Свободная страна
Часть 30 из 33 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– А Лиза где?
– В Барнауле. Учится.
– Та-а-ак…
Юля огляделась. Обстановка не радовала. Дом был довольно большой, но пустоватый, почти без мебели, и в порядок его, судя по всему, Инна не приводила. Несмотря на тусклый свет одной-единственной лампы под потолком, Юля заметила на полу, особенно в углах – слой пыли. Печную плитку давно не мыли, светло-зеленые занавески, похоже, не стирали. Под потолком кое-где виднелась паутина.
– Не надо презрительно озираться! – рявкнула Инна. – Я почти всю мебель продала, когда Мишку посадили. Если ты теперь живешь в хоромах, это не значит, что можно смотреть свысока. Мой муж в тюрьме по твоей вине.
– Я не смотрю свысока! Мне очень жаль. И я извиняюсь постоянно. При каждой возможности. Но давай, раз уж зашел разговор, не будем о том, кто, что и по чьей вине! – Юля резко опустила кружку на стол, чуть не расплескала чай.
– Не ори, у меня дети спят! – зашипела Инна. – И на что ты намекаешь?
– На то, что ты прекрасно помнишь, при каких обстоятельствах мой сын ушел из дома! Тварь!
– Шлюха!
– Сука!
Юля выплеснула горячий чай Инне в лицо. Та вскрикнула. В соседней комнате заплакал ребенок.
– Молодец! – Инна схватила полотенце и пошла к детям, а Юля сразу почувствовала себя вино- ватой.
Она встала и открыла дверь в соседнюю комнату.
Инна держала на руках карапуза в яично-желтой распашонке. У него были ярко-красные аллергичные щеки и большие карие глаза. Увидев Юлю, он сразу заулыбался и потянул к ней пухленькие ручки.
– Сколько ему уже? – спросила Юля, улыбаясь ребенку.
– Почти год.
– А как зовут?
– Матвей. Да, Матвей? А как твоего братика зовут? Ми-и-иша – как папу, да?
Юля заглянула в деревянную кроватку и увидела близнеца, который лежал тихо-тихо и смотрел на свою маму и на незнакомую тетю.
– Один спокойный, а второй все время орет. А еще говорят – близнецы! – сказала Инна.
– Они так быстро растут. Оглянуться не успеешь, как перестанут орать и начнут выпрашивать карманные деньги, – усмехнулась Юля.
– Это точно, – криво улыбнулась Инна.
– Как ты справляешься? – спросила Юля.
– А ты как?
– Молюсь… ну… типа… Богу.
– А-а-а… Ты из этих… Я как-то сама справляюсь. Правда, иногда хочется застрелиться. Но это только иногда. В основном из-за нищеты. Я эту нищету уже просто не выношу, она меня за глотку держит всю жизнь. Конечно, здесь все так. Ни у кого ни копейки, и попросить не у кого. С деньгами все было бы по-другому. Но я же ничего не умею. Всю жизнь с мужиками. Без мужика не могу. Никогда одна не была. С четырнадцати лет. А теперь вот осталась…
– Это скоро закончится! Решение могут изменить.
Инна села на стул и вдруг зарыдала.
– Кто его знает, что в этой тюрьме может случиться! Я каждый день боюсь, что он умрет! Что его убьют! Изобьют! Покалечат! Ты представляешь себе, что такое тюрьма?
Юля хотела сесть на стул напротив, но Инна закричала, что у него ножка вот-вот отвалится.
