Судьба непринятой пройдет

Но зимой сюда никто не ходил. Потому что не очень-то и в кайф, да и целая история получается: сначала оденься, все-таки подмораживает, а то и снег сыплет без остановки, потом пройди мимо охранника, сидящего у выхода на лестницу и неодобрительно поглядывающего на каждого курильщика, выходящего на улицу, потом стой на морозе и торопливо затягивайся, чтобы поскорей закончить сигарету, пока не задубел окончательно. А дальше надо вернуться, опять-таки пройти мимо охранника, сверлящего тебя взглядом – мало ли где ты там шлялся и с кем общался, ну вот так он смотрел на каждого, добавляя себе значимости, словно банк какой охранял, а не офис продаж. Ну вот, миновать самоутверждающегося охранника, потом раздеться-согреться. Да ну его – сплошная канитель и никакого удовольствия.

Самим запасным выходом пользовались редко, потому как выходил он в колодец двора, а из него на улицу, ведущую к дальней станции радиальной ветки метро. Из центрального же выхода было куда как удобней: до метро раза в два ближе, и к кольцевой станции, да еще и по прямой, а не зигзаги по дворам наворачивая. Но сегодня Агате нужно было именно на радиальную, чтобы проехать три станции и встретиться с маминой подругой, выказавшей настойчивое желание передать какую-то посылочку-приветик из Москвы.

Так что ошарашенное удивление Олега, на которого, как черт из табакерки, выскочила Агата, было вполне объяснимо и понятно, а вот выражение вины и испуганной растерянности на его лице – как-то не очень… А-а-а, сообразила Агаша, когда тот шагнул навстречу и на ходу, чтобы она не заметила, как бы невзначай отбросил коротким, быстрым движением недокуренную сигарету, полыхнувшую огоньком, падая на асфальт. Понятно, где «партия пошла ошибочным курсом».

Недели три назад Олег поспорил с Максимом Федоровым, менеджером из его отдела, о том, что человеку с нормальной силой воли бросить курить легко и просто, как нечего делать. Федоров настаивал на своем видении проблемы: мол, ничего и не легко, а тяжело даже очень, иначе все бы давно уж побросали эту дрянь и вели здоровый образ жизни. А Олег, ясное дело, настаивал на своем и предложил забиться на бутылку настоящего Martell, заявив, что докажет свою правоту собственным примером вот прямо сейчас – возьмет и бросит. Макс пари принял, их подтверждающее рукопожатие, как и положено, разбили свидетели, и Олег Каро, достав из кармана початую пачку, облегченную всего на две выкуренные с утра сигареты, широким театральным жестом скомкал ту в руке и выбросил в урну для бумаг.

Как там в нашей кинематографической классике было? Кажется, в старом фильме «Кортик», когда активистка показывает подросткам, как правильно надо читать пушкинского «Пророка»: «И вырвал грешный мой язык!» – и, с большим чувством произнеся фразу, весьма натурально, с наложенным закадровым хрустом, изображает процесс выдирания и вышвыривания виноватого своего языка. Вот где-то так же масштабно, с тем же чувством произвел Олежек Каро сей перфоманс, прямо утвердивший его как человека слова, обладающего ого-го-го какой силой воли. Как говорят девицы-инстаграмщицы: «Ты такой невероятно очень сильно мо-о-ощный чел».

– Зачем добром-то раскидываться? – спросила с досадой Светка Шигаль, глядя на безнадежно помятую пачку сигарет в урне. – Можно было менее волевым товарищам отдать.

– Не, Светик, – хохотнул довольный Макс, уже мысленно представляя, как бутылка дорогущего Martell украшает его праздничный новогодний стол. – Ты не врубаешься: при столь мощной заяве требуется сакральная жертва.

– Ну и пожертвовал бы в пользу друзей. У меня всего две сигареты осталось, а день только начался, – проворчала неодобрительно Шигаль.

Она-то и описала чуть позже во всех подробностях и деталях сцену «Великого пари» Агате и, понятное дело, всем остальным заинтересованным слушателям, специально прибежав в их отдел, не дождавшись перерыва на обед, чтобы поделиться горячей сплетней.

«Сильно мощный» Олег с экзотической фамилией Каро рассекал по офису с гордо поднятой головой волевого мачистого крутыша, снисходительно поглядывая на курильщиков и Макса Федорова. А сам, получается, шифруясь ото всех, тайком бегал на улицу перекурить, где и был случайно застукан Агатой, которая заметила и верно трактовала все его конспиративные манипуляции. А он, как принято говорить в таких случаях, понял, что она поняла, разозлился и спросил раздраженно, с неприкрытым наездом, руководствуясь, видимо, нетленной заповедью про лучшую защиту в виде нападения:

– Ты что тут делаешь? Ты куда это вообще собралась, когда рабочий день в разгаре?

