, что ногти впились в ладони. Полтора года я его боялась; теперь поняла, что я его ненавижу.
— Однако, если мы исключим окно, мы будем вынуждены рассмотреть… менее рациональные возможности. Как вы знаете, мой дядя в ночь своего исчезновения сжег большое количество бумаг, включая манускрипт Тритемиуса.
Тут Магнус снова взглянул на меня, словно желая сказать: «Я прекрасно знаю, моя дорогая, что вы никогда не слышали о Тритемиусе».
— Вы все, разумеется, слышали о странном убеждении моего дяди, почерпнутом у Тритемиуса и, возможно, у Томаса Роксфорда, что энергия молний может быть обуздана и направлена для явления духа, если использовать вот эти доспехи как накопитель энергии молниевого удара. Так вот, осматривая на днях кабинет дяди, я нашел листок с записями, набросанными в спешке и порой совершенно неразборчивыми, который завалился за стоящие на полке книги.
Он достал из кармана сюртука помятый листок бумаги.
— Я не стану утомлять вас рассказом о моих стараниях расшифровать эти записи. Первая разборчивая фраза такова: «Разгадал наконец, что имеет в виду Т». Это «Т» может быть и Тритемиус, и Томас — мы не можем точно сказать. Затем он говорит о доспехах как о «портале» (это слово очень жирно подчеркнуто), который может быть использован либо для того, чтобы «явить», либо чтобы «уйти без необходимости умереть», и молит дать ему «силы выдержать это испытание». Иными словами, он верил, что, если бы он оказался внутри доспехов, когда ударит молния, он перешел бы невредимым в загробный мир, как восставшее из гроба тело, по словам Священного Писания, вознесется на Небо в Судный день.
— Но ведь несомненно, — возразил доктор Риз, — что любой, кому хватило бы безрассудства влезть в эти доспехи во время грозы, погиб бы от удара молнии… И в самом деле, разве невозможно, что ваш дядя сделал точно то, что вы предполагаете, и был обращен в пепел или даже в пар энергией молнии?
— Это возможно, да. Однако мы не нашли следов пепла, ни каких-либо свидетельств, что внутри доспехов что-то горело. Молния попадала в людей, и они оставались живы… — Он вдруг замолк, словно ему в голову пришла неожиданная мысль. — Другие умирали сразу же и были страшно обожжены; но я не знаю ни одного случая, когда бы жертва просто исчезла с лица земли.
Все это казалось бы совершенно невероятным, если бы не тот неудобоваримый факт, что мой дядя исчез. Для ученого существует лишь одна возможность: проверить гипотезу путем эксперимента.
— Но, дорогой мой доктор Роксфорд, — сказала миссис Брайант, — не можем же мы сидеть здесь днями и неделями, ожидая, пока не грянет гром!
— К счастью, в этом нет необходимости. Мне удалось достать индукционную машину — устройство, генерирующее мощный электрический ток: Болтон будет управлять ею из библиотеки, чтобы нас не беспокоить; ток будет передаваться на доспехи по проводам, проходящим под дверью меж библиотекой и галереей. Хотя не столь грозный, как удар молнии, заряд будет продолжительным.
Существует теория, знаете ли, что основной компонент духа может быть электрическим. Для того чтобы духи могли общаться с живыми людьми — именно этот вопрос мы и будем решать завтра, — они должны, разумеется, состоять из чего-то. Из чего-то, что способно накапливать энергию и в то же время явно не быть материальным. Для ученого в таком случае совершенно естественно мыслить в сфере электрической либо магнитной энергии.
Я даже стал задаваться вопросом: так ли уж безумна была навязчивая идея моего дяди, как я предполагал? Ведь о богах часто говорят, что они повелевают молниями; и, хотя это представляет собою отражение первобытного ужаса перед мощью природы, нельзя исключить, что он порожден верной интуицией. То же самое касается и спиритической практики соединять руки вокруг стола. Привидения и духи обычно описываются как эманации света; здесь на ум приходят огни святого Эльма или весьма редкий феномен шаровой молнии… Вы, возможно, скажете, что эта аналогия притянута за уши, но как магнитное поле заставляет кучку железных опилок располагаться замысловатым узором, точно так же душа, или жизненное начало — называйте это, как пожелаете, — одушевляет земное тело. Разве не может быть так, что это жизненное начало — электрическое, но в значительно более тонкой форме, которую наша наука еще не осознала?