– Вон, даже стульев нормальных нет! – Инна зарыдала пуще прежнего. – Ничего нормального нет в этой жизни! Стараешься-стараешься, строишь, любишь, заботишься, а тебе плюют в лицо, пытаешься дружить, ищешь понимания, делишься сокровенным, а тебя обвиняют в том, что ты мрачная, а теперь меня вообще все вокруг сторонятся, никто не подойдет, не спросит, как дела. У меня ни одной подруги нет! Вообще нет друзей! Никто не поможет. Денег нет, мужа нет, двое маленьких детей на руках, какой из меня друг? Никому к черту не нужен такой друг. Всем нужны состоятельные, приличные, оптимистичные. Всем надо, чтобы все было красиво! А если некрасиво, то на помойку тебя! А ты еще приезжаешь и… обвиняешь! – Инна вдруг перестала орать и стала говорить тихо. – Ты знаешь, как Лиза переживала, когда твой сын пропал? Она ночами не спала, заработала себе невроз, головные боли, чуть не погубила всю жизнь. Говорила, что это она надоумила Артема уйти в лес, как бы в поход или… не знаю. И винила себя, меня винила, у нас жутко испортились отношения, она со мной под одной крышей находиться не могла. Вот тогда-то и отец ее стал уставать от меня, от наших бесконечных криков с Лизой. Как-то раз я не выдержала и влепила ей хорошую такую пощечину, и она сбежала из дома. Мы ее быстро нашли, но я чуть не рехнулась. Так что я хлебнула, не смей меня упрекать, я никогда не желала твоему сыну такого… У тебя хоть что-то в жизни получилось! Конечно, сравнивать нельзя, ты потеряла сына, но у тебя хоть работа, хоть мужик, хоть деньги, друзья, это уже много! А у меня теперь только дети. И я никогда не выберусь из этой поганой дыры!
Пока Инна болтала, Юля аккуратно взяла у нее ребенка и стала качать, приговаривая: «Мама расстроилась, но скоро все будет хорошо. Мама просто поплачет, и все будет нормально. Мамы тоже иногда хнычут».
– Отдай мне ребенка, сучка. – Инна громко высморкалась.
– Ладно, – Юля протянула ребенка, – сопли подбери, мамаша.
* * *
Вечером Юля не удержалась и отправилась к хижине шамана. По старому маршруту. Как несколько лет назад. Под ногами ломались веточки, хрустели шишки, скользили листья. На месте хижины ничего не было. Ровный квадрат земли и камни. Юля подняла с земли один камешек, покрутила, подбросила в воздух, не поймала. Камешек ударился о другие камни. И снова сделалось тихо. Юля постояла на месте, а затем стала медленно спускаться вниз по холму – с противоположной стороны от дома Инны. Здесь лесная тропинка постепенно расширялась, переходила в дорогу из плотно утрамбованного песка. Дорога вела к больнице, которую перекрасили, и теперь она выглядела намного приличнее, чем раньше – светло-серая, с темно-серой черепичной крышей и белыми ставнями. Юля шагала медленно, вслушивалась в собственные шаги. Солнце еле проклевывалось сквозь облака, и начинал накрапывать дождь. Когда Юля поравнялась с больницей, дождь усилился, но спрятаться было негде. Юля помнила, что за больницей есть крыльцо с навесом, что-то вроде служебного входа. Она обогнула домик, вжав голову в плечи, – холодные капли здорово хлестали по лицу. Крыльца не было. Видимо, когда больницу перекрашивали, ее еще и перестроили. Юля снова обошла здание и дернула дверь – заперто. И вывески никакой нет. Даже не написано, что это больница. Юля вдруг засомневалась, что пришла именно к больнице, потому что здание вблизи сильно отличалось от того, старого, которое она помнила. Она заволновалась, пожалела, что не пошла домой старой дорогой. Мимо проехала машина. Юля махнула рукой, но машина не остановилась. Юля посмотрела в обе стороны – машин не было, через дорогу от больницы бурлила серебристая река. Теперь, чтобы попасть домой, надо перейти мост, а на нем ветром сдувает. Юля увидела вдали еще одну машину – белую, похожую на «жигули». Только бы остановилась. Юля подняла обе руки и стала интенсивно махать водителю. Машина остановилась.
– Извините, я вся мокрая, вы меня через мост не перевезете? Я заплачу.
Водитель молча кивнул. Юля улыбнулась. Поблагодарила. Человек молчал. Его суровое небритое лицо показалось Юле знакомым.
– Извините, а мы раньше встречались? – спросила Юля, потому что молчание ее тяготило.
Человек молчал.
– А мы через мост разве не поедем? Вы свернете дальше? – всплеснула руками.
