Свободная страна

Андрей остался стоять под дождем.





* * *


От поцелуя тряслись руки и подкашивались ноги. За окнами бушевала гроза, постояльцы повалили на маникюр-педикюр, а Юля думала лишь о том, когда все повторится, когда она снова его увидит. Она никогда никого не любила, кроме Артемки и бабы Раи, и не хотела никого любить. Это казалось ей необязательным. Все окружающие мужчины казались ей необязательными, чужими, безответственными. Никогда еще поцелуй не заставлял ее обо всем забыть – пусть ненадолго, на минутку, но обо всем. Это был такой целительный поцелуй, такой нужный, что Юля решила себя за него даже не ругать.

– Я говорю: мэнчик, встречаемся на блоке. У нас там спот. Он типа такой: йоу, джи! На изи! Ну и я подумал, все типа круто, хотя он и раньше постоянно пытался сбайтить мой стиль, даже лалю себе похожую завел, педали, как у меня, в общем, пытался флексить. У меня-то все само выходит. Я хайпбист. Постоянно в теме. Никогда не выключаюсь. Ну так вот, мы, значит, договорились, и тут он приходит с моей чиксой, моей. И я понимаю, что моя пушка-баба просто к нему переметнулась! Кинула меня и пошла врываться с ним. Я, короче, чуть не убил его, но это жиза, такая жиза. Ты меня слушаешь? – Парень лет восемнадцати, весь в популярных брендах, в татушках и с серьгой в ухе что-то втирал Юле про свою жизнь и требовал внимания. – Можешь меня вот так щас снять для сториз в инсте? Нет, вот так, вот так держи камеру.

Юля послушно взяла камеру и держала ее довольно высоко, как велел парень.

– Вот какие зашибенные ноготочки мне сделали в нейл-салоне отеля «Кристалл»! Пацаны, все сюда! Йоу! – Парень показал в камеру свои черные лакированные ногти. – Все, выключай, выключай. Блин, теперь мое «выключай» будет на видео, ладно, блин, не парься, – успокоил он Юлю.

После трудного подростка Юля позвонила Лиде и долго с ней торговалась. Несмотря на то что в М. зарплата уборщицы в магазине была мизерная, а нигде, кроме магазина, Лида давно не работала, аппетиты у нее росли. Баба Рая сдуру решила похвастаться Юлиной зарплатой, и теперь Лида не отставала.

– Бабулечка тяжелая, с ней не каждый справится, не каждый вытерпит. У нее и убрать, и приготовить, и давление измерить, и в аптеку через раз гоняет, и массаж – руки, ноги, спина. Не набегаешься! А ей еще – то невкусно, это некрасиво, так больно, руку мне не поднимай, сильно не тяни – сломаешь. Требует, чтоб я два раза в день приходила – утром и вечером, потом не отпускает, разговорами держит, ну понятно, ей одиноко одной…

Юля едва сторговалась и обещала попросить бабушку не держать Лиду подолгу.

На обед Юля идти боялась. Она боялась встретить Андрея – не знала, что ему сказать. Они действительно столкнулись в холле, и Юля смутилась, прошла мимо, но Андрей как будто не обратил на нее никакого внимания – словно и не было поцелуя. Юля на секунду даже вдруг подумала, что ей все приснилось.

– Ты чего сегодня такая рассеянная? – спросила Тоня, хрумкая салатом с морковкой.

– Настроение такое. На погоду, наверное.

– Тебе надо больше веселиться. Вчера совсем не потусовалась.

– Да-а, – задумчиво протянула Юля, – а вы как погуляли?

– Нормально, – резко ответила Лена, – видела, какую Андрей привел… модель?

Юля поперхнулась.

– Видела. А она модель?

– Да, она снималась для одного косметического бренда. И еще в паре клипов. Светская московская деваха. Андрей же часто мотается то в Москву, то в Питер. У него там недвижимость. В смысле бизнес, он кучу жилых комплексов там отстроил. Закачаешься. Откуда иначе деньги на отель и раскрутку всего этого колыванского курорта? Столичные деньги.

– Откуда ты все это узнала? – удивилась Юля.

– Я тебя умоляю. – Лена картинно махнула рукой. – Не будь наивной. Везде свои источники. Надо только внимательно слушать.

Юля поковыряла салат и набросилась на рыбу.

– А зачем ему отель здесь, если у него в Москве так хорошо идут дела?

– Не знаю. Верит, что здесь будет такое же крутое туристическое место, как в Горном. Видит перспективу. Ну и потом – а почему нет? Здесь красиво, уже сейчас из Горного народ валит, вон сколько богатых клиентов, скоро весь московский бомонд будет здесь! А он катается туда-сюда, ему в кайф. Родителей он давно в Москву перевез. А сам пока катается. Вообще он отсюда родом. Не из Москвы.

