Та, кто задает вопросы
Часть 10 из 21 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Прикольно у тебя, – выдохнула я. – И никаких взрослых.
– Я сам уже взрослый, – напомнил Матвей.
– Да, ты, кажется, оставался на второй год.
– Два раза.
Я обернулась, посмотрела в его странные разные глаза и вздохнула.
– А это что?
Пальцы мои потянулись к странному браслету из сушеной рябины и каких-то темных бусин, но Матвей проявил невероятное проворство. Схватив браслет со стола, он сунул его в карман и заверил, что это ерунда. Ничего такого.
– Душ тут, на первом этаже в коридоре. А я сделаю кофе. Тебе с молоком и сахаром?
– Мне без молока и без сахара. Маленькую чашечку. И никаких конфет, я их не ем, – ответила я, кинув взгляд на вазочку с шоколадками, стоявшую на столе.
Матвей приволок здоровенную чистую футболку, которая доставала мне почти до колен, мягкий плед и сказал, чтобы я устраивалась как дома. Мы разместились в гостиной, но меня почему-то настораживала эта большая темная комната с высокими шкафами и плюшевыми диванами. Все время казалось, что кто-то прячется в тени длинных штор или за креслом и подглядывает за мной. Наблюдает пристально и недобро.
На журнальном столике у камина – этакий старинный столик с единственной резной ножкой – я увидела фотографию в рамочке. Четыре мальчика стояли в ряд. Высокий, почти взрослый мальчик смотрел в кадр пристально, слегка прищурившись, и выглядел очень симпатичным. Второй – в старинной матроске – держал его за руку, и было ему, может, лет семь. Двое младших казались почти близнецами, длинные кудряшки придавали им ангельский вид.
Черно-белой фотке было, наверное, не меньше ста лет. Время, когда здесь еще была Польша, бегали старые трамвайчики и фотографии делали с помощью громоздких фотокамер.
– Кто это на фото? – спросила я Матвея.
– Мой прадед, который умер недавно. Он тут самый старший.
– А остальные мальчики кто?
– Его братья.
– Они жили в этом городе?
– Когда-то они все жили в этом городе. Сейчас все мертвы…
От этих слов я поежилась и попросила не болтать о смерти.
– Так ведь это ты спрашивала.
– Выходит, что все в твоем доме умерли… – буркнула я и тут же пожалела о сказанном. – Извини. – Я поморщилась от боли в разбитой губе.
– Ладно, это факт. Все так и есть. Старый дом проклят, потому я и не люблю сюда никого приглашать.
В этот момент меня осенило. Словно молния блеснула в мозгу, и я кинулась к джинсам, которые лежали на стуле, брошенные как попало. Проверила карманы, после – маленький рюкзачок и потрясенно уставилась на Матвея.
– Я, кажется, потеряла телефон. Он остался там, представляешь? Мне надо вернуться, я должна его найти…
– Ты никуда не пойдешь. – Матвей кинулся ко мне и схватил за руку.
Его глаза оказались совсем близко, я уставилась в эти разные радужки, обрамленные длинными ресницами, и слегка обалдела.
– Ты никуда не пойдешь, потому что этой ночью лучше не ходить по улицам. Плохое время. Полнолуние. Всякое может случиться.
– Да что тут такого? – сказала я, но уже слабо, неуверенно.
– Поверь мне, лучше сейчас не ходить никуда. Придумаем что-нибудь утром. Устраивайся в кресле, в нем безопасно.
– Ты думаешь, что этой ночью все сходят с ума и накидываются друг на друга? Как у Стивена Кинга в его ужастиках?
– Не скажу тебе, что я думаю. Просто сиди тут. Может, эти трое караулят тебя на дороге: схватили твой телефон и ждут, когда ты за ним вернешься. Забыла, как они накинулись все втроем на тебя?
– А ты их знаешь?
– Знаю, – хмуро проговорил Матвей.
– И кто они?
– Тебе лучше не знать.
Мы устроились у камина, я – на диване, Матвей – в кресле. Немного поговорили о какой-то ерунде, я повздыхала, понимая, что не видать мне телефона как своих ушей, а работать на новый гаджет придется долго. Несколько месяцев точно.
Матвей не казался расстроенным или унылым, но какое-то напряжение временами проскальзывало по его лицу. Я заметила небольшой шрам у глаза, тонко изогнутую линию его рта и даже привычку проводить ладонью по коротко стриженным темным волосам.
Он симпатичный, этот Матвей, очень симпатичный.
– И как ты умудряешься выглядеть совершенным лохом? – спросила я его.