Человек молчал.
– Так, вы меня извините, но я что-то не очень понимаю… – Юля начинала вертеться в кресле.
Человек молчал.
– Остановите машину, пожалуйста! – крикнула Юля.
Машина ехала вперед, куда-то поворачивала, снова ехала вперед. Юля уже не понимала, где находится. Всего за несколько минут она очутилась на окраине М.
Водитель резко затормозил, Юля грохнула дверцей. Огляделась. Она стояла на опушке леса, вдоль которой выстроилось несколько кособоких домиков и палаток. Пара лачуг была покрашена в малиновый и зеленый цвета, другие – не покрашены вовсе. Палатки в основном встречались коричневые и серые брезентовые. Группа людей жарила что-то на костре. Девушка в бледно-розовом балахоне и в платке шла от одной хибары к другой с ведром. Большая дворняга бегала без дела.
– Что это за место? – спросила Юля. – Зачем вы меня сюда привезли?
– Я не хочу ничего обсуждать, – сурово произнес незнакомец. – Можно помолчать?
Юля подняла брови и хмыкнула.
– Идите за мной.
– Никуда я не пойду!
– Хватит разговаривать.
Мужчина пошел вперед, и Юля, пожав плечами, последовала за ним. Она оглянулась на машину. Машину человек предусмотрительно закрыл.
У костра мужчина остановился. Люди жарили еду – хлеб и картошку. Что-то варили в больших и маленьких кастрюльках. Тут же чумазая женщина в пестром платье и в мужской куртке купала младенца. Окунала его в таз, вытирала тряпочкой, снова окунала, ребенок плакал. Мужчина, который привез Юлю, окликнул женщину по имени. Она обернулась, посмотрела на Юлю и кивнула.
– У-у-у-эээ-г! – крикнула она. – У-у-у-эээ-г!
Юля дернулась. Из малинового домика, стоявшего прямо на земле, вышел худой, но крепкий высокий мужчина с длинными рыжими волосами, усами и курчавой бородой. На нем были широкие холщовые штаны, простая черная футболка и длинный серый плащ. Ноги босые, грязные. Он медленно подошел к Юле. Она подняла голову. Он показался ей великаном. Не издав ни одного звука, а только выдохнув, захлебнувшись воздухом и снова вдохнув, Юля уткнулась лбом в твердый торс. Артемка обнял ее.
Спустя несколько минут они шагали по лесной тропинке чуть в стороне от лагеря, и Юля удивлялась тому, какой Артемка спокойный и тихий. Совсем как в детстве. Она была в таком странном состоянии, что не могла решиться нормально заговорить, только смотрела на сына, смотрела, смотрела.
– Я не просил привозить тебя сюда, это он сам решил, – сказал Артемка совершенно новым голосом, изменившимся, мужским.
– А кто он? И что это за место? – смущенно спросила Юля.
– Он отец одного из наших. Вернее, уже давно не из наших. Даже наоборот. Помнишь, я был с двумя парнями, когда ты меня нашла? Ну вот это отец одного из них.
– Того, который устроил в Питере взрыв и повесился?
– Я не знал, что он повесился. Его отец просто сказал – погиб. Сначала он ушел вместе со мной сюда, а потом снова решил… ну, ты знаешь.
– Нет, вообще-то не очень. Я не очень понимаю – что это за место? Какая-то секта? – волновалась Юля.
– Нет. Это просто люди, которые почему-то не могут жить среди обычных людей, понимаешь?
– Н-нет. То есть не совсем…
От лагеря тянуло дымом. Запах леса, хвои и дыма слегка кружил голову.
– Мы не согласны с тем, как все устроено. Поэтому решили жить здесь по своим правилам. – Артемка смотрел под ноги.
– По каким правилам?
– Да по обычным. Готовим еду, стираем одежду, ведем хозяйство. Не вредим природе, вообще никому и ничему не вредим. Ни насекомым, ни растениям.
– А если кто-то заболеет?
– Никто не болеет. Но если заболеет, лечим травами.
