Свободная комната

— Вы идете? — спрашивает Джек уже на полпути вверх по лестнице.

Я схожу с ковра и иду за ним. Как странно, что такой молодой парень стал владельцем этого великолепного дома. Должно быть, он стоит миллионы; тут я задаюсь вопросом, а ему ли он принадлежит? Агентство не указало, кто является арендодателем, предоставив только прямой почтовый адрес, чтобы найти удобное обеим сторонам время для осмотра.

— Так чем вы зарабатываете на жизнь, Лиза?

— Я работаю в банке в отделе программного обеспечения.

Джек, кажется, удивлен моим выбором профессии.

— Программное обеспечение? Странновато для девушки, нет?

Парни что, до сих пор так говорят? Интересно, слышал ли Джек о движении #MeToo. Я не удостаиваю его ответом. Алекс бы никогда не сказал подобной чуши.

Мне приходит в голову, что я подвергаю себя риску, находясь один на один в доме с этим мужчиной. С незнакомцем. Потом я задаюсь вопросом, а не сноб ли я? Частное образование сказывается. У меня нет причин думать, что он опасен. Он может быть «немиловидным, но безобидным», как сказала бы моя мама. Я пытаюсь успокоить себя мыслью о том, что город переполнен людьми, у которых нет иного выбора, кроме как найти жилье в чужих домах. Кроме того, агентство знает о моем визите.

Мы доходим до площадки второго этажа. Все двери, кроме одной, закрыты, и через нее я вижу что-то похожее на большую ванную. Меня ведут к другой лестнице, на этот раз более кривой и узкой, без какого-либо ковра или дорожки, которая поднимается на верхний этаж дома.

Лестница скрипит и стонет, пока мы поднимаемся.

— Вы смотрели еще комнаты? — спрашивает он.

Я качаю головой, хотя и знаю, что он не сможет этого увидеть.

— Нет. Эта первая, которая привлекла мое внимание. А ее смотрели другие люди?

— Несколько, — отвечает он. — Была актриса на прошлой неделе. Она была довольно милой, но давайте посмотрим правде в глаза, карьера актрисы звучит весело и гламурно, но это нестабильная работа. А отсутствие работы означает отсутствие арендной платы, — он оглядывается на меня. — У нас тут не благотворительный приют.

Я быстро успокоила его:

— У меня стабильная работа, вот уже четыре года. У меня есть рекомендации, и я прошла полицейскую проверку.

Он останавливается на верху лестницы и поворачивается ко мне. Похоже, он очень доволен:

— Полицейская проверка? А вы серьезно подошли к делу. Мне это нравится.

Я слегка задыхаюсь, когда дохожу до верхней площадки.

— А вот и она. — Джек указывает на дверь, обращенную к нам, в конце очень короткого коридора. Она окрашена стандартной матовой белой краской и смотрит прямо на меня, как будто молча ждала всю жизнь.

У меня спирает в горле, когда Джек поворачивает старомодную ручку. Он широко открывает дверь. Заходит.

Я не двигаюсь с места, как посторонний человек, только заглядывающий внутрь.

— Вы там в порядке? Выглядите так, будто вам холодно, — он указывает на большое мансардное окно в дальнем конце комнаты. — Хотите я закрою?

— Нет, я в порядке. Никак не могу долечить простуду, — я прохожу внутрь.

— Как раз собирался сказать, не то чтобы на вас было мало одежды, — он добродушно улыбается своему остроумному замечанию.

Я и так знаю, что выгляжу так, как будто последняя модная тенденция этого года — это натянуть на себя все что можно. На мне вязаное платье с длинными рукавами, которое закрывает тело от подбородка и до уровня чуть ниже колен, где из-под него виднеется пара плотных легинсов. Единственные незакрытые места на моем теле — это ложыжки, запястья и лицо. Я бы должна была вспотеть, но это не так. Я знаю, что еще он видит: женщину с короткой стрижкой перьями, длинным лицом и большими глазами. Ноль макияжа. Пятна румян на щеках и тени на веках — это не мое. Вот и все, на самом деле; больше смотреть не на что. Я считаю себя самой обычной девушкой. Мне это подходит.

— Итак, это может быть ваша новая скромная обитель. Мило, не правда ли?

Вообще-то он прав. Комната милая. Просторная и уютная, как было написано в объявлении. Она находится под свесом крыши, поэтому потолок скошен. Наполнена естественным светом; желтые лучи солнца бьют через световой люк и через мансардное окно с захватывающим видом на аллею и на пригороды Северного Лондона. Там есть маленький богато украшенный черный камин с металлической пластиной, чтобы щебень не падал в комнату из дымохода. У стены стоит овальное зеркало. Стены недавно оклеили белыми обоями, половые доски тоже покрасили в белый цвет. Мебели мало, и она практичная: двуспальная кровать с простым бельем, прикроватная тумбочка, встроенный шкаф, письменный стол и стул. Но мне это нравится. Мне многого и не надо.

Эта комната создана для меня.

Единственная небольшая проблема — это вонь от освежителя воздуха. Приторно-сладкий спиртовой запах, произведенный где-то на фабрике. Но неважно. Если комната достанется мне, от него несложно будет избавиться. Тем не менее он пристает к стенкам носа и отзывается горечью в горле.

— Нельзя ли узнать, почему съехал предыдущий арендатор?

