Святой из тени

– Умм, нет, благодарю, – сказала Эладора. Всем известно: упыри едят падаль, предпочтительно трупы, богатые осадком души, то есть остаточной духовной энергией.

– У меня еда с поверхности! – похвасталась Барсетка, доставая жестяную банку с печеньем. Эладора воздержалась. Желудок до сих пор бурлил от запахов снаружи – и от этой перенасыщенной духами комнаты. – Чем я могу вам послужить, мисс? – спросила упырица.

– Господин Келкин попросил меня провести кампанию в Новом городе. Я начала работать с Абсаломом Спайком, но, кажется, мы с ним друг другу не подходим. А вас рекомендовал господин Келкин. – На самом деле она понятия не имела, кто подготовил этот список помощников для работы в округах Нового города, но польщенная Барсетка всплеснула руками и подбоченилась. – Мне бы хотелось, чтобы вы сопроводили меня по участкам, где вы проводите агитацию.

– Ой, с удовольствием. – Барсетка повела Эладору через зал обратно на улицу. – Заглянем в пару мест здесь, на Мойке, а потом отправимся до Нового города.

Перед напором упырицы было не устоять. По пути Барсетка то и дело отставала, чтобы налепить плакат или содрать вывеску «города вперед», а потом вприпрыжку нагоняла Эладору, или обгоняла, чтобы обращать встречных прохожих, выкрикивая, что голос, отданный за промлибов, – это голос за будущее Гвердона. Процветание продлится впредь, а все нелады исправятся.

В университете, у одной из Эладориных подруг – состоятельной девушки по имени Люсиль – был щенок, и Барсетка напоминала эту восторженную собачку. Щенок пропал через пару недель после того, как Эладора переехала в дом профессора Онгента на улице Желаний.

Вспомнив об этом, она отметила, что Мирен недолюбливал эту собаку. Животное всегда огрызалось и рычало на него. Вспомнив об этом теперь, она легко объяснила исчезновение щенка.

Она заставила себя сосредоточиться на непрерывном щебете Барсетки. Байки упырицы о народе Нового города примерно соответствовали изысканиям самой Эладоры. Около половины жителей – уроженцы Гвердона и пригородных краев, а остальные спаслись от Божьей войны, отыскав знаменитый нейтральный город без богов. Эладору интересовали вторые. Необходимо выяснить, как проголосуют новоприбывшие. Когда она объяснила это Барсетке, упырица увлеченно кивнула.

– Ой! Да вам же надо поговорить с Аликом. Он из новых. Он поможет. Сюда!

Барсетка привела ее к большому полузаброшенному зданию на нижней Мойке. В ближайшей церкви звонили колокола Святого Шторма. Тон благовеста не тот, что раньше; после Кризиса колокола заменили. Барсетка прошмыгнула за дверь, Эладора осталась бродить вокруг высаженного во дворе огородика.

На нее глазели с верхних этажей. Она улыбнулась, но стоило присмотреться к людям попристальнее, как их лица исчезли.

Женщина зрелого возраста показалась из двери – не той, куда прошла Барсетка. Вроде бы в накидке жрицы Хранителей, но без церемониальных ключей. Одна кисть у нее чудовищно искривлена, выгнута наподобие драконьего когтя.

– Я Джалех, – сказала она, – а это мой дом. Вы не похожи на ищущую укрытия. – Женщина вгляделась в Эладору и беззвучно зашептала молитву – и Эладора почувствовала, как ее коснулось дуновение духовных сил. Похоже на колдовское взывание.

– Быть может, я и ошиблась, – произнесла женщина. – Видимо, в прошлом вы служили богам инструментом.

– Я только жду Барсетку, – сказала Эладора. Под испытующим взглядом Джалех ей стало не по себе. Неприятно, что даже от короткого общения с матерью остался различимый след, который и Крыс, и эта священница моментально почуяли.

Немолодая женщина отмахнулась своим когтем.

– Богам ведомы те из нас, кто ступал на ту сторону. Те, кто хотя бы недолго оказывался за гранью, меняются навсегда. Если побывать в том месте… то потом легче туда вернуться, даже совершенно другой дорогой. – Джалех, глядя на Эладору, поцокала языком. – Есть ли у вас проводник, дитя? Тщательно ли вы подготовились? Лучше сознательно выбрать свой путь и уверенно идти по нему, чем брести наобум.