– А когда ты рвешь траву, ты не вредишь?
– В Барнауле. Учится.
– Та-а-ак…
Юля огляделась. Обстановка не радовала. Дом был довольно большой, но пустоватый, почти без мебели, и в порядок его, судя по всему, Инна не приводила. Несмотря на тусклый свет одной-единственной лампы под потолком, Юля заметила на полу, особенно в углах – слой пыли. Печную плитку давно не мыли, светло-зеленые занавески, похоже, не стирали. Под потолком кое-где виднелась паутина.
– Не надо презрительно озираться! – рявкнула Инна. – Я почти всю мебель продала, когда Мишку посадили. Если ты теперь живешь в хоромах, это не значит, что можно смотреть свысока. Мой муж в тюрьме по твоей вине.
– Я не смотрю свысока! Мне очень жаль. И я извиняюсь постоянно. При каждой возможности. Но давай, раз уж зашел разговор, не будем о том, кто, что и по чьей вине! – Юля резко опустила кружку на стол, чуть не расплескала чай.
– Не ори, у меня дети спят! – зашипела Инна. – И на что ты намекаешь?
– На то, что ты прекрасно помнишь, при каких обстоятельствах мой сын ушел из дома! Тварь!
– Шлюха!
– Сука!
Юля выплеснула горячий чай Инне в лицо. Та вскрикнула. В соседней комнате заплакал ребенок.
– Молодец! – Инна схватила полотенце и пошла к детям, а Юля сразу почувствовала себя вино- ватой.
Она встала и открыла дверь в соседнюю комнату.
Инна держала на руках карапуза в яично-желтой распашонке. У него были ярко-красные аллергичные щеки и большие карие глаза. Увидев Юлю, он сразу заулыбался и потянул к ней пухленькие ручки.
– Сколько ему уже? – спросила Юля, улыбаясь ребенку.
– Почти год.
– А как зовут?
– Матвей. Да, Матвей? А как твоего братика зовут? Ми-и-иша – как папу, да?
Юля заглянула в деревянную кроватку и увидела близнеца, который лежал тихо-тихо и смотрел на свою маму и на незнакомую тетю.
– Один спокойный, а второй все время орет. А еще говорят – близнецы! – сказала Инна.
– Они так быстро растут. Оглянуться не успеешь, как перестанут орать и начнут выпрашивать карманные деньги, – усмехнулась Юля.
– Это точно, – криво улыбнулась Инна.
– Как ты справляешься? – спросила Юля.
– А ты как?
– Молюсь… ну… типа… Богу.
– А-а-а… Ты из этих… Я как-то сама справляюсь. Правда, иногда хочется застрелиться. Но это только иногда. В основном из-за нищеты. Я эту нищету уже просто не выношу, она меня за глотку держит всю жизнь. Конечно, здесь все так. Ни у кого ни копейки, и попросить не у кого. С деньгами все было бы по-другому. Но я же ничего не умею. Всю жизнь с мужиками. Без мужика не могу. Никогда одна не была. С четырнадцати лет. А теперь вот осталась…
– Это скоро закончится! Решение могут изменить.
Инна села на стул и вдруг зарыдала.
– Кто его знает, что в этой тюрьме может случиться! Я каждый день боюсь, что он умрет! Что его убьют! Изобьют! Покалечат! Ты представляешь себе, что такое тюрьма?
Юля хотела сесть на стул напротив, но Инна закричала, что у него ножка вот-вот отвалится.