– Ой, извините. – Тоня встала из-за стола и куда-то побежала.

– Куда она? – спросила Юля.

– Это она Костю своего увидела. Он, кстати, симпатичный. Но совсем еще мальчишка. Но ей и нужен мальчишка.

– А тебе кто нужен? – не удержалась Юля.

– Мне нужен богатый надежный мужик. Лучше бы иностранец.

– Правда? – Юля искренне изумилась.

– Да, я сначала на нашего Андрея прицеливалась, но уже вижу, что с ним особо каши не сваришь. Да и девушка у него уже есть. Я вообще всегда хотела уехать подальше из России. Ненавижу эту дыру. – Лена говорила со злостью.

– Почему?

– Странный вопрос. Ты тут сколько? Неделю? И уже забыла, какая жизнь за пределами этого шикарного дворца? Шикарные клиенты в шикарных шмотках с шикарными гаджетами, шикарные вечеринки с шампанским – мы можем только смотреть и облизываться. Нас подпускают близко-близко, но мы всего лишь прислуга, мы из другого мира. И я этот мир ненавижу. Я лучше сдохну, чем когда-нибудь снова вернусь к прежней жизни. Я зубами себе прогрызу дорогу. Хорошо, этот отель попался. А без него – что? Грязь, нищета, огороды, домашний скот, отвратительные продукты, убогие дома, пьяные ленивые мужики. Не-е-ет. Отсюда я уеду или в столицу, или за границу.

Из служебного помещения появилась Тоня за руку с Костей, худеньким молодым человеком небольшого роста, темноволосым и улыбчивым.

– Девушки, я вам сейчас принесу отпадный клубничный десерт! Пальчики оближешь. Кто на диете – не бойтесь, он низкокалорийный. Наши отельные клиентки-фифочки от него в восторге!






* * *


Во второй половине дня на педикюр приходила Оксана и вела свободолюбивые разговоры. То есть Юле они казались свободолюбивыми, потому что Оксана открыто, искренне делилась своим мнением, не стеснялась себя, говорила складно и просто, иногда затейливо, а иногда и мат себе позволяла, при этом мат даже украшал ее речь, придавал ее облику, ее манере необъяснимый шарм. И хотя Юля не любила мат, всю жизнь его слышала в М. от всех подряд – там народ без мата не мог вообще – ей казалось, что Оксана использует мат к месту. У нее мат был какой-то интеллигентно-гламурный, не противный, он придавал высказыванию комический эффект или усиливал драматизм. Юле хотелось говорить так же нескромно, так же смачно, смешно, уверенно и убедительно. Она слушала Оксану, и ей думалось, что если бы она так говорила, ее бы все слышали, все бы уважали ее мнение. Помимо самих слов, важно еще настроить голос, выработать интонацию. У Юли голос всегда был не очень сильный. Не тихий, не слабый, но скорее сопрано. А у Оксаны был яркий альт, голос шел прямо из груди, она очень четко артикулировала, не смазывала звуки, у нее не было ни единого произносительного дефекта, а Юля с детства не выговаривала «л».

Оксана объясняла, что понимает людей с убеждениями. Например, она хвалила какого-то писателя, о котором Юля никогда не слышала.

– Это не мое, я бы так не поступила, я бы так никогда не сказала. Для меня человеческая жизнь бесценна. Но я понимаю человека, для которого Родина больше человека, семья больше человека, нация больше человека. Я уважаю тех, у кого хватает смелости защищать свои убеждения. И когда убогая ограниченная интеллигенция кричит: «Убийца! Убийца! Мерзавец!», это просто какая-то узколобость. Человек защищал своих, защищал идею. Многие решили бы, что я просто дура, но для меня в принципе не существует никаких однозначных мерзавцев. Для меня Гитлер, Шушниг, Зейсс-Инкварт, Сталин – люди, у которых была идея. Да, безумцы, да, маниакальные, да, убивали, но это не делает их однозначными злодеями. Я не оправдываю убийства, я осуждаю, я считаю, что человеческая жизнь – это великий дар, но я понимаю важность каких-то глобальный идей и планов. И потом – в каждом человеке есть что-то хорошее. Каждый достоин прощения. Я верю в хорошее. Я верю в добро, понимаете?

Юля понимала. Кивала головой. Сопереживала. Вдруг сказала:

– Я верю в зло, которое совершается само по себе. Бывают чудеса, а бывает зло.

– Проблема большинства заключается в том, что каждый зациклен на себе, у каждого эго, вокруг которого все крутится. А вы подумайте, даже если с вами произошло что-то плохое, это может уравновеситься чем-то хорошим, что произойдет необязательно с вами, но произойдет. Потому что в природе есть баланс.