– Я н-н-не знаю, о чем вы говорите. – Это не совсем искренне – кое-какие слова Джалех несли смысл. Святые используются богами как инструменты в материальном мире – точки согласованности, так однажды назвал их профессор Онгент. Когда божество создаст или обнаружит точку связи между мирами, то другой бог, по идее, тоже сможет ею воспользоваться. Эладора сообразила, что, наверно, сама является тому доказательством – в прерванном обряде под Могильным холмом дед соорудил из нее канал для Черных Железных Богов, при этом у нее получилось призвать Хранимых. Она твердо решила заняться этой темой. Переговорить с Рамигос, заполнить мозг фактами, железной определенностью – и не оставить места, где мог бы угнездиться страх.

Джалех снова изучающе уставилась на Эладору и забормотала молитву. Потом вздохнула, покачала головой и сказала:

– Как найду Алика, сразу его пришлю, – и убралась в свое ветхое пристанище. Эладора опять осталась одна, ей было неуютно. Ребенком Эладора подхватила лихорадку и едва не умерла; мать сутки напролет сидела у ее постели, ухаживала и следила, при этом практически не замечая саму дочь. Смотрела с безжалостной решимостью, словно Эладора была лишь равниной, на которой материнская воля сошлась в бою с лихорадкой. Что-то от той стали имелось также и во взгляде Джалех.

Спустя короткий срок Барсетка прискакала обратно, ведя за собой непримечательного мужчину. Самый обычный, средних лет, он нес скатанные в рулон плакаты и ведерко клейстера. Загар подсказывал, что мужчина провел много времени в землях солнечнее Гвердона. Зато голос у него мягкий, на удивление приятный, со смешливой ноткой – ей это показалось очаровательным. Сунув плакаты под мышку, он обменялся с ней рукопожатием.

– Это Алик, – сказала Барсетка. – Он вызвался нам помочь, а сам, не прошло и месяца, как прибыл из Севераста, и я подумала – он как раз тот, кто вам нужен. Алик, Эладора Даттин – одна из ближайших советниц господина Келкина, а еще она ученая, и высокородная дама, и…

– Я всего лишь хочу узнать о видах Нового города на будущее, – пресекла ее Эладора.

Он ухмыльнулся:

– Я здесь давно не бывал. До сих пор не выучил улицы. Но готов предоставить вам свой свежий взгляд.

– Спасибо.

– Минутку, – проронил он, затем повысил голос: – Эмлин! – Бледный мальчишка, худой как швабра, появился из тени дома. Почему-то он напомнил Эладоре о Мирене.

Алик по-отцовски положил мальчику ладонь на плечо.

– Я сейчас займусь делами, хорошо? Есть важная работа. Сумеешь сам пока тут о себе позаботиться?

Мальчишка кивнул.

– И тетя Анна будет ждать тебя вечером к ужину. Если я еще не вернусь, найдешь к ней дорогу?

– Найду.

– Да прольет Нищий Праведник свет на твою тропу. – Алик дал сыну несколько медяков и отправил домой. С дурацкой улыбкой на лице смотрел, как убегает мальчишка.

От дома Джалех Эладора повела их троицу вдоль порта к черте Нового города.

– Давайте начнем с улицы Семи Раковин, – попросила она Барсетку.

– Это скверная часть Нового города. Наши ребята ходили туда вербовать, и на них напали, – предупредила упырица, но препираться не стала. Она изменила повадку: припала ниже к земле, порой ускоряясь на четвереньках. Сняла перчатки и расправила лапы с острыми когтями. Она перескакивала из тени в тень, рыча на каждого, кто обращал лишнее внимание на пару идущих позади людей.

Со своей стороны Эладора проверила пистолетик, спрятанный в сумочке. Он позвякивал об обломок меча, который дал Синтер.


– Вы приплыли из Севераста как беженец? – спросила она Алика.