– Вон, даже стульев нормальных нет! – Инна зарыдала пуще прежнего. – Ничего нормального нет в этой жизни! Стараешься-стараешься, строишь, любишь, заботишься, а тебе плюют в лицо, пытаешься дружить, ищешь понимания, делишься сокровенным, а тебя обвиняют в том, что ты мрачная, а теперь меня вообще все вокруг сторонятся, никто не подойдет, не спросит, как дела. У меня ни одной подруги нет! Вообще нет друзей! Никто не поможет. Денег нет, мужа нет, двое маленьких детей на руках, какой из меня друг? Никому к черту не нужен такой друг. Всем нужны состоятельные, приличные, оптимистичные. Всем надо, чтобы все было красиво! А если некрасиво, то на помойку тебя! А ты еще приезжаешь и… обвиняешь! – Инна вдруг перестала орать и стала говорить тихо. – Ты знаешь, как Лиза переживала, когда твой сын пропал? Она ночами не спала, заработала себе невроз, головные боли, чуть не погубила всю жизнь. Говорила, что это она надоумила Артема уйти в лес, как бы в поход или… не знаю. И винила себя, меня винила, у нас жутко испортились отношения, она со мной под одной крышей находиться не могла. Вот тогда-то и отец ее стал уставать от меня, от наших бесконечных криков с Лизой. Как-то раз я не выдержала и влепила ей хорошую такую пощечину, и она сбежала из дома. Мы ее быстро нашли, но я чуть не рехнулась. Так что я хлебнула, не смей меня упрекать, я никогда не желала твоему сыну такого… У тебя хоть что-то в жизни получилось! Конечно, сравнивать нельзя, ты потеряла сына, но у тебя хоть работа, хоть мужик, хоть деньги, друзья, это уже много! А у меня теперь только дети. И я никогда не выберусь из этой поганой дыры!
Пока Инна болтала, Юля аккуратно взяла у нее ребенка и стала качать, приговаривая: «Мама расстроилась, но скоро все будет хорошо. Мама просто поплачет, и все будет нормально. Мамы тоже иногда хнычут».
– Отдай мне ребенка, сучка. – Инна громко высморкалась.
– Ладно, – Юля протянула ребенка, – сопли подбери, мамаша.
* * *
Вечером Юля не удержалась и отправилась к хижине шамана. По старому маршруту. Как несколько лет назад. Под ногами ломались веточки, хрустели шишки, скользили листья. На месте хижины ничего не было. Ровный квадрат земли и камни. Юля подняла с земли один камешек, покрутила, подбросила в воздух, не поймала. Камешек ударился о другие камни. И снова сделалось тихо. Юля постояла на месте, а затем стала медленно спускаться вниз по холму – с противоположной стороны от дома Инны. Здесь лесная тропинка постепенно расширялась, переходила в дорогу из плотно утрамбованного песка. Дорога вела к больнице, которую перекрасили, и теперь она выглядела намного приличнее, чем раньше – светло-серая, с темно-серой черепичной крышей и белыми ставнями. Юля шагала медленно, вслушивалась в собственные шаги. Солнце еле проклевывалось сквозь облака, и начинал накрапывать дождь. Когда Юля поравнялась с больницей, дождь усилился, но спрятаться было негде. Юля помнила, что за больницей есть крыльцо с навесом, что-то вроде служебного входа. Она обогнула домик, вжав голову в плечи, – холодные капли здорово хлестали по лицу. Крыльца не было. Видимо, когда больницу перекрашивали, ее еще и перестроили. Юля снова обошла здание и дернула дверь – заперто. И вывески никакой нет. Даже не написано, что это больница. Юля вдруг засомневалась, что пришла именно к больнице, потому что здание вблизи сильно отличалось от того, старого, которое она помнила. Она заволновалась, пожалела, что не пошла домой старой дорогой. Мимо проехала машина. Юля махнула рукой, но машина не остановилась. Юля посмотрела в обе стороны – машин не было, через дорогу от больницы бурлила серебристая река. Теперь, чтобы попасть домой, надо перейти мост, а на нем ветром сдувает. Юля увидела вдали еще одну машину – белую, похожую на «жигули». Только бы остановилась. Юля подняла обе руки и стала интенсивно махать водителю. Машина остановилась.
– Извините, я вся мокрая, вы меня через мост не перевезете? Я заплачу.
Водитель молча кивнул. Юля улыбнулась. Поблагодарила. Человек молчал. Его суровое небритое лицо показалось Юле знакомым.
– Извините, а мы раньше встречались? – спросила Юля, потому что молчание ее тяготило.
Человек молчал.
– А мы через мост разве не поедем? Вы свернете дальше? – всплеснула руками.
