Тайна Пандоры

До сих пор Пандора не могла принять произошедшее, отказывалась верить в реальность. Казалось что это лишь сон, дурной, страшный кошмар, от которого нужно только проснуться.

Грезы Пандоры становились все более реалистичными, а окружающий мир казался серым и неинтересным. Грань между сном и явью стиралась, девушка мягко погружалась в безразличное состояние сомнамбулы. Она практически не разговаривала, с трудом поглощала пищу, слугам приходилось водить ее за руку, чтобы девушка умывалась и принимала ванны.

Засыпала только при свете, ночью часто пробуждалась с криком, долго еще находилась в плену ужасных видений. Пандоре казалось, что ничто в мире больше не доставляет удовольствия, не прельщает. Вокруг остаются только серость, страх и горечь потери.

В комнату еле заметно вошел Эсхин, скрипнула, закрываясь, дверь. Звук шагов приблизился, мужская рука легла на плечо Пандоры.

— Как ты, дочь?

Девушка медленно возвратилась к реальности, взгляд постепенно обрел осмысленное выражение, на лице появилась злость, губы скривились в презрительной гримасе.

— Не зови меня так!

— Почему же?

— Ты мне не отец! Не хочу тебя больше видеть.

Она бы убежала прочь, но твердые руки Эсхина удержали на месте, больно сжав плечи.

— Отпусти! — почти крикнула девушка, — Чудовище!

Воин грустно вздохнул.

— Почему…

— Только чудовища поступают так, как ты! Ударил, прикрывшись женщиной! Ты убил… убил… Крэг-хана!

— Я сделал лишь то, что должно, — терпеливо пояснил мужчина, — Лишь то, что велит пророчество.

— К черту твой долг! К дьяволу пророчество! Тебе просто нравится убивать!

— Ты не права, — Эсхин понемногу выходил из себя, трудно объясняться с помешанной, — Я не безумец и не маньяк! Ты должна понять, есть нечто гораздо важнее меня и тебя. Важнее всех нас вместе взятых! Пророчество должно исполниться, от этого зависит судьба Греции! Я не могу рисковать ради дикаря, каким бы прекрасным он тебе не казался.

— Ты подлец! Трус! Ты даже не дал поединка!

— Хватит, девочка, больше никаких поединков. Я уже не мальчик, чтобы доказывать что-то кому бы то ни было. А самому себе я уже все доказал. Отныне никакого риска, мы будем жить, чтобы свершить то, что нам предначертано богами.

Пандора вскрикнула, голова упала на руки, тело сотрясалось от рыданий. Эсхин смотрел сочувственно, мягко поглаживая приемную дочь по спине.

— Я отвергаю твоих богов! — сквозь всхлипывания с трудом произнесла Пандора, — Я не верю больше ни в какое пророчество. А если оно и есть, то пусть горит синим пламенем! Не хочу иметь ничего общего ни с ним, ни с тобой!

Воин нахмурился, брови гневно сошлись на переносице, ладонь нервно сжалась.

— Послушай, девочка, и постарайся усвоить то, что я скажу. Ты выросла в моем доме, хочешь того или нет, но я считаю тебя дочерью. И пока ты здесь — ты целиком и полностью в моей власти. Ты будешь делать то, что я скажу! Будешь жить так, как я пожелаю! Верить в то, во что верю я! И поклоняться моим богам, как своим собственным!

— Нет! Никогда! — хриплый крик сорвался с губ Пандоры.

Эсхин молча размахнулся и наотмашь ударил по лицу. Девушка упала на пол, прокатившись несколько шагов, из разбитой губы закапала кровь.

— Запомни! — рявкнул Эсхин, — Я сделаю все, чтобы исполнить предначертанное! Все! Меня не остановит ничто! Даже твое глупое самовлюбленное упрямство!

Мужчина выбежал прочь, гневно хлопнув дверью. Пандора осталась лежать на полу, сотрясаясь от рыданий. Слезы текли по лицу девушки, смешиваясь с кровью, она проплакала не меньше часа, пока, вконец обессиленная, не уснула прямо на полу.