Как я уже сказал, это всего лишь теории, но нам, конечно, никогда не представится лучшей возможности их проверить. Завтра ночью мы попытаемся явить духа; но, если это не удастся, я готов предпринять более смелый эксперимент. Я дам указание Болтону привести в действие индукционную машину, включив ее на полную мощность, а сам помещусь в доспехи.
— Но, Магнус, дорогой мой, — сказала миссис Брайант, забыв всякую осторожность, — конечно же, это слишком большой риск!
— Должен признаться, — ответил Магнус, — что попытаться сделать это во время грозы потребовало бы гораздо большей отваги. Но именно так наука движется вперед. И если мы добьемся успеха, если в этом деле с порталом действительно что-то есть… Тогда ваша мечта и правда станет реальностью… Возможно, вы не слышали, моя дорогая, — обратился он ко мне с самой очаровательной из своих улыбок, — что миссис Брайант желает основать прибежище для спиритов: это будет такое место, где условия более обычного благоприятны, место, укрытое от суеты и шума каждодневной жизни…
Я переводила взгляд с одного лица на другое, не веря своим ушам.
— Это великолепный дом, миссис Роксфорд, — сказал Годвин Риз. — Он тяжко нуждается в реставрации, но он мог бы стать гордостью графства. И у него такая колоритная история! Исчезновение двух его владельцев лишь добавляет остроты его cachet…[30]
Неожиданно для себя самой я услышала свои слова:
— Вполне очевидно, доктор Риз, что мой муж не говорил вам, что два года тому назад здесь погиб мой покойный жених мистер Эдуард Рейвенскрофт, иначе вы не говорили бы таким легким тоном об этом про́клятом месте. Я буду присутствовать на вашем сеансе, Магнус, потому что вы так приказали, но обедать с вами я не стану. А теперь вам придется меня извинить.
Я забыла об угрозе заключения в сумасшедший дом, забыла на миг даже о Кларе. Доктор Риз открыл было рот, но так и не издал ни звука; миссис Брайант смотрела на меня с испугом. Повернувшись, чтобы уйти, я взглянула на Магнуса, но вместо ярости увидела на его лице торжество. И пока я шла к двери, эта его улыбка, не исчезая, плыла перед моими глазами.
Только что пробило десять часов; я пишу, а рука моя все еще дрожит. Клара за все это время даже не пошевелилась, она едва дышит. Как жестоко с моей стороны было дать ей лауданум, но что же еще я могла сделать?
Боюсь, мой характер снова меня подвел, вынудив сделать именно то, на что рассчитывал Магнус. Я была почти готова к тому, что меня призовут в столовую, но примерно без четверти девять появилась Кэрри с подносом, что лишь укрепило мои подозрения. Магнус все время подстрекал меня, а я этого не замечала, так же как миссис Брайант и доктор Риз не замечают, что он ведет их, как кукловод марионеток. Но что он затевает? Почему после того, как он придавал такое значение моему «дару», он ни словом не упомянул о нем сегодня? И если сеанс все-таки будет мошенничеством, зачем я ему здесь понадобилась? Другие двое совершенно им очарованы, а он должен понимать, что, если его замысел потерпит неудачу, я первой его выдам. Это бессмыслица какая-то.
Однако, если Магнус и правда верит в свою чудовищную затею с доспехами, это должно означать…
10 час. 15 мин. вечера
Кто-то подсунул мне под дверь записку. В последние несколько минут: ее точно там не было, когда я ходила посмотреть, как там Клара. Простой лист бумаги, сложенный пополам, ни адреса, ни подписи. Почерк женский, почти такой же, как мой.
Приходите на галерею в полночь — я нашла разгадку тайны и должна поговорить с вами наедине. Уничтожьте это и никому не говорите.
