Святой из тени

Эладора подошла к одному из стражников, но тот ткнул копьем в ее сторону и неразборчиво прикрикнул. Ей пришлось отступить. Толпа набухала, шумела, кидала камни – но бросаться на пики желающих не находилось.

«Пока что», – подумала она.

Она потолкалась среди народа то туда, то сюда. Кто-то хватался за ее штормовку; кто-то другой завопил на нее, тыча на багровые знамения в небе. Она споткнулась о ногу маленькой девочки, которая дрожала, сидя на мокрой от дождя брусчатке. Эладора оставила куртку ребенку и выбралась на край площади, где толпа редела. Здесь хозяйственные постройки, жилища прислуги. Здесь площадь озирали позолоченные святые при бронзовых мечах и щитах.

В тени их колоннады – Синтер. Священник, ссутулив плечи, вышагивал взад-вперед перед неприметной дверцей. На лысой макушке блестели капельки пота – или дождя. Он увидел ее и заворчал. Кинулся к ней и втащил к себе в тень.

– Ну, говори, что там? Тебя прислал Келкин? У него есть план?

– Я н-не видела Келкина со вчерашнего дня. С тех пор, как…

– У него есть план? Что он сейчас делает? – Синтер сжал ее руку так, словно собирался сдавить горло. И сам говорил полузадушенно, словно пытался не сорваться на крик.

– У Келкина был план. – Эладора пихнула руку Синтера, но тот ее не отпустил. – Ваши боги его испортили.

– Они ополчились на меня, – молвил Синтер. – Я не могу войти. И уйти не могу. – Над площадью прокатился гром, и он юркнул назад в проем. «Он скрывается за колоннами, – смекнула Эладора, – чтобы не попасть под взор тех позолоченных статуй».

Все остальные на площади ищут здесь спасения от богов Ишмиры, но Синтер отные живет в страхе перед гневом своих же богов.

– Мне надо поговорить с патросом. – Когда парламент отрезан, когда Мыс Королевы в осаде, пожалуй, патрос – наивысшая в городе власть. А может, и нет, может – глава гильдии алхимиков или начальник дозора. Король. Боги. Карильон.

«Только бы не я. Только бы не вот так».

– Да, – выпалил Синтер, – точно! Ты – дочь Сильвы, тебя они пропустят. Послушай, послушай. Вот, передашь ему. – Он вытащил скомканную бумажку, вырванный листок из молитвенника. На полях, на обороте накорябал записку. План действий.

– Только в руки самому патросу, поняла? Не отдавай больше никому. – Он зашарил по рясе в поисках ключа. – Я ведь тебе говорил. Говорил же? Что все это выходит из-под контроля. А теперь кранты всему, по-идиотски и вдребезги. Дашь ему записку. Скажешь, что иного пути нет. Скажешь, что действовать надо немедленно.

Он отпер дверку. Внутри, прямо напротив, стояло изваяние Матери в венке из свежих цветов. Синтер нырнул в сторону, чтобы невидящий мраморный взгляд статуи не пал на него. Закрыл за Эладорой дверь.

– Все передай, – крикнул он ей из-за двери.

«Цветы, – бесстрастно отметила она, – росли прямо из камня. Маленькое чудо».

Она развернула записку. Прочла. «Массовое жертвоприношение… толпа на площади… великое подношение, торжество ликующих душ, как начертано Сафидом…» Надежда выкупить себе божью милость ценою душ всех собравшихся на церковном дворе. «Костры Сафида понесут души… снаряды с самовозгорающимся флогистоном… стелющийся газ…»

Чудовищный, изуверский план. Выдающий зверство за решимость, бесчеловечность за отвагу.

Эладора порвала записку.

– Кстати, – сказала она закрытой двери, зная, что он прислушивается. – Сестра жива. Теревант Эревешич скоро получит меч назад. Катись к черту со своими заговорами – у меня есть идея получше.



Раз уж она попала внутрь, то жрецы и служки, которые толклись тут повсюду, не обращали на нее внимания. Все здесь в одной ловушке, никто не желал мужественно выйти навстречу опасности. Дворец стал ковчегом, дрейфующим по бурному морю. Священники шушукались по двое-трое, слуги либо занимали себя бессмысленными поручениями, либо поглядывали на выход. Эладора вспомнила, как Теревант описывал долину Грены после божьей бомбы. Хранимые Боги все еще тут – она отстраненно ощущала их в уголке души, хоть давление зарождающейся святости в ней исчезло – но что-то отсутствовало в самом сердце церкви. Синтер изгнан, и никто другой пока не принял бразды в свои руки.