Пришел вечер, приближалась ночь, на Сикион опустилась тьма, принеся с собой прохладу и свежесть. На небе замерцали россыпи созвездий, с моря подул свежий ветерок, город уснул вместе со своими жителями. Эсхин глянул на небо, кивнул сам себе — пора!

Пересек внутренний дворик, оставил за спиной просторный коридор, бесшумно отворилась дверь в храм, мелькнули ступени, освещенные скупым пламенем свечей.

Здесь все готово к обряду. Круглый постамент очищен, обильные жертвы уложены в соответствующих местах. По окружности нанесен сложный орнамент, магические письмена на неизвестном языке выведены вдоль главных диаметров. Вершины вписанного треугольника украшают символические изображения богов: величественного Аида, неумолимого Танатоса, ужасную Гекату. На алтаре маленькая девочка, обнаженная, намертво привязанная к каменному желобу. По счастью без сознания, да так оно и лучше, ни к чему лишние крики.

Криков хватало и без того. Распятая на боковом алтаре Пандора вопила не переставая. Эсхин скорбно поморщился, подходя ближе. Он с участием посмотрел на бьющуюся в путах девушку, мягко покачал головой.

— Не бойся дочь, тебе ничего не грозит, — постарался успокоить воин, — Поверь, я делаю все это только ради твоего блага.

Пандора разразилась криками, требуя отпустить ее и, одновременно, убираться прочь. Глупышка! Сама не понимает своего счастья.

— Дочь, воплями ты делаешь только хуже, — грустно заметил Эсхин, нацепив на девушку кляп, сразу заглушивший звонкий голос.

Он еще раз оглядел храм — все на месте: инструменты, жгуты, веревки, заготовки, все уложено, почищено, приготовлено. Слова обряда накрепко врезались в память, последовательность действий известна, незачем больше откладывать неизбежное.

Эсхин взял нож, Пандора в страхе отпрянула, насколько позволяли запоры, задергалась, пытаясь отстраниться подальше. Мужчина ловко и аккуратно разрезал одежду, сорвал с девушки белье, оставив ее абсолютно голой. Она мычала сквозь кляп, всхлипывала от страха, глаза выразительно стреляли в отчима пронзительными взглядами. Мечник не обращал внимания, перейдя к девочке, повторил все манипуляции и с ее одеждой.

Подготовка окончена, нож отправился отдыхать, его место занял острейший скальпель. Эсхин тяжко вздохнул, низким речитативом проговорил первые слова обряда, острие коснулось кожи девочки. Она тут же очнулась и дико заверещала, дергаясь на привязи. Это необходимое зло, жертва должна оставаться живой, и, по возможности, в сознании как можно дольше.


Эсхин кромсал, резал, не обращая внимания на брызги крови и истошные вопли жертвы. Тут была определенная система, дело не в жестокости и вовсе не в мучениях. Главное правильно расположить раны, чтобы кровь стекала определенными путями, собираясь в главном резервуаре.

Девочка выдержала совсем мало, сознание покинуло тельце. Жизнь еще теплилась, но это тоже ненадолго. Кровь струилась ручьями, Эсхин то и дело произносил слова заклятий, поочередно орошая кровью различные части алтарного камня. Мельком глянул на Пандору — та обвисла на веревках, потеряв сознание от ужаса. Мужчина макнул в резервуар специальным пестиком, тщательно окропил дочь кровью, произнося очередное заклинание. Девушка дернулась, тело изогнулось дугой, затряслось в божественном экстазе.

Эсхин отвернулся, самое сложное позади, осталась завершающая часть ритуала. Он потянулся, рука ухватила небольшой амулет из темного, как Тартар, камня. Вскинув голову, мужчина прокричал последнее заклятие, амулет упал в сосуд с кровью.

Подул непонятно откуда взявшийся ветер, свечи разом потухли, погрузив комнату во тьму. В ушах загудело, раздались нечеловеческие вопли, Эсхин пошатнулся от удара, потрясшего весь храм. Тьма пульсировала силой, жила своей, особой, неживой жизнью. На мгновение щупальца тьмы охватили Эсхина целиком, как и его дочь, потом разом схлынули. Все кончилось. Мужчина ощутил себя стоящим на коленях в сером полумраке.

