Сухарева башня
Часть 11 из 37 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Дымовицкий усмехнулся, откинулся на спинку дивана.
– Э, Ваня… Да что я знаю…
– Может быть, у него есть враги, которые могли бы вывести на него?
– Враги?
– Серьезные. Такие, которые спят и видят себя на его похоронах.
– Это вряд ли, – вздохнул Дымовицкий. – Он сам всех хоронил до того, как они становились ему опасны. Разве что Ярцев… Но он, как я слышал, отошел от дел.
– А кто он?
– Ты что, не слышал о нем?
– Ты же сам сказал, что он отошел от дел, а я в угрозыске не так давно. Чем он занимается?
– Он бывший медвежатник, – буркнул Дымовицкий. – То есть так он себя величает. – Последнее слово, не слишком характерное для его лексикона, он произнес, выразительно подчеркнув голосом.
– Значит, по сейфам работает, да?
– Да какое по сейфам, – рассердившись, заворчал бывший агент угрозыска, – это он так, пыль в глаза пускает. На самом-то деле он такой же, как Ларион. Убийца и грабитель. Ты досье его почитай, сам все поймешь.
– Это хорошо, что они два сапога пара, – сказал Опалин, подумав. – А чем ему Стрелок насолил?
– Брата его убил. У Сидора Ярцева брат был главный помощник. Только вот играл он нечисто, а Стрелок этого не любит.
– В карты играл?
– Ваня, ты что как маленький? Все тебе разжевывать надо? В карты, конечно…
– Значит, Ярцев имеет зуб на Стрелка? Отлично. Где его можно найти?
– Выбрось это из головы, – жестко сказал бывший агент. – Он не станет даже разговаривать с тобой.
– И пусть. Я сам с ним поговорю. Как его найти?
– В трактире у Сухаревой башни. А пьешь ты зря. Ой, зря.
– С чего ты взял, что я пью? – насупился Иван.
– От тебя пивом пахнет.
Опалин открыл рот, но тут же опомнился.
– Я немного выпил… Мне в пивной надо было кое-что узнать… Что за трактир? Их там много…
– Теперь всякий трактир чайной-столовой прозывается, – усмехнулся Дымовицкий, который, казалось, даже не слушал его жалких оправданий. – Во как! Хозяин Кутепов, остальное выяснишь сам. Тебе на пальто материя не нужна?
Опалин насупился.
– Спасибо. Мне ничего не нужно.
– А то могу уступить со скидкой. И портного посоветовать такого, который лишнего не отрежет. А?
– Я же сказал: не нужно.
Несколько мгновений Дымовицкий пристально смотрел ему в лицо.
– Ничего у тебя, Ваня, не получится, – проговорил он неожиданно. – Принципиальный ты, а это плохо. В жизни выигрывают гибкие, понимаешь? Кто вовремя умеет смириться и отползти в угол. Знаешь что? – Он хлопнул по столу ладонью. – Иди ко мне работать.
– Зачем? – изумился Опалин.
– Как зачем? За деньги. Будешь за товаром присматривать, иногда в очереди постоять придется, но это редко бывает.
– Ты из спекулянтов, что ли? Которые товар в магазинах скупают, а потом втридорога его продают?
– Почему сразу спекулянт-то? Я просто считать хорошо умею, Ваня. Разве ж я виноват, что у нас даже достаточно ситца произвести не могут? Паршивого, черт возьми, ситца. Не говоря уже о других товарах…
Опалин хотел сказать резкость, но неожиданно сдался. Прав был его собеседник, кругом прав. И чернила дрянные, и с мясом то и дело перебои, и…
– Ты меня первый раз в жизни видишь и сразу предлагаешь к тебе идти?