Она вошла в золотые покои патроса. Их пытались заодно приспособить под тронный зал для нового короля Гвердона, однако возникли разногласия, кому из правителей отдать первенство. Сиденье патроса располагалось на главном месте, прямо перед высоким алтарем, зато королю выделили более широкое и приподнятое кресло у боковой стены палаты. Ни патрос, ни король в данный момент не почитали присутствием зал, но поскольку дворец закрыли, то новоиспеченным придворным просто некуда было больше идти. Когда Эладора вошла, какой-то дряхлый епископ надрывался, чтобы его услышали за шумом толпы и бури снаружи:

– Сила церкви всегда была на полях и пастбищах. В скромных деревеньках. В маленьких сельских церквушках. Ради них – и в них самих – мы должны искать пути к обновлению, – восклицал он.

Мхари Воллер отделилась от кучки придворных за королевским троном и шатко посеменила к Эладоре. Воллер носила пиджак с расшитым королевским гербом. Фестиваль, где Хранимые Боги «обнаружили» короля, состоялся неделю назад – Эладоре стало интересно, вышивала ли Воллер пиджак тайно до Фестиваля или ее семейство хранило его триста лет где-нибудь на чердаке, пока он вновь не стал политически востребован.

– Эладора! Что на тебе надето? Как ты умудрилась выйти в такую погоду без зонтика? – От дыхания Воллер несло спиртным. – Кругом такая жуть. Синтер устроил неслыханный переполох – я точно не знаю, что произошло, но Сильве весьма нездоровится. А тут еще эти неприятности – мы обсуждаем, куда нам податься. Я предложила Маредон, но общество скорее склоняется к какой-нибудь застойной дыре вроде Вельдакра – ох, там, конечно же, восхитительная сельская идиллия, но разве…

– Неприятности? – недоверчиво переспросила Эладора.

– Да, какие-то нелады в порту – мы даже слышали пальбу из пушек. Кто-то сказал – это налет пиратов из Лирикса.

– Это Божья война. Это – Ишмира.

– Божья война, – заявила Воллер с неуместной убежденностью, – очень, очень далеко от нас. А Эффро с тобой? Он уже признал права короля Беррика, когда одобрил решение по поводу убийцы посла Ольтика – вот, первая подвижка, проблеск здравого смысла. Я тебе говорила, что он образумится.

Эладора некоторое время таращилась на нее, потом сказала:

– Мне надо поговорить с патросом. Или с королем. С обоими. С тем, кто главный.

– Что ж, вопрос немного дискуссионный. Интересные настали времена, но…

– Где моя мать?



Сильва была в светлице, в стороне от шумной палаты. Она сидела в кресле-каталке, вперившись в забранные ставнями окна. Обожженные руки в бинтах, обнаженный меч на коленях.


Она не пошевелилась, когда Эладора вошла. Не пошевелилась, когда та стала подле нее на колени. Сколько в ней осталось души? А сколько выдрали ветреные боги, когда покинули ее? Она раскрылась перед превосходящими силами и заплатила за это.

Но Эладора просто так не отступится.

– Мама, это Эладора. Ты меня слышишь?

Ничего.

На столе лежит цветочная гирлянда. Талисман Матери. И меч перед Сильвой. Все это лишь символы, но Эладоре боязно к ним прикасаться. Ей необходимо остаться духовно нетронутой. Возобновление связи с Хранимыми Богами здесь и сейчас разрушит ее замысел. А может, разрушит ее саму, оставит пустую оболочку, как от женщины, что сидит перед ней.

Она попробовала еще раз:

– Мама. К нам пришла Божья война. Мне нужно… то есть городу нужно… – Она замолчала, обуреваемая сомнением. – Н-наверно, тебе стоит…

Когда вслух говорила Святая Алина, то ее голос звенел пением труб, победным громом, зарей, пробившей завесу ночи. Ее слова были исполнены светом и силой и зажигали душу любого, кто им внимал.

Голос, просочившийся из материнских обвислых губ, был присвистом порванных мехов, потрескиваньем угольев в угасающем очаге. Медленным оседанием пепла.

– Почему ты так и не обняла богов, дочка? Я водила тебя в часовню на холмах. Я учила тебя всем псалмам. Почему ты сопротивлялась?

– Я… я не знаю.

