Сын олигарха
Часть 49 из 53 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Очки у него толщиной с мой палец. Если бы эта овца в беременность меньше жарилась на Мальдивах, может и не было бы такого.
- Ты что, не умер? - верещит доверчивая трёхлетняя душа, обнимая меня за шею.
Сука.
Смотрю на эту овцу, говоря:
- Нам с тобой ещё рановато.
- В кабинет зайди.
Оборачиваюсь, и рожа сама собой каменеет.
Судя по парному загару, выходные удались. Вот не сомневаюсь, пока плескался в океане, меня велел в дом не пускать. Так я и не просился. Обломись. Мы приехали с Кудряшкой на выходные. Забрать часть ее вещей и официально представиться ее предкам. За прошедший месяц совместного проживания в тесной замкнутой среде мы поцапались всего трижды. Приятных моментов было намного больше. Настолько, что я начал верить в совместное долго и счастливо. Ну и смерть в один день. По крайней мере, подыхать с кем-то другим в один день не прикалывает. Просто я влюблён. Видимо, в этом вся фишка.
Ставлю Федю на пол и треплю лохматые волосы парня.
В кабинете сажусь на стул, в котором лет с тринадцати получал одни только пиздюли. Никогда похвалы. Сука. Ни разу. Это у него такие методы воспитания, уж мне ли не знать. Сам придумал, сам внедрил. Мужик и кремень. Всё сам.
- Внимательно, - усаживается напротив.
Сейчас вижу, как постарел великий глава семьи. Но всё ещё в образе. Лет через двадцать будет обычным стариком. Камней соберёт полные карманы. Если я так давал ему просраться, что говорить о Феде и годовалом Алёше. С такой-то матерью.
Сложив на животе руки, говорю:
- Мне нужны документы и ключи от бабушкиной квартиры. - Эту речь я практически репетировал. И я волнуюсь. От исхода встречи наше с Женькой ближайшее и далёкое будущее зависит, а то что оно будет совместное, я ни капли не сомневаюсь. - Если не отдашь, сломаю дверь и документы восстановлю. Вопрос времени. Если отдашь сейчас, больше меня не увидишь.
Если будет давить, просто уйду. Мне есть куда идти. Прямо сейчас он тоже это понимает, потому что сверлит взглядом, откинувшись на стуле.
Стараюсь не моргать. Это моя квартира. Мое единственное гребанное имущество. И это в последний раз, когда я что-то у него прошу. Пусть и своё
Молчит, изображая ухмылку. Перенимая мою манеру общения, бросает:
- Ты машину за десять кусков раскурочил. В суд подам, до пенсии не рассчитаешься, молокосос. Квартиру ему, блять, - ударяет кулаком по столу.
Ждёт моей реакции, выпятив подбородок.
Смотрю в окно за его спиной. Не помню, о чем думал в тот день. Тот месяц у меня вообще был невменяемый. Я должен нести ответственность? Ни хрена я не должен. И даже мысли другой не собираюсь допускать. Я не настолько совестливый, чтобы париться из-за грёбанного Гелентвагена.
- Почку продам, не парься, - говорю, тряхнув головой и посмотрев на него.
- Почку? - Смотрит на меня в упор. - Кто твои прогулянные органы покупать будет...
- Я мог убиться к херам, - обрываю его, возможно, впервые в жизни. - Но тебе это не интересно.
Возможно, впервые в жизни вижу что-то новое в его лице и глазах. Но чтобы это ни было, мне оно больше не нужно. Время не то, и я не тот.
- Я завтра в пять вечера уезжаю. - Встаю и иду к двери. - Сюда больше не вернусь. Будет что сказать, звони.
Почти выйдя за дверь, слышу:
- И где ты сейчас?
- Где-то… - бросаю, уходя.
Выйдя на улицу, гоню из носа знакомые запахи этого дома.
Это больше не мой дом. У меня пока своего нет, но обязательно будет.
Глава 42
- Это поставь сюда, - суетится мама, накрывая стол парадной скатертью.
Есть всем придется на весу, и никаких винных пятен!
Я нервничаю, как перед каким-то сложным экзаменом, к которому ни фига не готовилась. Только на этом экзамене я не одна. От этого в груди щемит и ноет. У нас… Немцев всегда за главного. И мне это безумно нравится. То, что он не боится быть главным и брать на себя все подряд ответственности.
Люблю его… люблю… люблю… люблю…
Глупо улыбаясь скатерти, пробегаю пальцами по толстой цепочке на шее, которая надежно спрятана под моим платьем.
Это подарок мне от Макса. Подарок мне на его день рождения. Оказывается, так было можно! Подарок тяжелый, приятный и серебряным грузом болтающийся между моих грудей. Я не сомневаюсь в том, что длина цепочки - не, блин, случайность!
В этом весь Немцев...
- Мам, он не любит горох… убери… - прошу, очнувшись.
Вручаю ей селёдку на гороховой подушке, махнув рукой.