– Так что ж, что первый? Я кое-что в людях понимаю, Ваня. Мне не надо десять лет с кем-то общаться и вдруг прозреть, что кадр-то сволочь оказался… или наоборот. Ты хороший парень, но тебе из угрозыска ноги делать надо. Не стоят они тебя. Понимаешь, – доверительно добавил Дымовицкий, – в жизни надо уметь устраиваться. Почему гады разные белый хлеб с маслом лопают и на такси катаются, а я на трамвае должен давиться? Почему некоторые бумажки перекладывают и не напрягаются, а я жизнью рискую? Почему им – все, а мне – ничего? Ты оглянись по сторонам, присмотрись хорошенько, что происходит. Ты знаешь, какая сейчас безработица? Видел, сколько беспризорников на улицах? А кто хорошо живет? Я тебе скажу. Кто в партию в 17-м году вступил, а до того кадетам сочувствовал. Кто в Моссовет пролез и там штаны просиживает на разных собраниях. И даже Стрелок живет хорошо, – добавил Дымовицкий сквозь зубы, – потому что умеет рисковать по-крупному. Знаешь, сколько он взяток раздал, чтобы его не расстреляли в тот единственный раз, когда сумели схватить? А? А знаешь, сколько он во время гражданской войны награбил? Он как сыр в масле катается, а ты…
– А я все равно с ним разберусь, – промолвил Опалин упрямо, тряхнув головой. – Но сначала узнаю, кто из наших ему помогал…
– Это значит, ко мне ты работать не пойдешь?
– Нет. Извини.
– Угробят тебя, дурак, – проворчал Дымовицкий. Вошла Степанида Ивановна, неся расписной чайничек. – Убьют ни за что, и вся недолга. Ладно, я тебя предупредил. А теперь давай пить чай! И бутерброд бери побольше и не стесняйся, а то я знаю, как в угрозыске кормят…
Глава 10
Откровенный разговор
Попрощавшись с Дымовицким, Опалин не стал сразу покидать здание Верхних торговых рядов, а достал папиросу, сунул ее в рот и стал хлопать по карманам, ища спички. Ему надо было кое-что обдумать.
– Молодой человек, здесь не курят.
Опалин повернулся, наткнулся, как на стену, на осуждающий взгляд какого-то немолодого гражданина – в прошлом определенно господина – в золотом пенсне, который держал на руках старого спаниеля. Собака странным образом походила на своего хозяина, и для полного сходства ей недоставало только золотой оправы. Господин смотрел на Ивана неодобрительно, словно юноша был плесенью на стене, и точно такой же взгляд был у спаниеля. Это добило Опалина, и вместо того чтобы послать собеседника к черту, он неловко пробормотал «Извините» и удалился. По лестнице он поднялся под самую крышу, вытащил коробок, извлек из него спичку и уже собирался чиркнуть ею, когда машинально бросил взгляд в окно, возле которого стоял.
Рука Опалина застыла в воздухе. Наконец он пробормотал «Ну-ну», сунул спичку обратно в коробок, затолкал его в карман и, забыв о незажженной папиросе, что есть духу помчался по ступенькам вниз. Внизу он попетлял по зданию, чтобы выйти в нужную ему дверь, и, прячась за спинами прохожих, стал подкрадываться к маленькой черной машине, стоящей впереди у тротуара.
– Шофер, – велел он, втиснувшись в машину, – вези в «Бристоль»!
Так называлась гостиница на Тверской улице, – хотя, конечно, это не имеет никакого значения, потому что Иван просто выпалил первое, что ему в голову пришло.
– Вы не в такси… – начал шофер, но тут узнал Опалина и явно занервничал.
– Как жизнь, Сеня? – спросил Иван, изображая сердечность, в то время как его так и подмывало стукнуть собеседника как следует. – Может, еще скажешь, что ты просто так тут оказался? Не умеешь заниматься слежкой – не берись…
Сеня Жуков, шофер уголовного розыска, подавленно молчал. Это был парень деревенского вида, широколицый и крепкий; из-под шоферской фуражки торчал клок белокурых волос. Сеня звезд с неба не хватал, но считал, что возраст – он был на несколько лет старше Опалина – дает ему право относиться к помощнику агента свысока. А Опалин не терпел, когда с ним так обращались, и был рад, что ему некоторым образом выпала возможность поквитаться.
– А чего я, – пробубнил Сеня, косясь на собеседника. – Мне Карп сказал…
Что-то подобное Иван подозревал, но все же то, что шофер подтвердил его подозрения, неприятно его задело.
