Свет невозможных звезд

— Свою порцию получили.

— Мы чем-то можем вам помочь?

— Нет, если только у вас не завалялось топливных стержней военной модели.

— Боюсь, что нет. — Хью поджал губы. — Но примерно в шести световых отсюда есть, как выражается капитан «Северянина», кладбище. Мы надеялись найти там новый передатчик. Может быть, если вы нас туда проводите, там и для вас найдется нужное?



Шульцу одолжили спортивный костюм цвета хаки. Капитан давно не причесывался и основательно оброс щетиной.

— Чем могу быть полезен?

— Мы направляемся к кладбищу. — Я открыла тактическую сеть с трехмерным изображением ближайших галактик и указала звезду на внешней периферии Общности. — По словам Люси, вам эти места знакомы.

Шульц потер загривок. Он прежде зарабатывал на жизнь, подбирая обломки войны Архипелаго.

— Угу.

— Нельзя ли поподробнее?

— Местные называют свою систему Переменной, — сказал он. — Лежит на границе пространства скакунов.

— Это я вижу.

Шульц уставился на носки своих ботинок.

— Мы иногда продавали там старье.

Аватара «Злой Собаки» нахмурилась с экрана.

— Я слышала о подобных местах, — заявила она. — Не одобряю.

— Да, это вроде как незаконно, — застенчиво улыбнулся Шульц. — Зато весьма доходно.

«Злую Собаку» он не убедил.

— Мое неодобрение не относится к вопросам легальности или прибыльности. Я возражаю против мародеров, которые сдают моих падших соратников мясникам на разделку и распродажу.

Шульц выпятил подбородок.

— Это я-то мародер?

Глаза «Злой Собаки» вспыхнули угольями.

— А ты как думал?

— Эй! — Я встала между ними, не давая разгореться склоке. — Нельзя ли вернуться к насущным вопросам?

Оба сверлили меня взглядами. Я ответила тем же.

— Там можно купить топливные стержни?

— Не исключено, — ответил Шульц, подчеркнуто игнорируя «Злую Собаку». — Переменная — не официальный космопорт, но старых звездолетов на ней до черта.

— Как в музее?

— Скорее, как на бойне, — не сумела скрыть отвращения «Злая Собака», но хоть глаза у нее остыли до нормы. — Почему, ты думаешь, ее называют кладбищем? Все расы Множественности веками сваливали туда свои корабли. Неисправные, устаревших моделей, зачумленные. Местные добывают с них стройматериалы и электронику. — Выражением лица она ясно дала понять, что об этом думает. — Все же, как мне ни больно это признать, господин Шульц прав — заряженные стержни там, вероятно, найдутся.

Я разглядывала карту.

— Но это уже на краю Общности. В зоне досягаемости Мраморной армады. Есть риск. Ничего другого в окрестностях не найдется?

— Боюсь, что нет.

— Тогда не вижу выбора. — Я развалилась, задрала ноги в ботинках на панель, скрестила лодыжки. — Свяжись с гражданскими и веди всю компанию к Переменной.



Два «хищника» заняли места, нацелив носы параллельно гражданским судам — к нужной нам звезде. Когда они закончили разворот, все четверо начали ускоряться. Перегретая плазма с рычанием рвалась из дюз, поглотители инерции, защищавшие людей от перегрузки, взвизгивали от натуги. Я, все еще сидя с вытянутыми на панели ногами в рубке «Злой Собаки», ухмыльнулась. Мне, как старшему офицеру маленькой флотилии, причитался теперь ранг коммодора. Не то чтобы чины для меня что-то значили. Просто я сознавала, что сейчас родители мной бы гордились. В детстве я была не из прилежных учениц, и наверняка им случалось разувериться, что я когда-нибудь стану достойной своей прапрабабки Софии Никитас, бежавшей с умирающей Земли, чтобы основать Дом Возврата.

Наверное, нехорошо гордиться ничего не значащим повышением в чине, когда на голову рушатся осколки межзвездной цивилизации. Но, кроме «Злой Собаки» и этой маленькой победы, у меня ничего не было. Все остальное вырвали из рук.

На экране появилась аватара «Адалвольфа»: как обычно, стройного и бледного, с копной черных волос и горящими солнцами глаз.


— Привет, коммодор, — склонил он голову, а подняв глаза, добавил: — Прежде чем мы прыгнем, я хотел бы обсудить один небольшой вопрос.

— Что-то не так?

— Нет, совсем нет. Просто я подумал о соответствующем обозначении и хотел бы сменить имя. — Он пожал плечами. — В конце концов, флота Конгломерата больше не существует, а мое название несет отпечаток дурной репутации. В будущем это может стать препятствием в отношениях с любыми людьми и кораблями, с которыми мы столкнемся.

— Как нам тогда называть тебя?

— Я бы взял идентификацию «Кающегося грешника» — судна Дома Возврата.

— Ты ведь понимаешь, что Дома, возможно, уже не существует?

— Тем не менее.

— Ну что ж, хорошо. Пусть маленький драфф перенастроит тебе транспондер и нанесет соответствующие опознавательные знаки.