- Как можно не любить горох? - ворчит, убирая тарелку в холодильник. - Странный он у тебя…
Сглотнув волнение, киваю.
- Немного…
Что ещё я могу сказать?
В Немцеве до фига странного. И каждую странность я в нём люблю.
- Что ещё он у тебя не любит? - как бы между прочим, спрашивает она.
Поднимаю глаза, понимая, что палюсь, как дура. Я веду себя странно. Заторможенно. Глупо. Нетипично.
- Он не любит, когда его разглядывают, - сообщаю, поправляя салфетки.
Хочу, чтобы всё было идеально. Чтобы он знал, что это для него.
- Кто же это любит? - отзывается с красного дивана папа.
С дивана, который идеально встал в наш метраж.
Немцев не только у меня под кожей, он и квартиру родителей захватил. Они, слава Богу, не в курсе распутного прошлого этого дивана, а я на него смотреть не могу без стыда и ностальгии. Ведь это было наше первое "дружеское свидание".
Гениально, Немцев.
- Что ж, его уже и поразглядывать нельзя? А трогать можно? - фыркает мама. - Такая фифа…
- Мам, - смеюсь я. - Он не любит твои шуточки в свой адрес!
- Придётся потерпеть, - взволнованно лепечет она, перекладывая хлеб гармошкой. - Твой отец терпит, и ничего. Вон посмотри… какой счастливый…
Её глаза намокают, и мои тоже.
Обнимаю за плечи, уткнувшись в седой начёс.
- Любишь его? - спрашивает тихо-тихо.
- Очень… - шепчу ещё тише.
- Что за болото? - растроганно шуршит газетой папа.
- А ты не подслушивай… - утирает мама слезинку. - Что ещё он не любит?
- Приходить вовремя… - бормочу, поглядывая на часы.
Я уже вся извелась.
Он сказал - эта встреча на десять секунд.
Уже почти четыре часа прошло.
Я не знаю, что с ним сейчас происходит в… этом говнодоме, с теми говнолюдьми. Вспоминая подзатыльники, которыми тот другой Немцев лупил Макса, хочу схватиться за столовый нож. Хочу схватиться за него, вспоминая все, что творилось на той парковке перед моим бывшим офисом. Если… он ударит его сегодня?! У меня в крови бушует злость и ненависть. И тревога…
“Все нормально. Не рефлексируй”, - последнее смс от Макса.
Почти полтора часа назад.
Можно подумать, он когда-нибудь сознается.
“Сам не рефлексируй”, - советует ему моё подсознание.
- Ты что, не умер? - верещит доверчивая трёхлетняя душа, обнимая меня за шею.
Сука.
Смотрю на эту овцу, говоря:
- Нам с тобой ещё рановато.
- В кабинет зайди.
Оборачиваюсь, и рожа сама собой каменеет.
Судя по парному загару, выходные удались. Вот не сомневаюсь, пока плескался в океане, меня велел в дом не пускать. Так я и не просился. Обломись. Мы приехали с Кудряшкой на выходные. Забрать часть ее вещей и официально представиться ее предкам. За прошедший месяц совместного проживания в тесной замкнутой среде мы поцапались всего трижды. Приятных моментов было намного больше. Настолько, что я начал верить в совместное долго и счастливо. Ну и смерть в один день. По крайней мере, подыхать с кем-то другим в один день не прикалывает. Просто я влюблён. Видимо, в этом вся фишка.
Ставлю Федю на пол и треплю лохматые волосы парня.
В кабинете сажусь на стул, в котором лет с тринадцати получал одни только пиздюли. Никогда похвалы. Сука. Ни разу. Это у него такие методы воспитания, уж мне ли не знать. Сам придумал, сам внедрил. Мужик и кремень. Всё сам.
- Внимательно, - усаживается напротив.
Сейчас вижу, как постарел великий глава семьи. Но всё ещё в образе. Лет через двадцать будет обычным стариком. Камней соберёт полные карманы. Если я так давал ему просраться, что говорить о Феде и годовалом Алёше. С такой-то матерью.
Сложив на животе руки, говорю:
- Мне нужны документы и ключи от бабушкиной квартиры. - Эту речь я практически репетировал. И я волнуюсь. От исхода встречи наше с Женькой ближайшее и далёкое будущее зависит, а то что оно будет совместное, я ни капли не сомневаюсь. - Если не отдашь, сломаю дверь и документы восстановлю. Вопрос времени. Если отдашь сейчас, больше меня не увидишь.
Если будет давить, просто уйду. Мне есть куда идти. Прямо сейчас он тоже это понимает, потому что сверлит взглядом, откинувшись на стуле.
Стараюсь не моргать. Это моя квартира. Мое единственное гребанное имущество. И это в последний раз, когда я что-то у него прошу. Пусть и своё
Молчит, изображая ухмылку. Перенимая мою манеру общения, бросает:
- Ты машину за десять кусков раскурочил. В суд подам, до пенсии не рассчитаешься, молокосос. Квартиру ему, блять, - ударяет кулаком по столу.