– Не сразу. Сперва я ездил в Маттаур. Повезло – раньше я торговал и уже знал кое-кого в Гвердоне. Я сумел договориться о провозе. – Вздохнул. – Другим повезло меньше. Тысячи остались брошены. Выжившие в Северасте бросались в воду за каждым кораблем, умоляли увезти их от Божьей войны.

– Барсетка сказала, вы сами вызвались помогать. Что привлекло вас в промышленных либералах?

Алик на миг призадумался, взвешивая слова.

– Вы что-нибудь знаете про раскол?

– Он положил начало войны между Северастом и Ишмирой, верно? – Она читала известия о нем, но это мало что значило. Любые новости о Божьей войне воспринимались как бред безумца.

– Вроде того. Обе страны поклонялись тем же самым богам – Царице Львов, Облачной Роженице, Благословенному Болу. Но их в Ишмире глубоко затянуло войной, а мы проходились только по краешку. Непричастными не были, но, в общем-то, и не воевали. – Они стали подниматься в Новый город по одной из многих витых лестниц. Шесть месяцев назад тут были причалы алхимиков, и суда со всего света приходили сюда закупать устрашающее оружие. Ныне останки тех доков под полусотней футов наколдованного камня, и алхимикам приходится отгружать товар в обычному порту возле людной Мойки. Через каждые пять минут Алик останавливался и клеил предвыборный плакат на любой незанятый участок стены. Дюжина Келкинов взирала сверху вниз на Эладору.

За работой Алик разговаривал:

– А потом боги сошли с ума. Не все разом. Вы наверняка слышали рассказы о чудесах на востоке, о новых святых и уродливых чудищах. Старый уклад начинал рушиться – но трудно сказать, что именно было нарождавшимся безумием, а что чехардой обычных событий. По-моему, боги – наши боги, в Северасте – первыми увидали, что надвигается. И Раскол был их попыткой себя уберечь. Они попробовали разломиться надвое, отделиться, а не оставаться частью зараженного целого. Некоторые из них не сумели. У других получилось. Какое-то время у нас были две Царицы Львов. Но та, что из Ишмиры, оказалась сильней – и не знала пощады.

– Профессор… Он… Один профессор из университета однажды сравнил богов с горящим лесом, а души людей – с деревьями. Выходит, Раскол был вроде пожарной прогалины? – Ей нравился этот разговор. Отчасти потому, что она никогда не удалялась от Гвердона и сама не сталкивалась с Божьей войной, но в основном из-за восхитительной ереси, которую они оба высказывали. Говорить о богах как о квазиприродных силах или феноменах, которыми можно манипулировать, еще столетие назад грозило темницей и смертью на костре – а во многих, менее терпимых, краях, чем Гвердон, запрещено до сих пор. Даже величайшие тайны можно разгадать, классифицировать, одомашнить… А еще этот разговор очень, очень бы разозлил Эладорину матушку, что добавляло пикантности.

Алик кивнул:

– Похоже на то. Но прогалина оказалась не расчищена. Выражаясь вашими словами, над Северастом по-прежнему веяли искры. Противоборство началось на небесах, а потом захватило и царство смертных. И город сгорел. – Его руки работали быстро и точно.

Он разгладил плакат, отступил и полюбовался на проделанный труд.

Они обошли одно здание, отмеченное знаком Хранителей. Снаружи стояли немногочисленные прихожане, среди них ходили священники в рясах, раздавали милостыню и осеняли благословеньями. И заодно выдавали бумажные банты – цеплять на одежду в поддержку церкви на выборах.

Тут же стояли охранники в старомодных доспехах. Они злобно скривились на Барсетку, та зашипела и перебралась на другую сторону улицы. Эладора двинулась за ней, но Алик взял ее за руку и подвел поближе к толпе.

Здесь, прямо на улице, горела жаровня. Очередной жрец подкинул полено на угли и завел молебен сафидистов. Он воздевал руки и призывал Хранимых Богов снизойти к пастве и даровать им свою милость. Лицо пылало экстазом, глаза светились и пучились, когда он молил о богоявлении. Он тянул руки к самому огню, на коже даже вздулись волдыри, но ничего не случилось. Боги не ответили на молитву. «А моей маме ответили», – подумала Эладора. Но Алина Хамбер, та, что была их величайшим воителем, не просила о занебесном благе – ее выбрали наугад в захудалой деревне, будто на нее упала случайная искра. «Наши Хранимые Боги – придолбаны наглухо. На инстинктах, на рефлексах, и ни одной мысли наперед».