Человек молчал.
– Так, вы меня извините, но я что-то не очень понимаю… – Юля начинала вертеться в кресле.
Человек молчал.
– Остановите машину, пожалуйста! – крикнула Юля.
Машина ехала вперед, куда-то поворачивала, снова ехала вперед. Юля уже не понимала, где находится. Всего за несколько минут она очутилась на окраине М.
Водитель резко затормозил, Юля грохнула дверцей. Огляделась. Она стояла на опушке леса, вдоль которой выстроилось несколько кособоких домиков и палаток. Пара лачуг была покрашена в малиновый и зеленый цвета, другие – не покрашены вовсе. Палатки в основном встречались коричневые и серые брезентовые. Группа людей жарила что-то на костре. Девушка в бледно-розовом балахоне и в платке шла от одной хибары к другой с ведром. Большая дворняга бегала без дела.
– Что это за место? – спросила Юля. – Зачем вы меня сюда привезли?
– Я не хочу ничего обсуждать, – сурово произнес незнакомец. – Можно помолчать?
Юля подняла брови и хмыкнула.
– Идите за мной.
– Никуда я не пойду!
– Хватит разговаривать.
Мужчина пошел вперед, и Юля, пожав плечами, последовала за ним. Она оглянулась на машину. Машину человек предусмотрительно закрыл.
У костра мужчина остановился. Люди жарили еду – хлеб и картошку. Что-то варили в больших и маленьких кастрюльках. Тут же чумазая женщина в пестром платье и в мужской куртке купала младенца. Окунала его в таз, вытирала тряпочкой, снова окунала, ребенок плакал. Мужчина, который привез Юлю, окликнул женщину по имени. Она обернулась, посмотрела на Юлю и кивнула.
– У-у-у-эээ-г! – крикнула она. – У-у-у-эээ-г!
Юля дернулась. Из малинового домика, стоявшего прямо на земле, вышел худой, но крепкий высокий мужчина с длинными рыжими волосами, усами и курчавой бородой. На нем были широкие холщовые штаны, простая черная футболка и длинный серый плащ. Ноги босые, грязные. Он медленно подошел к Юле. Она подняла голову. Он показался ей великаном. Не издав ни одного звука, а только выдохнув, захлебнувшись воздухом и снова вдохнув, Юля уткнулась лбом в твердый торс. Артемка обнял ее.
Спустя несколько минут они шагали по лесной тропинке чуть в стороне от лагеря, и Юля удивлялась тому, какой Артемка спокойный и тихий. Совсем как в детстве. Она была в таком странном состоянии, что не могла решиться нормально заговорить, только смотрела на сына, смотрела, смотрела.
– Я не просил привозить тебя сюда, это он сам решил, – сказал Артемка совершенно новым голосом, изменившимся, мужским.
– А кто он? И что это за место? – смущенно спросила Юля.
– Он отец одного из наших. Вернее, уже давно не из наших. Даже наоборот. Помнишь, я был с двумя парнями, когда ты меня нашла? Ну вот это отец одного из них.
– Того, который устроил в Питере взрыв и повесился?
– Я не знал, что он повесился. Его отец просто сказал – погиб. Сначала он ушел вместе со мной сюда, а потом снова решил… ну, ты знаешь.
– Нет, вообще-то не очень. Я не очень понимаю – что это за место? Какая-то секта? – волновалась Юля.
– Нет. Это просто люди, которые почему-то не могут жить среди обычных людей, понимаешь?
– Н-нет. То есть не совсем…
От лагеря тянуло дымом. Запах леса, хвои и дыма слегка кружил голову.
– Мы не согласны с тем, как все устроено. Поэтому решили жить здесь по своим правилам. – Артемка смотрел под ноги.
– По каким правилам?
– Да по обычным. Готовим еду, стираем одежду, ведем хозяйство. Не вредим природе, вообще никому и ничему не вредим. Ни насекомым, ни растениям.
– А если кто-то заболеет?
– Никто не болеет. Но если заболеет, лечим травами.
– А когда ты рвешь траву, ты не вредишь?