– Подленький ребенок, – сказала Сильва, и Эладора отчего-то знала, что злость этих слов исходит от матери, а не от какой-либо силы, вещавшей через нее – или ее устами. Но чего она не могла сказать, так это сколько в сидящей перед ней осталось от Сильвы, а сколько заместили собой Хранимые Боги. – Трижды ты взывала к богам. Трижды они тебе отвечали. И трижды ты их отвергла.

«Трижды. На Могильном холме, когда Джермас пытался подменить мною Кари во время вызова Черных Железных Богов. В Новом городе, когда мы с тобой дрались. И на Мысу Королевы, против Рамигос».

– Взывала не я. То есть… дедушка, это он… он повредил мою душу, мама. Так сказала доктор Рамигос. Духовный рубец. А потом Синтер стравил нас с тобой. Вырядил меня как святую, чтобы обмануть богов, заставить их верить, будто я – это ты. Отвергать было нечего, не я выбирала, как быть.

Из ниоткуда явилось чувство ужасного чужого давления, которое уже возникало на фестивальной площадке: неизъяснимая близость к божественному. Ее череп стал дверью, а они напирают на нее, пытаются войти внутрь. Секут ее огненными мечами.

Сильва подняла голову, чтобы взглянуть на Эладору. Ее глаза незрячи, взор распылен, но она – не была той, кто ими смотрела.

– Да кто ты такая, чтобы обсуждать волю богов? Это мир искалечен, и небесная стезя будет выложена треснутым и сколотым камнем. Но именно ты делаешь выбор, когда отказываешься ступить на нее.

– Треснутым и сколотым… ты говоришь о том, что Хранимым Богам было угодно, чтобы Джермас Тай меня мучил? Что Синтер исполнял их завет, когда заставил меня причинять боль тебе? Что за вздор. – Эладора встала. – Так называемые боги – это самоподдерживающиеся волшебные структуры, которые питает энергия проводимых ритуалов и осадка душ верующих. Они… эфирные завихрения, паразитные заклинания. Не более чем духовные ленточные черви! – Этот спор Эладора представляла себе тысячу раз, как только поступила в университет и начала учиться у профессора Онгента. Теперь она швырялась в мать словами. – Я не отдам себя этаким тварям. Я не стану простираться пред ними или потакать их… ритуальному бреду!

– Какая самонадеянность! С чего ты взяла, будто сможешь стоять в стороне? Ты думаешь, что боги не обитают в твоей плоти и крови? В земле, по которой ты ходишь, и в воздухе? Ты хочешь быть хозяйкой своей судьбы – но судьба обманет тебя, раз за разом, раз за разом. – Сильва поднялась с каталки, ее поддерживали незримые руки. Затем что-то лопнуло, и она повалилась назад. Слабея, потянулась к ладони дочери.

Эладора одернула руку, сделала шаг назад.

– Я не буду вашим средоточием. Не стану вам служить. Только не так. – Она смутно ощущала, как силы обвивают дворец, кружат вокруг Священного холма. Хранимые Боги рассеянны, беспорядочны. Им требуется точка сбора, нечто осязаемое, чтобы утвердить свой облик и цель.

Она этой точкой не будет. Нельзя этого допустить.

Скрип дверей, шелест юбок. В светлицу вошла другая женщина. Стройная и элегантная, в черных траурных одеждах. Она прикрыла за собой дверь и подняла вуаль, встряхивая волосы.

– Эладора Даттин. Я много о вас наслышана.

Сильва обмякла. Эладора осторожно уложила свисающие руки матери на каталку, подвинула голову, укладывая на подушку, а потом повернулась к вошедшей:

– Леди Эревешич.

Лис перешла к окну и приоткрыла ставни.

– Здесь очень душно, – сказала она. – Как вы надеетесь применить церковных святых?

Эладора сглотнула.

– Отражать нападение.

– Вы не одолеете Праведное Царство, особенно без божьей бомбы. Гвердон проиграл. – Лис сочувственно улыбнулась.

– Это мнение короля Гвердона или Короны Хайта?

Лис ухмыльнулась:

– Патрос и его окружение хотят бежать. Мои указания из Хайта гласят идти в посольство и ждать спасения.

– А король?

– Уверена, королю не хочется терять королевство, даже не успев короноваться. И если потерять королевство все же суждено, то он собирается заставить ишмирцев заплатить самую высокую цену. – Завитки небесных тучек прошлись над землей в районе Пяти Ножей, сшибая крыши. Блаженные Облачной Роженицы бьют в глубь города. Лис закрыла окно, опять повернулась к Эладоре: – Келкин прислал вас за святыми Хранителей?

– Министр Келкин не присылал меня, – призналась Эладора. – Я тоже искала вас.