– Что он тебе сказал? – спросил Опалин сипло. – А?
– Присмотреть за тобой велел, – пробормотал Сеня. – Все же заняты…
– Что ж ты в пивную-то не зашел? Я бы тебя пивом угостил, – куражился Иван.
За Сеней водилась одна слабость: он всегда был не прочь выпить и закусить за чужой счет. Шофер покосился на Опалина недоверчиво, но, поняв, что тот насмешничает, рассердился не на шутку.
– Ой, да иди ты!..
Вслед за этим Жуков произнес несколько энергичных фраз, которые выражали его отношение к мирозданию, к собственной роли в этом мироздании и, в частности, к нынешней работе. Увы, привести эти перлы тут представляется невозможным по той причине, что они категорически расходятся с нормами литературного языка.
– Кончай ругаться, – проворчал Опалин, который не любил, когда выражались в его присутствии.
– Ну а я ж не виноват! – горячо сказал Сеня, поворачиваясь к нему. – Мне сказали, я выполняю…
– Машину казенную ты зря гоняешь, – хмыкнул Иван, оглядывая руль и надраенную до блеска приборную панель. Выделенный ему автомобиль Жуков любил и чистил, не жалея сил, из-за чего другие шоферы, бывало, над ним подшучивали. – Я ни при чем, ясно?
– Конечно, ни при чем, – кивнул Сеня. – Все так говорят. Кроме Бруно.
Опалин только сейчас вспомнил о папиросе, вытащил ее изо рта и, хмуро ее разглядывая, уронил:
– Ну-ну. И Карп тебя отрядил следить за мной, потому что верит, что я ни при чем…
– Но он действительно так считает, – пробормотал Жуков.
– А ты тут тогда для чего?
– Любишь ты, Ваня, все усложнять, – буркнул шофер. – Что мне велели, то я и делаю. Это же начальство! А есть еще начальство, которое выше. И ему не нравится, что лучших агентов положили…
– Ты мне вот что скажи, – перебил его Опалин, – про медвежатника Ярцева ты что-нибудь слыхал?
– Ну, слыхал.
– Э, Ваня… Да что я знаю…
– Может быть, у него есть враги, которые могли бы вывести на него?
– Враги?
– Серьезные. Такие, которые спят и видят себя на его похоронах.
– Это вряд ли, – вздохнул Дымовицкий. – Он сам всех хоронил до того, как они становились ему опасны. Разве что Ярцев… Но он, как я слышал, отошел от дел.
– А кто он?
– Ты что, не слышал о нем?
– Ты же сам сказал, что он отошел от дел, а я в угрозыске не так давно. Чем он занимается?
– Он бывший медвежатник, – буркнул Дымовицкий. – То есть так он себя величает. – Последнее слово, не слишком характерное для его лексикона, он произнес, выразительно подчеркнув голосом.
– Значит, по сейфам работает, да?
– Да какое по сейфам, – рассердившись, заворчал бывший агент угрозыска, – это он так, пыль в глаза пускает. На самом-то деле он такой же, как Ларион. Убийца и грабитель. Ты досье его почитай, сам все поймешь.
– Это хорошо, что они два сапога пара, – сказал Опалин, подумав. – А чем ему Стрелок насолил?
– Брата его убил. У Сидора Ярцева брат был главный помощник. Только вот играл он нечисто, а Стрелок этого не любит.
– В карты играл?
– Ваня, ты что как маленький? Все тебе разжевывать надо? В карты, конечно…
– Значит, Ярцев имеет зуб на Стрелка? Отлично. Где его можно найти?
– Выбрось это из головы, – жестко сказал бывший агент. – Он не станет даже разговаривать с тобой.
– И пусть. Я сам с ним поговорю. Как его найти?
– В трактире у Сухаревой башни. А пьешь ты зря. Ой, зря.
– С чего ты взял, что я пью? – насупился Иван.
– От тебя пивом пахнет.
Опалин открыл рот, но тут же опомнился.