— Предыдущий арендатор? — он наклоняет голову в сторону, глядя на меня уже без улыбки. — С чего вы взяли, что здесь жил кто-то еще?

— Мне просто интересно, зачем кому-то выезжать из такой великолепной комнаты.

Тут же он снова улыбается.

— Не было другого арендатора, Лиза. Вы первая смотрите! Хотите посмотреть кухню и столовую?

Когда мы выходим, я не могу удержаться от долгого прощального взгляда на комнату.






* * *


Столовая ничем не примечательна, ее внешним видом никто не занимался; главное место в ней занимают неуклюжий деревянный стол, стулья и сервант 1990-х годов. Мама пришла бы в ужас. Ее столовая — это гордость и радость. Место, где члены ее семьи делятся друг с другом, смеются и проводят время вместе. Для многих это звучит старомодно, но для мамы важны традиции.

Кухня большая. Выглядит новой, но сделанной на скорую руку. Думаю, это может быть плод трудов Джека; он не похож на аккуратного человека. Джек объясняет, что выделит мне место в холодильнике. Он все говорит и говорит, но я не слушаю. Я смотрю наружу через стекло в верхней части задней двери.

Сад кажется бесконечным. Он густо усеян деревьями, высокими кустарниками и лужайками, между которыми пробегают заросшие тропинки. Судя по расстоянию до ближайшего дома позади, сад может быть около сотни метров длиной, но с таким количеством зелени точно сказать невозможно. Я пытаюсь открыть заднюю дверь.

Джек грубо срывает мою руку с ручки. Я удивленно отшатываюсь назад.

— Стоп, стоп, стоп, — вылетает у него изо рта.

Мое сердце начинает дико стучать. Может, Джек в конечном итоге не так уж «немиловиден и безобиден»? Может, он немиловидный серийный убийца?

Он поднимает руки вверх в знак примирения:

— Не хотел напугать вас. Дело в том, что сад — наше личное пространство.

Он сбавляет обороты:

— Знаете, должно быть что-то личное, когда сдаешь в аренду комнату в своем доме, как считаете?

Затем добавляет с надеждой:

— Если любите загорать, то перед домом полно места. Хотя я вижу, что у вас все равно очень светлая кожа, так что, возможно, солнце не ваша тема. И правильно: меланома и все такое.

Я потираю запястье там, где он схватил меня, хотя на самом деле оно и не болит. Судорожно сглатываю слюну, мой пульс зашкаливает. Нужно было просто сказать, что в сад нельзя заходить. Не нужно было применять физическую силу. Я знаю, что он извинился, но все же…

— Вы ведь Лиза, не так ли? — новый голос отвлекает меня от мыслей о Джеке.

В дверном проеме стоит немолодая женщина среднего роста. Она одета в элегантный черный брючный костюм, на ногах — туфли на огромных каблуках. Женщина слишком худа, как человек, восстанавливающийся после долгой болезни или нездоровой приверженности к диетам. Скорее всего, ей чуть за пятьдесят, хотя по ее виду не скажешь, что она готова спокойно сдаться на милость среднего возраста. Ее лицо словно этюд на тему тонких черт лица, но кожа натянута и неподвижна, как от ботокса. Только зеленые глаза, которые сверкают, смотря в сторону Джека, а не в мою, напоминают о том, какой красивой женщиной она когда-то была. И до сих пор является, в каком-то смысле.

Я отвечаю, отходя от Джека. Я до сих пор чувствую на себе резкое прикосновение его руки:

— Да, я пришла посмотреть комнату.

Я бросаю на Джека беглый взгляд; я рада видеть, что ему тоже неловко.

— Ваш сын показывал мне ваш великолепный дом.

Странно, но она не реагирует. Вместо ответа я слышу цокот ее каблуков по потертым половым плитам, когда она подходит к Джеку. Она наклоняется и целует его — в губы.

Упс! Как неловко вышло! Я сгораю от стыда. Хочу, чтобы земля поглотила меня. Следовало помнить, что в объявлении говорилось о том, что дом принадлежит семейной паре, а не матери с сыном. Господи, они же даже не похожи друг на друга. Тревога возвращается: сейчас эта женщина меня выгонит. А я не могу потерять эту комнату.

— Простите, — бормочу я. Заткнись. Заткнись, ты же еще хуже делаешь.

Жена Джека отмахивается от моих извинений, подходя ко мне и протягивая руку для приветствия:

— Я Марта.

У нее твердая рука и гладкая кожа; она не из тех, кому в жизни пришлось тяжело работать. Запах ее дорогих духов мягко обволакивает меня.

Она одаривает мужа лучезарной улыбкой:

— Почему бы тебе не срезать немного зеленой фасоли нам на ужин сегодня?

Слегка кивнув в мою сторону, Джек с радостью сбегает в сад, в который мне проход закрыт.

— Он не хотел вас хватать, — говорит Марта, и я переключаюсь на нее, — просто немного ревностно относится к саду. Чего он там только не выращивает!

Ее голос опускается до тона, которым беседуют близкие друзья:

— Между нами говоря, он иногда и на меня косо смотрит, когда я выхожу туда. Давайте я заварю чай, и мы поболтаем в гостиной?

— Чай звучит чудесно, но… Простите, у меня плотный график. В другой раз.

Она пристально смотрит на меня:

— А будет ли другой раз? Джек предложил вам комнату?

— Мы не успели дойти до этого вопроса.