Неужели кто-то прячется в доме? Шаги, которые, как мне казалось, я слышала позапрошлой ночью… Но кто? И зачем?
Или же это ловушка?
Но если кто-то и правда хочет мне помочь… Я могла бы выйти заранее и спрятаться за какой-нибудь из драпировок — но ведь тогда у меня не останется возможности бежать. Нет, я пойду в библиотеку, чуть приоткрою одну из дверей, ведущих на галерею, и послежу оттуда. Луна уже взошла, светильник мне не понадобится. А если меня там застанут, скажу, что пришла поискать что-нибудь почитать.
Нужно рискнуть.
Часть пятая
Рассказ Джона Монтегю
Если бы в то утро в Олдебурге мы с Магнусом не встретили Джорджа Вудворда, я не познакомился бы с Элинор Анвин, да, возможно, и Магнус тоже, и теперь она была бы счастлива замужем за Эдуардом Рейвенскрофтом. И уж разумеется, я никогда не увидел бы ее такой, как в тот первый вечер в пасторском доме: юная девушка в простом белом платье, с массой темно-каштановых волос, заколотых в высокую прическу, в раме окна на фоне закатного солнца; я моментально был перенесен в прошлое — Садовый Дом, мой первый взгляд на Фиби, летним вечером стоящую рядом с матерью.
Конечно, такое невозможно себе представить, но я готов поклясться, что несколько минут стоял совершенно неподвижно, захваченный каким-то двойным видением: я смутно сознавал, где я нахожусь, и все же мне нужно было только сделать несколько шагов по полу, чтобы снова, с самого начала, начать нашу жизнь с Фиби. Но видение растаяло, когда мы с Магнусом прошли вперед и я увидел, что Элинор Анвин заметно выше ростом, чем была Фиби, что черты ее лица строже, скулы очерчены четче, а каштановые волосы более темного оттенка.
Когда ее обнаженные пальцы коснулись моих, я ощутил как бы легкий удар или укол — так бывает, когда идешь по ковру в одних носках и отдергиваешь руку от первого же предмета, которого касаешься. Казалось, она ничего не заметила; я вдруг осознал, что гляжу на нее не отводя глаз, словно и в самом деле увидел призрак; и тут услышал, как она говорит, что помолвлена.
Это правда, что я завидовал Эдуарду Рейвенскрофту: я тогда говорил себе, что он фат, что его работа безвкусна и поверхностна, что он никак не может быть достоин этой девушки. Я видел Нелл — как я всегда мысленно называл ее с тех пор, как узнал, что все, кто ее любит, зовут ее именно так, — еще только один раз до того, как она вышла замуж за Магнуса; это была короткая, мучительная встреча, во время которой ее неприязнь ко мне была более чем очевидна.
Я решил уехать за границу и еще раз попытаться посвятить себя живописи. Продал «Роксфорд-Холл при лунном свете» Магнусу — он несколько раз просил меня об этом; если бы я знал тогда, что он предполагает жениться на Нелл, я ни за что не согласился бы это сделать. Однако моя попытка экзорцизма оказалась тщетной, так как очень скоро, переходя от одного великолепного вида к другому, я обнаружил, что утратил всякий интерес к пейзажу и мог только сказать вместе с Колриджем:
Я вижу, как они возвышенно прекрасны,
Гляжу, не чувствуя, как хороши они![31]
Единственный сюжет, на который откликалось мое сердце, была сама Нелл: вместо того чтобы забыть о ней, как я надеялся, я вдруг понял, что вспоминаю малейшие изменения в выражении ее глаз, нежную линию губ, чуть заметную асимметрию лица, движения рук, легкие пряди волос, выбившиеся из высокой прически. Я без конца пытался сделать набросок ее лица по памяти, но ни одна из моих попыток меня не удовлетворяла; однако я не мог ни сжечь, ни выбросить ее изображение и сохранял каждый набросок, пока они не заполнили целый ящик.