Алик прошептал:

– У Хранителей таких храмовых миссий с полдюжины. Суп и хлеб новообращенным. Для тех, кто спасся от Божьей войны, самое то – добрые боги вместо бешеных. Но боги Севераста были нам друзьями и родными; не всякий готов их отвергнуть.

Он указал назад, и с этой высоты на холме перед ними раскинулся весь Гвердонский залив целиком, со шхерами и крепостями, с гаванью, до того заполненной кораблями, что казалось, будто город растекся по воде на милю вперед.

– Если прогалины оказалось мало, чтобы отделить богов Севераста от безумия Ишмиры, то океан, наверно, должен помочь.





Глава 14




В самом сердце представительства Хайта располагался небольшой внутренний дворик. В середине двора стояла урна с нанесенными сигиллами смерть-бога, чье имя не произносилось никогда. Так устроено для сотрудников-молителей – если они умрут на чужой земле, то их духовные сущности соберут, поместят в эту урну и с оказией отправят домой, на завершающее служение. Теревант дотронулся до урны, но то был лишь обычный металл, холодный и пустой – не то что вихри текучей силы, заключенной в мече Эревешичей. Урна – не настоящая рака, она лишь бережет души от распада, от погружения в материальный мир и растворения в виде фонового волшебства. «Одно вместилище хранит души, – рассудил он, – другое направляет их силу, соединяет общим устремлением, возвышает. Вот разница между сосудом и оружием… Да, между мечом и урной разница очевидна». Боги, ему бы кофе.

Как по волшебству появился обед. В один миг дворик пуст, в следующий слуги уже вынесли стол. Один накинул на него белую ткань и внезапно на скатерти оказались фрукты, холодное мясо и горячий кофе. Другой слуга тут же приставил пару стульев.

– Добрый день, – прогудел Ольтик, показываясь из дверей посольства. Мановением руки отпустил слуг. Больше брат не гневался – его ярость, как летняя буря, проходит быстро. – Присядь, поешь, чтоб тебя. Я тут извиниться пытаюсь.

– За что?

Ольтик покрыл ломоть пышного хлеба таким слоем варенья, как будто решил его похоронить.

– Я был не в себе вчера ночью. За меч – и за то, что наговорил про твою будущую службу. Давай будем вместе, Тер, как в молодости. Мне нужны доверенные люди. И дело не в том, чтобы вытащить тебя из неприятностей. Неприятностей хватает и здесь.

– И что же тут происходит?

– Пока не могу всего рассказать. Хотел бы, но… – Он вздохнул. – Кстати, в прошлом месяце объявили Полсотни, и я вошел в их число.

– Поздравляю, – равнодушно сказал Теревант. Полсотни – список самых достойных и многообещающих хайитян среди разных каст. Для Хайта это тревожный знак, поскольку некроманты составляли Полсотни только в преддверии венчания Короной нового помазаника. Либо теперешний венценосец занемог, либо они опасались вторжения и нуждались в молодом, мужественном носителе. Тем не менее попасть в итоговый список кандидатов на обожествление – великая, высшая честь.

– Как и Лис.

– А-а-а-а. – Лис с Ольтиком поднимались, проталкивая друг друга, их союз катапультировал обоих к успеху в армии и в Бюро, но носить Корону может только одна голова. Следом за Короной шел меч Эревешичей – чуть менее значимая загробная жизнь.

– А… меч тебе обязательно нужен? – спросил Теревант. Корона требует верности. Если Ольтик считает себя серьезным претендентом на Корону, то мог бы добровольно отказаться от притязаний на меч, и это поднимет его позицию в расчетах некромантов. Так он показал бы свою приверженность Хайту, а не одному из его Домов.

При таком раскладе клинок Эревешичей переходит к Тереванту. Он овладеет силой наследного оружия, станет воителем их рода. Полубогом – всю его слабость выжжет и заместит собой могущество предков.