Свет между нами

– Моя интуиция подсказывает мне, – произнес Ной. – Ты смотришь на меня?

– Да. Ты намного выше, чем я ожидала.

Он, естественно, не удержался от очередной насмешки.

– Я выше, чем ты думала, моложе, чем ты думала, а вот ты остаешься для меня загадкой. Давай разрешим ее. Как ты выглядишь?

– Прощу прощения? – остолбенела я.

– Это сложный вопрос? И присядь, пожалуйста, – Ной потер уголок глаза. – Я не знаю, куда направлять взгляд при разговоре с тобой. Помоги мне с этим, чтобы я не промахивался.

Я опустилась на диван. Собеседование, часть вторая. Пульс слегка участился. Ясное дело, этот разговор будет существенно отличаться от предыдущего.

– Ты хочешь знать мою внешность?

– Думаю, это справедливо при наших обстоятельствах?

– Полагаю, что да.

Услышав в моем голосе мягкость, Ной решил не давить на меня.

– Если тебе самой трудно себя описать, давай я помогу. Цвет волос?

– Эм… каштановый.

– Каштановый, – Ной почесал подбородок. – Господи, и это я слепец. Темный? Светлый? Какой он на солнце? Отдает в красное или в золото? Или это просто дурацкий скучный коричневый цвет?

– Светло-каштановый. Особенно на солнце.

– С легкой рыжиной, значит. Волосы длинные? Короткие?

– До плеч. Обычно я их закалываю, так как они густые и непослушные.

– Очаровательно. Глаза?

Я сложила руки на груди.

– Синие.

– Просто синие?

– Просто синие, хотя это и грубо с твоей стороны.

Ной вздохнул и провел рукой по своим темным волосам.

– Я помню краски и цвета. Множество. Все их комбинации, оттенки и полутона. Когда ты говоришь «синий», я не представляю, какой именно оттенок ты имеешь в виду.

– Синий с легким серым оттенком.

– Аллилуйя! Кожа?

– Да, кожа у меня есть, – тихо рассмеялась я. Ной поморщился. – Вопрос был смешным.

У него дернулся уголок губ, но он ничего не сказал.

– У меня светлая кожа с горсткой веснушек. Я могла бы загореть, будь у меня на то время. Но его нет, и я уж молчу о том, что Нью-Йорк не славится пляжами с белым песком.

– Это точно.

На лице Ноя появилось отсутствующее выражение. Видимо, он вспомнил настоящие пляжи с белым песком, на которых бывал в своей «другой жизни». Я мысленно подметила, что лучше бы мне следить за своим языком. Но потом Ной открыл рот, и любое сочувствие к нему тут же улетело в окно.

– Рост, вес, сложение? Мне кажется, ты не полная, но маленького роста. Ты мелкая?

Я снова сложила руки в защитном жесте.

– Мое сложение к делу не относится, и спрашивать о нем крайне нетактично.

Ной резко рассмеялся.

– Ой, не обольщайся. Судя по всему, у меня пострадала не только черепушка, но и член, поэтому не бойся, что я буду к тебе приставать.

Я распрямила плечи.

– Мой рост сто шестьдесят сантиметров, и это все, что тебе нужно знать. И не заводи со мной разговоров о членах – пострадавших или нет. Я теперь твой наемный работник, и это считается сексуальным домогательством.


Он смутился, чем поразил меня.

– Как скажешь.

Последовало молчание. Ной, похоже, чего-то ждал. У меня появилось чувство, что, несмотря на вечно хмурое выражение лица, он получал удовольствие от нашей беседы.

Что ж, от меня не убудет, если я сама с ним заговорю. И потом, пора начинать отрабатывать зарплату.

– Так ты читал «Таинственный сад»?

– Что?

– Ты упомянул девочку, навещавшую больного мальчика. Ты ведь имел в виду «Таинственный сад»?

Ной пожал плечами.

– Я давно читал эту книгу.

– Ты всегда любил читать?

– Да. Тебя это удивляет?

– Немного.

– Почему? Потому что я был тупым спортсменом, любившим бросаться со скал?

– Возможно, – призналась я и отметила про себя, что предвзятое мнение у меня сложилось еще и из-за его привлекательной внешности. Никогда бы не подумала, что такой красавец будет читать книги, тем более классику. От стыда у меня запылали щеки.

– Если не читать много, заниматься писаниной вряд ли получится, а я писал статьи и делал фотографии. Для журнала, – на его лице промелькнула боль. – Какого хрена я распустил язык? Проехали. Разговор окончен. Можешь идти. И не забудь свою чертову скрипку.

– Не забуду, – меня охватил странный приступ разочарования. Я взяла футляр со скрипкой и поднялась.

– Для чего Люсьен просил тебя ее принести?

– Не знаю. Может, подумал, что ты захочешь послушать, как я играю. Он сказал, что, возможно, ты не услышишь мою игру наверху, хотя я буду практиковаться каждый день.

– Возможно, не услышу? – рыкнул Ной. – Я все слышу. Ты будешь заниматься каждый день? Хорошо играешь? Или мне будет казаться, будто кого-то режут или тянут кота за хвост?

– Я играю с пяти лет, – возвела я глаза к потолку, – и в прошлом году закончила Джульярд. Плохой мою игру точно не назовешь.

– А для чего практикуешься? Для прослушиваний в какой-нибудь крутой оркестр? В таком случае работа здесь лишена всякого смысла, не находишь?

– Нет, нет, я не хожу на прослушивания. Я не… Мне нужно практиковаться, чтобы не потерять навык.

Ной сузил глаза, направленные влево от меня.

– Что ж, давай.

– Что давать? – обомлела я.

– Сыграй что-нибудь.

– Оу. Я сейчас почти не играю перед людьми.

Он склонил голову набок.

– Ты выкинула сорок тысяч в год на обучение в школе, где тебя учили выступать перед людьми, чтобы не делать этого?

– Я выступаю в редких случаях.

– Сейчас как раз такой. Давай послушаем тебя.

– Ты серьезно?

– Я ведь сам об этом попросил?

– Скорее потребовал. Ладно, – я снова села. – Что хочешь услышать?

– Удиви меня.

Я открыла футляр, достала скрипку и приложила к подбородку. В голове пронеслась сотня музыкальных произведений. Я коснулась смычком струн, решив сыграть двадцать четвертый каприс Паганини. Это невероятно сложное произведение, и, хотя красоваться не в моем стиле, мне хотелось стереть с лица Ноя сомнения и самодовольство.

Однако ни с того ни с сего из моей скрипки полилось адажио Моцарта к концерту № 5.