Я вернулся в Олдебург через год, разумеется уже зная, что она вышла замуж за Магнуса и, как я предполагал, счастлива в браке. Дело об имении Корнелиуса Роксфорда оставалось по-прежнему нерешенным; мне следовало бы оставить доверенность в руках моего партнера, но я не мог даже подумать о том, чтобы утратить последнюю нить, связывавшую меня с Нелл, хотя между мной и ею не было ничего, что могло бы нас связывать. Письма Магнуса были всегда сердечны, но в них ничего не говорилось о Нелл, помимо обычных добрых пожеланий, а осознание вины из-за моих чувств к ней не позволяло мне задавать ему вопросы. В феврале 1868 года он упомянул, что «миссис Роксфорд родила дочь»; уже тогда меня поразил отстраненный тон этого сообщения; я послал самые теплые поздравления и настойчиво просил его сообщить подробности, но никакого ответа не последовало. В августе имение перешло в руки Магнуса; в начале сентября он заезжал в контору забрать ключи, такой же приветливый, как всегда, однако он очень торопился следовать дальше; я слышал, что он со своим дворецким остановился в Холле, и ждал визита или приглашения приехать, но ни того ни другого не дождался, пока не получил записку:
Дорогой Монтегю!
Очень прошу простить меня за небрежение. Возможно, Вы помните тот вечер в Чалфорде, когда я в общих чертах описал психологический эксперимент; с удовольствием сообщаю Вам, что он состоится в следующую субботу вечером, и был бы несказанно рад, если бы Вы смогли участвовать в качестве непредвзятого свидетеля. Миссис Роксфорд эту неделю проведет в Холле, меня же дела задержат в городе до пятницы.
Остаюсь, как всегда, весьма искренне Ваш, Магнус Роксфорд.
Я понимал, что это неразумно, но мысль о том, что я смогу увидеть Нелл одну, даже если она в тот же момент отошлет меня прочь, одержала верх над доводами разума. Хотя я недавно приобрел пони и двуколку, я проехал не весь путь до Холла, а, привязав лошадь у въезда в Монаший лес, отправился дальше пешком. Стоял прекрасный осенний день, переменчивый — то теплый, то прохладный, но я почти ничего не замечал, идя через лес таким быстрым шагом, что вскоре лоб у меня покрылся каплями пота.
Я ожидал, что хотя бы деревянные балки окажутся свежепокрашенными, но единственной видимой глазу переменой было то, что высокая трава и сорняки вокруг дома были выкошены, и притом совсем недавно, потому что то, что осталось, выглядело голым, неровным, повсюду торчали черенки стеблей чертополоха и крапивы. На этот раз, омытый послеполуденным солнцем, Холл казался скорее живописным, чем зловещим.
Я сразу же увидел, что Нелл изменилась. Лицо у нее осунулось, тени под глазами стали темнее, и все же ни один из сотен моих набросков не смог отдать ей должное. Я остановился в нескольких шагах от нее.
— Миссис Роксфорд, — сказал я, — я… гм… узнал, что вы сейчас остановились здесь, и подумал, что мне следует выразить вам свое почтение.
— Это очень любезно с вашей стороны, сэр. Я так понимаю, что мой муж просил вас наведаться?
— Да нет, — смущенно ответил я. — Он пригласил меня, как вы знаете, быть свидетелем… гм… эксперимента в субботу вечером… но… он упомянул, что вы здесь, так что я… — Я замолк на полуфразе, глядя на нее с безнадежной мольбой.
Она была в простом платье из кремовато-серой ткани, темные волосы заплетены в косы и уложены вокруг головы, как я помнил. Хотя погода стояла мягкая и снаружи было довольно тепло, воздух в огромном холле замка был, как всегда, холоден, точно в могиле, и пропитан затхлым запахом отсыревшей волосяной набивки и плесневеющих тканей. Нелл взглянула в сторону Болтона, замершего во мраке недалеко от нас, и предложила пройтись по площадке вокруг дома.
— Я прошу вас простить меня, — сказал я, когда парадная дверь закрылась за нами. — Я заехал, поддавшись порыву, но если я причиняю вам неудобство…
— Нет, — ответила она. — Я просто была несколько удивлена. На самом деле мой муж ни словом не упомянул, что вы к нам присоединитесь; я не знала даже, что эксперимент намечен на субботу.