Ждёт моей реакции, выпятив подбородок.
Смотрю в окно за его спиной. Не помню, о чем думал в тот день. Тот месяц у меня вообще был невменяемый. Я должен нести ответственность? Ни хрена я не должен. И даже мысли другой не собираюсь допускать. Я не настолько совестливый, чтобы париться из-за грёбанного Гелентвагена.
- Почку продам, не парься, - говорю, тряхнув головой и посмотрев на него.
- Почку? - Смотрит на меня в упор. - Кто твои прогулянные органы покупать будет...
- Я мог убиться к херам, - обрываю его, возможно, впервые в жизни. - Но тебе это не интересно.
Возможно, впервые в жизни вижу что-то новое в его лице и глазах. Но чтобы это ни было, мне оно больше не нужно. Время не то, и я не тот.
- Я завтра в пять вечера уезжаю. - Встаю и иду к двери. - Сюда больше не вернусь. Будет что сказать, звони.
Почти выйдя за дверь, слышу:
- И где ты сейчас?
- Где-то… - бросаю, уходя.
Выйдя на улицу, гоню из носа знакомые запахи этого дома.
Это больше не мой дом. У меня пока своего нет, но обязательно будет.
Глава 42
- Это поставь сюда, - суетится мама, накрывая стол парадной скатертью.
Есть всем придется на весу, и никаких винных пятен!
Я нервничаю, как перед каким-то сложным экзаменом, к которому ни фига не готовилась. Только на этом экзамене я не одна. От этого в груди щемит и ноет. У нас… Немцев всегда за главного. И мне это безумно нравится. То, что он не боится быть главным и брать на себя все подряд ответственности.
Люблю его… люблю… люблю… люблю…
Глупо улыбаясь скатерти, пробегаю пальцами по толстой цепочке на шее, которая надежно спрятана под моим платьем.
Это подарок мне от Макса. Подарок мне на его день рождения. Оказывается, так было можно! Подарок тяжелый, приятный и серебряным грузом болтающийся между моих грудей. Я не сомневаюсь в том, что длина цепочки - не, блин, случайность!
В этом весь Немцев...
- Мам, он не любит горох… убери… - прошу, очнувшись.
Вручаю ей селёдку на гороховой подушке, махнув рукой.
- Как можно не любить горох? - ворчит, убирая тарелку в холодильник. - Странный он у тебя…
Сглотнув волнение, киваю.
- Немного…
Что ещё я могу сказать?
В Немцеве до фига странного. И каждую странность я в нём люблю.
- Что ещё он у тебя не любит? - как бы между прочим, спрашивает она.
Поднимаю глаза, понимая, что палюсь, как дура. Я веду себя странно. Заторможенно. Глупо. Нетипично.
- Он не любит, когда его разглядывают, - сообщаю, поправляя салфетки.
Хочу, чтобы всё было идеально. Чтобы он знал, что это для него.
- Кто же это любит? - отзывается с красного дивана папа.
С дивана, который идеально встал в наш метраж.
Немцев не только у меня под кожей, он и квартиру родителей захватил. Они, слава Богу, не в курсе распутного прошлого этого дивана, а я на него смотреть не могу без стыда и ностальгии. Ведь это было наше первое "дружеское свидание".
Гениально, Немцев.
- Что ж, его уже и поразглядывать нельзя? А трогать можно? - фыркает мама. - Такая фифа…
- Мам, - смеюсь я. - Он не любит твои шуточки в свой адрес!
- Придётся потерпеть, - взволнованно лепечет она, перекладывая хлеб гармошкой. - Твой отец терпит, и ничего. Вон посмотри… какой счастливый…
Её глаза намокают, и мои тоже.
Обнимаю за плечи, уткнувшись в седой начёс.
- Любишь его? - спрашивает тихо-тихо.
- Очень… - шепчу ещё тише.
- Что за болото? - растроганно шуршит газетой папа.
- А ты не подслушивай… - утирает мама слезинку. - Что ещё он не любит?
- Приходить вовремя… - бормочу, поглядывая на часы.
Я уже вся извелась.
Он сказал - эта встреча на десять секунд.
Уже почти четыре часа прошло.
Я не знаю, что с ним сейчас происходит в… этом говнодоме, с теми говнолюдьми. Вспоминая подзатыльники, которыми тот другой Немцев лупил Макса, хочу схватиться за столовый нож. Хочу схватиться за него, вспоминая все, что творилось на той парковке перед моим бывшим офисом. Если… он ударит его сегодня?! У меня в крови бушует злость и ненависть. И тревога…
“Все нормально. Не рефлексируй”, - последнее смс от Макса.
Почти полтора часа назад.
Можно подумать, он когда-нибудь сознается.
“Сам не рефлексируй”, - советует ему моё подсознание.