– Я немного выпил… Мне в пивной надо было кое-что узнать… Что за трактир? Их там много…
– Теперь всякий трактир чайной-столовой прозывается, – усмехнулся Дымовицкий, который, казалось, даже не слушал его жалких оправданий. – Во как! Хозяин Кутепов, остальное выяснишь сам. Тебе на пальто материя не нужна?
Опалин насупился.
– Спасибо. Мне ничего не нужно.
– А то могу уступить со скидкой. И портного посоветовать такого, который лишнего не отрежет. А?
– Я же сказал: не нужно.
Несколько мгновений Дымовицкий пристально смотрел ему в лицо.
– Ничего у тебя, Ваня, не получится, – проговорил он неожиданно. – Принципиальный ты, а это плохо. В жизни выигрывают гибкие, понимаешь? Кто вовремя умеет смириться и отползти в угол. Знаешь что? – Он хлопнул по столу ладонью. – Иди ко мне работать.
– Зачем? – изумился Опалин.
– Как зачем? За деньги. Будешь за товаром присматривать, иногда в очереди постоять придется, но это редко бывает.
– Ты из спекулянтов, что ли? Которые товар в магазинах скупают, а потом втридорога его продают?
– Почему сразу спекулянт-то? Я просто считать хорошо умею, Ваня. Разве ж я виноват, что у нас даже достаточно ситца произвести не могут? Паршивого, черт возьми, ситца. Не говоря уже о других товарах…
Опалин хотел сказать резкость, но неожиданно сдался. Прав был его собеседник, кругом прав. И чернила дрянные, и с мясом то и дело перебои, и…
– Ты меня первый раз в жизни видишь и сразу предлагаешь к тебе идти?
– Так что ж, что первый? Я кое-что в людях понимаю, Ваня. Мне не надо десять лет с кем-то общаться и вдруг прозреть, что кадр-то сволочь оказался… или наоборот. Ты хороший парень, но тебе из угрозыска ноги делать надо. Не стоят они тебя. Понимаешь, – доверительно добавил Дымовицкий, – в жизни надо уметь устраиваться. Почему гады разные белый хлеб с маслом лопают и на такси катаются, а я на трамвае должен давиться? Почему некоторые бумажки перекладывают и не напрягаются, а я жизнью рискую? Почему им – все, а мне – ничего? Ты оглянись по сторонам, присмотрись хорошенько, что происходит. Ты знаешь, какая сейчас безработица? Видел, сколько беспризорников на улицах? А кто хорошо живет? Я тебе скажу. Кто в партию в 17-м году вступил, а до того кадетам сочувствовал. Кто в Моссовет пролез и там штаны просиживает на разных собраниях. И даже Стрелок живет хорошо, – добавил Дымовицкий сквозь зубы, – потому что умеет рисковать по-крупному. Знаешь, сколько он взяток раздал, чтобы его не расстреляли в тот единственный раз, когда сумели схватить? А? А знаешь, сколько он во время гражданской войны награбил? Он как сыр в масле катается, а ты…
– А я все равно с ним разберусь, – промолвил Опалин упрямо, тряхнув головой. – Но сначала узнаю, кто из наших ему помогал…
– Это значит, ко мне ты работать не пойдешь?
– Нет. Извини.
– Угробят тебя, дурак, – проворчал Дымовицкий. Вошла Степанида Ивановна, неся расписной чайничек. – Убьют ни за что, и вся недолга. Ладно, я тебя предупредил. А теперь давай пить чай! И бутерброд бери побольше и не стесняйся, а то я знаю, как в угрозыске кормят…
Глава 10
Откровенный разговор
Попрощавшись с Дымовицким, Опалин не стал сразу покидать здание Верхних торговых рядов, а достал папиросу, сунул ее в рот и стал хлопать по карманам, ища спички. Ему надо было кое-что обдумать.
– Молодой человек, здесь не курят.