Дрожащие руки не с первой попытки смогли разжечь огонь. Наконец, одинокая свеча осветила забрызганный кровью алтарь с истерзанной жертвой. Эсхин глянул вбок, на Пандору — жива, грудь еле видно вздымается.

Он разжег больше свечей, принес несколько ведер воды. Помылся сам, тщательно протер губкой тело дочери, вычищая каждое пятнышко. С большими предосторожностями достал из сосуда амулет, толстый кожаный шнурок вделся в прорезь. Эсхин завязал аккуратный узел, камень опустился на шею девушки. Пандора застонала, из горла вырвался звериный хрип, тело несколько раз дернулось. Потом она открыла глаза.

Эсхин со страхом отступил — яркие радужки дочери истлели, взгляд совершенно спокойный, без намека на страх или неудовольствие. На него глянули совершенно черные, без единого просвета, зрачки.

— Отец, — без тени эмоций, словно перед ней не лежал освежеванный трупик, проговорила Пандора, — Освободи меня.

Мечник удовлетворенно кивнул и протянул руки к веревкам.

Корабль пришел в Сикион ранним утром, пассажиры тут же перебрались на берег, к полудню разгрузка закончилась. Тем удивительнее оказалось для лодочника везти запоздавшего странника.

— Почему вы не уплыли на берег утром, вместе с остальными? — не удержался Федос.

— Я никуда не тороплюсь, — с грустной улыбкой ответил пассажир.

Он был одет, как монах или служитель одного из многочисленных культов. Далеко не юн, хотя все еще в отличной форме. Фигура выдает немалую силу, на лице отголоски скрытой печали, следы жизненных лишений.

Федос занимался перевозками многие годы и уж в чем-чем, а в людях научился разбираться. Этот монах вызывал в нем странную смесь эмоций. С одной стороны — безусловно добрый, спокойный, отзывчивый. Но в тоже время есть в нем что-то скрытое, внутренняя мощь, которую не стоит высвобождать без особой необходимости.

— Жизнь коротка, — философски заметил лодочник, — Всегда стоит поторапливаться.

— Мне ли об этом не знать, — еще грустнее заметил монах, — Но… от судьбы в любом случае не убежишь, как бы быстро ты не разогнался.

— Тоже верно, — согласно кивнул Федос.

Ему понравилось такое развитие беседы, лодочник любил поболтать на отвлеченные темы, перемыть косточки богам и порассуждать об устройстве вселенной. Но, прежде чем он успел вставить очередную мудрость, пассажир резко переменил тему.

— А что, какой-то праздник? Город украшен, порт блестит чистотой. Сикион преобразился.

— Как же, праздник. Свадьба как-никак!

— Да! И кто женится?

— Известно кто! Наш благородный правитель Эсхин!

— Замечательно. Кто же избранница знаменитого мечника?

Федос задумался, подбирая слова. Тут он вступал на очень тонкий лед, который мог подломиться от любого неосторожного движения.

— Господин нашел себе воистину подходящую пару. Молодая, красивая, умная…

Монах внимательно глянул на лодочника, тот слегка понурился под испытующим взором.

— Ты как будто не рад этой свадьбе… В чем дело?

Федос сплюнул в море, с удвоенной силой налег на весла.

— Пойми меня правильно, монах. Я уважаю господина и очень благодарен ему. Кто бы что ни говорил, но благодаря Эсхину Сикион процветает. Ну… по большей части.

— Но…

— Но! — лодочник огляделся, как будто кто-то мог подслушать их разговор, — Жениться на своей дочери, пусть даже приемной… как по мне это перебор.

Монах задумчиво потер подбородок.

— А что же она?

— Она? Счастлива! По крайней мере так кажется со стороны.

— Гм… Ну а ты сам-то что думаешь?

— Да кому какое дело до моих дум! — озлился Федос, — Попахивает тьмой, вот что я тебе скажу!

Он замолчал, недовольный собой. Зря поддержал глупый разговор, зря позволил монаху разговорить, зря разоткровенничался. Как бы теперь не поплатиться за смелость.

Хилон молчал, не желая больше смущать пожилого гребца. Когда лодка достигла берега, он щедро расплатился и быстро покинул порт. Смешавшись с толпой, монах без лишней суеты продвигался к главной площади города.