Его аватара снова поклонилась:

— Благодарю, коммодор.

— Рада помочь.

Я надеялась, что корабль не кривил душой. Как «Адалвольф», он был не из совестливых и до заключения нашего хрупкого союза даже дрался со мной в Галерее. Хорошо, если смена имени означает и более глубокие изменения в душе. «Злая Собака» тоже натворила ужасов, прежде чем отрастила совесть и стала тем, кто она теперь, так что мне приходилось толковать сомнение в пользу ее брата.

— А сейчас набирай ход, — приказала я, — встретимся на Переменной. И немедленно сообщай в случае обнаружения в гипере любых необычных явлений. — Я пальцем коснулась козырька бейсболки. — Констанц. Конец связи.



Я проследила, как новоявленный «Кающийся грешник» уходит в темноту — выхлоп дюз пылал запертой в клетку новой звездой. Неужели мы с ним — и вправду все, что осталось от Дома Возврата? Я стиснула челюсти. Почему-то первое, о чем подумалось: я не попаду на общую встречу Дома, где раз в пять лет собирались тысяча кораблей и экипажей, делились рассказами, познаниями и генетическим материалом. Девять месяцев спустя рождалось немало детей, но оно и к лучшему. Вливание свежей крови никому еще не вредило.

Неужели всему конец? И все те корабли и люди уже мертвы? И если Дом рухнул, что мы теперь?

Неужели «Грешник» прав и можно так легко изменить себя? Возьми новое имя, нанеси новую разметку — и стань другим? Так просто? Мы все, вступая в Дом, оставляли за спиной свое прошлое — но «Грешник» сделал еще один шаг.

Сейчас, когда человечество лишилось организационных структур, к старой сущности нас привязывает только привычка и чувство долга. Соблазн высадиться на грунт и притвориться другим человеком был силен, но я не хотела покинуть «Злую Собаку» и не могла отвернуться от страданий миллионов. Кинжальный флот перерезал нам линии снабжения и разметал наши вооруженные силы. Армада утверждала, что защищает нас, но получилось слишком похоже на порабощение. Население целых сообществ было списано со счетов, принесено в жертву безопасности, и спрятаться от этого, сделать вид, будто ничего не случилось, было для меня невозможно. Мы, все человечество как вид, лишились свободы. Пусть даже мне придется искать всю свою жизнь, я найду способ нанести ответный удар. Это мой долг. И пока со мной «Злая Собака», это не кажется невозможным. Ради нее мне захотелось стать лучше, чем я есть. Захотелось быть достойной ее — умной, порывистой и крепкой, как ее обшивка.

Я снова перевела взгляд на звезды. Где-то среди них нас ожидало будущее. Смерть или победа. Я знала, что мы с «Собакой» встретим их плечо к плечу.





4

Джонни Шульц




Среди трехсот кают «Адалвольфа» не нашлось ни одной с двуспальной койкой. Не так уж удивительно, учитывая, что корабль был военный, но неудобно, когда нам с Рили Эддисон хотелось устроиться рядом. В конце концов мы порешили сложить вместе два матраса и почти все время проводили на полу бывшей капитанской каюты, путаясь ногами в одеялах и разглядывая чугунный потолок в попытке разобраться, что же с нами произошло.

Было над чем подумать.

Неделю назад у меня было собственное судно и экипаж. Больше удачей, чем умом, мне удавалось на шаг опережать своих кредиторов. Я даже приобрел в портах какую-никакую репутацию. А потом вздумал прыгнуть выше головы. Погнался за большим кушем и влип в кошмар. Корабль разбился, команда — мои друзья — погибли. Из всех, кто рванул за тем нечеловеческим ковчегом, живыми ушли только мы с Рили.

Но одни мы не остались. Обзавелись ребенком, в котором, кроме ребенка, выращенного из ДНК органического процессора «Души Люси», совмещались интеллект моего торгового суденышка и древнего нимтокского ковчега, о который мы разбились.

И что же мы теперь такое? Договаривались втроем зажить одной семьей, но как это устроить? Я полюбил Рили, и похоже на то, что взаимно. Только вот настоящая это любовь или следствие перенесенной травмы? Потому ли мы цеплялись друг за друга, что выжили только я и она, или в этом было что-то большее? Откуда мне знать? Как хотя бы заговорить об этом, не огорчив ее?

Перед лицом всего, что было потеряно, эгоизмом представлялось думать о собственном будущем. Друзья погибли. Общность разваливалась. Мы еще счастливчики. Сомневаясь в том, что мы с Рили по-настоящему вместе, я чувствовал себя неблагодарной скотиной. Мы держались друг за друга на этом составленном из матрасов ложе и силились определить свое место в бушующих кругом хаосе и разрушениях.

— Похоже на то, что беды двух человек в этом безумном мире не стоят ломаного гроша, — сказала Рили.

Я нахмурился в темноте.

— Как?

— Это из какого-то старого фильма.

— Но как это понимать? Что такое «ломаный грош»?

— Такое выражение.

— Я понимаю — грош. Старинная монета, он и ломаный стоит больших денег. Но ты-то хочешь сказать, что наши проблемы — пустяк, а тогда…