Опалин повернулся, наткнулся, как на стену, на осуждающий взгляд какого-то немолодого гражданина – в прошлом определенно господина – в золотом пенсне, который держал на руках старого спаниеля. Собака странным образом походила на своего хозяина, и для полного сходства ей недоставало только золотой оправы. Господин смотрел на Ивана неодобрительно, словно юноша был плесенью на стене, и точно такой же взгляд был у спаниеля. Это добило Опалина, и вместо того чтобы послать собеседника к черту, он неловко пробормотал «Извините» и удалился. По лестнице он поднялся под самую крышу, вытащил коробок, извлек из него спичку и уже собирался чиркнуть ею, когда машинально бросил взгляд в окно, возле которого стоял.
Рука Опалина застыла в воздухе. Наконец он пробормотал «Ну-ну», сунул спичку обратно в коробок, затолкал его в карман и, забыв о незажженной папиросе, что есть духу помчался по ступенькам вниз. Внизу он попетлял по зданию, чтобы выйти в нужную ему дверь, и, прячась за спинами прохожих, стал подкрадываться к маленькой черной машине, стоящей впереди у тротуара.
– Шофер, – велел он, втиснувшись в машину, – вези в «Бристоль»!
Так называлась гостиница на Тверской улице, – хотя, конечно, это не имеет никакого значения, потому что Иван просто выпалил первое, что ему в голову пришло.
– Вы не в такси… – начал шофер, но тут узнал Опалина и явно занервничал.
– Как жизнь, Сеня? – спросил Иван, изображая сердечность, в то время как его так и подмывало стукнуть собеседника как следует. – Может, еще скажешь, что ты просто так тут оказался? Не умеешь заниматься слежкой – не берись…
Сеня Жуков, шофер уголовного розыска, подавленно молчал. Это был парень деревенского вида, широколицый и крепкий; из-под шоферской фуражки торчал клок белокурых волос. Сеня звезд с неба не хватал, но считал, что возраст – он был на несколько лет старше Опалина – дает ему право относиться к помощнику агента свысока. А Опалин не терпел, когда с ним так обращались, и был рад, что ему некоторым образом выпала возможность поквитаться.
– А чего я, – пробубнил Сеня, косясь на собеседника. – Мне Карп сказал…
Что-то подобное Иван подозревал, но все же то, что шофер подтвердил его подозрения, неприятно его задело.
– Что он тебе сказал? – спросил Опалин сипло. – А?
– Присмотреть за тобой велел, – пробормотал Сеня. – Все же заняты…
– Что ж ты в пивную-то не зашел? Я бы тебя пивом угостил, – куражился Иван.
За Сеней водилась одна слабость: он всегда был не прочь выпить и закусить за чужой счет. Шофер покосился на Опалина недоверчиво, но, поняв, что тот насмешничает, рассердился не на шутку.
– Ой, да иди ты!..
Вслед за этим Жуков произнес несколько энергичных фраз, которые выражали его отношение к мирозданию, к собственной роли в этом мироздании и, в частности, к нынешней работе. Увы, привести эти перлы тут представляется невозможным по той причине, что они категорически расходятся с нормами литературного языка.
– Кончай ругаться, – проворчал Опалин, который не любил, когда выражались в его присутствии.
– Ну а я ж не виноват! – горячо сказал Сеня, поворачиваясь к нему. – Мне сказали, я выполняю…
– Машину казенную ты зря гоняешь, – хмыкнул Иван, оглядывая руль и надраенную до блеска приборную панель. Выделенный ему автомобиль Жуков любил и чистил, не жалея сил, из-за чего другие шоферы, бывало, над ним подшучивали. – Я ни при чем, ясно?
– Конечно, ни при чем, – кивнул Сеня. – Все так говорят. Кроме Бруно.
Опалин только сейчас вспомнил о папиросе, вытащил ее изо рта и, хмуро ее разглядывая, уронил:
– Ну-ну. И Карп тебя отрядил следить за мной, потому что верит, что я ни при чем…
– Но он действительно так считает, – пробормотал Жуков.
– А ты тут тогда для чего?
– Любишь ты, Ваня, все усложнять, – буркнул шофер. – Что мне велели, то я и делаю. Это же начальство! А есть еще начальство, которое выше. И ему не нравится, что лучших агентов положили…
– Ты мне вот что скажи, – перебил его Опалин, – про медвежатника Ярцева ты что-нибудь слыхал?
– Ну, слыхал.