– И как я узнаю, что произошло что-то хорошее, если оно произойдет не со мной? – Юля иронически улыбнулась.

– Узнаете. Но с вами тоже произойдет много хорошего.

Юля смотрела на маленькие Оксанины пальчики, и каждая косточка представлялась ей холмом, горкой, за которой простирается чудесная страна.

На вечер к Юле никто не записался, и она хотела пойти к себе в комнату, но в салон заглянул Андрей. Он только просунул голову в педикюрную комнатку, улыбнулся и сказал:

– Переоденьтесь и выходите на улицу, встретимся у входа через пятнадцать минут.

Юля не поняла, во что она должна переодеться, но на всякий случай опять надела синее платье. Сердце колотилось. Андрей ждал ее у входа. Вместе они обошли отель, и Андрей открыл перед Юлей дверцу своей блестящей темно-синей машины. Юля не разбиралась в марках – только в цветах. Машина была цвета лака для ногтей из летней «синей» серии Chanel. А внутри – кремовый кожаный салон с мягкими сиденьями и панелью управления, как на космическом корабле.

Юля ничего не спрашивала, Андрей ничего не объяснял. Поехали. Поднимались все выше и выше в горы. Дома и люди попадались все реже. Сверху блестящая сочная зелень и коричневые, каштановые, серые, белые с черным, поросшие мхом стволы казались нескончаемой чередой счастливых мгновений, дарованных человеку природой просто так, ни за что. А заросли иван-чая, таволги, колокольчиков, клевера, борщевика и ромашек, перемежающиеся с зелеными полями, черными пятнами земли, глины, оранжево-розовыми песочными хребтами гор в солнечном сиянии, вызывали у Юли озноб, восторг до мурашек, до комка в горле, до слез, которые она мужественно сдерживала, чтобы не пугать Андрея. «Вот бы Артемка это видел. Если бы он это увидел, может, он не ушел бы навсегда», – думала Юля и чувствовала, как закипают другие слезы, слезы беды, с которой напрасно борется красота мира.

– Можем остановиться, сфотографируетесь, хотите? – спросил Андрей.

– Я не фотографируюсь, – удивленно ответила Юля.

– Почему? Все фотографируются.

– Я нет.

– Ладно. Но я вас потом все-таки сфотографирую. Когда доедем. У меня очень хорошая камера.

Когда они доехали до места и остановилась, Юля боялась выйти из машины. Она впервые была на такой высоте. Голова кружилась, ноги не слушались, руки дрожали.

– Ой, – вздыхала она и задерживала дыхание, – ой, – она хваталась за голову и не знала, куда смотреть, чтобы не ослепнуть от красоты и от ужаса.

– Не бойтесь, возьмите меня за руку, – сказал Андрей.

– Этого еще не хватало, – буркнула Юля себе под нос.

– Что?

– Ничего, ничего. – И она взяла его за руку.

Они медленно шли по песочному хребту над пропастью, а внизу, насколько хватало глаз, убегали вдаль поля, леса, овраги, мелькали озера и крошечные холмы, крошечные дома, пастбища, цветные пятнышки под чистым-чистым небом. Вокруг не было ничего, только горная дорога, песок и хвойный лес. Сосны высокие – до самого солнца.

Андрей отпустил ее руку и достал из кармана телефон.

– Стойте так, как стоите.

Юля подняла руку и тыльной стороной ладони чуть прикрыла лоб, чтобы солнце не слепило. В такой позе Андрей ее и сфотографировал.

Потом он открыл багажник и достал корзину. Там лежали сыр, виноград, хлеб, орехи и бутылка белого вина. А еще стеклянные бокалы, штопор, нож, салфетки, желтая скатерть и одноразовые тарелки. Андрей расстелил скатерть прямо на песке и стал резать сыр.

– Любите овечий сыр? Он здесь просто фантастический.

Юля смотрела, как Андрей открывает вино, и вдруг спросила:

– Это по-настоящему?

– Что именно?

– Ну, что вы такой классный, веселый и добрый?

– Не знаю. Может быть. Может, это я специально для вас. На самом деле я не такой веселый. Как, впрочем, и вы. Просто – а что еще остается? – Андрей стал разливать вино и застыл с бокалом. – У меня часто бывает ощущение надвигающейся беды. Особенно в такие моменты, как сейчас, когда все идеально, когда вокруг красота, у нас вино и еда, я смотрю на прекрасную женщину и понимаю, что где-то рядом – на самолете можно за два часа долететь – идет война, люди друг друга убивают, им нечего есть, негде спать, они лишились своих сыновей… Один под арестом, другой сотый день голодает, восемнадцатилетнюю девочку держат в СИЗО, легко могут до смерти довести. И все это сосуществует, все рядом, все одновременно.