– Что? – не понял Матвей.
– Обычно ты немного другой. Незаметный, что ли.
– Это дедов оберег. – Матвей вдруг глянул пристально и серьезно и продолжил: – Когда я надеваю его, он меняет мою внешность для других. Вот, смотри.
Он коротко улыбнулся – одними уголками губ – и ловко натянул на запястье тот самый браслет, что я видела на кухонном столе. Миг – и передо мной появился невзрачный неудачник. Худая шея, торчащие уши и угловатый кадык. Все смазано, все ненастоящее, непонятное и неинтересное.
– Ого, – тихо проговорила я. – Говоришь, что это дедов оберег?
– Вернее, прадедов. Я своего прадеда называл дедом. Это он мне сделал. Браслет, скрывающий мою внешность.
– А зачем?
– Что – зачем?
– Зачем тебе скрывать свою внешность?
– Потому что мой дед – ведьмак и у него хранится особенная вещь, которой больше ни у кого нет.
3
Фразу «Мой дед – ведьмак» Матвей произнес совершенно спокойно. Таким голосом обычно говорят «Мой отец – программист» или «Мой отец – учитель истории в школе». Ничего необычного и странного. Ведьмак и ведьмак – мало ли кто чем занимается.
– Что, серьезно? – спросила я, наблюдая, как мой новый друг стягивает с руки браслет и засовывает в карман штанов.
– Странно, да? – тихо проговорил Матвей. – А ты не чувствуешь тут запах подвала? Тебе не пахнет паутиной и плесенью?
Его голос прозвучал так тихо и торжественно, что я вздрогнула и перестала улыбаться. Почему-то вспомнилось, как щипали меня за талию эти подонки сегодня ночью и как тянули молнию моих джинсов, пытаясь меня раздеть.
– Нет, не пахнет. – Я откинулась поглубже на диване и прикинула, что бы такое схватить, чтобы двинуть Матвея по башке, если начнет приставать.
– Это хорошо, это очень хорошо. Я, знаешь, что… Я схожу принесу крекеры. Хочешь крекер с сыром? С настоящим плавленым сыром, чтобы намазывать его сверху. Вкусно получится…
Мой новый друг поднялся и быстро вышел, а я осталась одна в большой комнате. В пустом камине царила гулкая темнота, за окнами почему-то зашумел ветер, хотя до этого ночь была совершенно спокойной. Тяжелые занавеси слегка качнулись, и мне почудилось, что за бархатной темно-зеленой тканью кто-то стоит. Кто-то наблюдает за мной, готовясь выскочить и напасть.
Я поднялась, подошла к окну и заглянула за штору. Конечно же за ней никого не было, но в тот момент, когда я повернулась, чтобы усесться на диван, в черном зеве камина сверкнула пара желтых глаз, словно там пряталось какое-то животное.
Я вздрогнула, подошла к камину, заглянула внутрь. Холодно и пусто. Оставалось только обозвать себя балдой и забраться с ногами на диван.
Матвей возился внизу так долго, как будто собственноручно пек эти самые крекеры, а когда поднялся с небольшой миской в руках, то оказалось, что он забыл про сыр.
– Сейчас сбегаю, – заверил он.
– Да оставь уже этот сыр, а то снова пропадешь на полчаса, – буркнула я. – У тебя такой дом, что можно прямо фильмы снимать о привидениях. И как ты только тут живешь.
– Ты что-то чувствуешь? – насторожился Матвей.
– Да ничего я не чувствую. Давай уже сюда крекеры. Ты выглядишь таким напряженным, словно это с тебя едва не стянули штаны прямо на улице.
Парень осторожно повел плечом, мол, ерунду ты какую-то говоришь. Уселся в кресле, вздохнул, почесал голову. Он хотел что-то сказать, но мялся и никак не мог решиться. Но это явно не было признание в любви. Так что?
– Хочешь рассказать о своем деде-ведьмаке? – догадалась я.
– Ты не удивилась?
– А чему удивляться? Колдовством тут многие занимаются. Что, твой дед на рождественские святки предсказывал будущее?
– Мой дед много чего умел.
– Колдовские обереги делать всякие, да? Небось заговоры делал за деньги. У нас тут водится такой народ, я знаю. Моя мать рассказывала, что соседке кто-то под дверь землю кидал, должно быть с кладбища, а после у нее муж погиб на работе. Он был строителем и неожиданно упал с третьего этажа, с лесов, на которых работал.
– Ты в такое веришь? – Матвей поморщился, будто я рассказала ему сказочку о черной руке, выбирающейся из-под кровати.