Причем спросил весьма недовольным и где-то даже надменно-отчитывающим тоном.

Агата вздохнула поглубже, удерживая себя от напрашивающегося самого очевидного ответа, и медленно выдохнула.

Всем известно, что коллективы бывают разные. Есть очень крепкие, сплоченные, где все друг за друга горой и дружат по-настоящему, это редко встречается и, как правило, в небольших составах единомышленников. Есть откровенные гадючники, где сплошная конкурентная борьба за место под солнцем объединяет членов лишь в дружбе против кого-то. Тоже встречается чаще в небольших коллективах.

Но в большинстве крупных менеджерских сообществ торговых фирм отношения приблизительно везде одинаковы – конкурентные, но без беспредела и жестких подстав, в общем-то дружественные, а наиболее близкие складываются внутри небольших групп, на которые неизбежно разбивается большой коллектив. Но что связывает все менеджерские коллективы, так это существование непрописанных, но четко исполняемых правил и законов, регулирующих взаимоотношения в коллективе. И вот по одному из них за подобный вопрос, заданный коллеге, куда-то тихо-тайно сваливающему в рабочее время, можно было отхватить далекий словесный посыл с последующим жестким групповым остракизмом, когда об этом его откровенном косяке узнают все остальные.

А потому что слинять с работы и не подставиться при этом начальству – дело практически святое, разумеется, если твой фронт работ не перекладывается на кого-то другого. И помогать-прикрывать товарища в этом занятии тоже действо святое – ведь завтра и тебе может понадобиться куда-нибудь срочно свинтить, ну мало ли, жизнь – она еще та веселуха. Так что «товарища выручай» четко работает, но без излишнего усердия в виде «сам пропадай». К тому же – не твое собачье дело, куда и кто собрался, можешь прикрыть – прикрой, не можешь – молчи в тряпочку и делай вид, что человек «где-то здесь, но в туалет вышел».

Это, разумеется, был конкретный косяк менеджера Каро Олега, но не только в нарушении правила дело. Задавать подобные вопросы коллеге из другого отдела, да еще и занимающему гораздо более высокую должность, чем ты, к тому же обличающим тоном из разряда «Ты гулять собралась, когда мы все тут горим на работе?», с подтекстом «А вот я сейчас доложу» – это жесткий моветон. Просто полный треш. Так накосячить – это надо постараться.

Был бы он просто коллегой, Агата бы не преминула приложить от души «теплым словом». Но дело в том, что полтора месяца назад Олег Каро перестал быть для нее просто менеджером из другого отдела, поменяв статус на близкого друга. До полноценного бойфренда Каро пока не дотягивал, и, понятное дело, «така любовь» их обоих внезапно не накрыла – так, на уровне необременительных ухаживаний с сексом по выходным на ее территории. Пока только в этих рамках, с неясной перспективой. Вроде как присматриваются друг к другу. Но на право задавать ей столь прямые вопросы Олежек все же пока статусом не тянул.

И понимал это. Как и то, насколько сильно он сейчас облажался.

– Я же в отпуске с сегодняшнего дня, – напомнила Агата, по большому счету снизойдя до прощения и ответа.

– Да? – искренне удивился Каро.

– Да, – подтвердила она, в свою очередь удивившись его забывчивости. – Я тебе говорила.

– И зачем ты тогда в контору приходила?

– Получить отпускные, передать дела Лагиной, – пожала плечами Агата.

– А-а-а, – протянул Олег, не зная, как выпутываться из ситуации, и спросил, без особого интереса: – И куда сейчас?

– Как куда? – еще больше подивилась Агата. – Собираться. У меня же самолет ночью.

– Какой самолет? – встрепенулся вдруг заинтересованностью Олежек.

– Как какой? – не поняла, почему он спрашивает, Агата. – В Крым. Я же тебе говорила.

– Когда это ты говорила? – ухватился тот за возможность перевести тему и покосился в сторону выброшенной, уже потухшей сигареты, явно сожалея, что поторопился с конспирацией.

– В воскресенье, когда ты у меня был. И позавчера, когда купила билет, – напомнила ему Агата.

– Я не могу все помнить, – моментально возмутился Олег, повышая голос, – у меня полный завал на работе, запарка страшная, сидим все до ночи, ты же прекрасно знаешь, какое сейчас время! – И, видимо, только сейчас сообразив в полной мере, что именно она ему сказала, прибавил градуса раздраженности: – И что значит, ты улетаешь? На сколько?

– На месяц, до середины января, со всеми январскими праздничными днями. И об этом я тебе говорила, – снова напомнила ему Агата.

– Но мы же собирались встретить Новый год вместе! – как-то напористо вознегодовал Каро.

– Мы же это обсуждали, Олег, я предложила тебе прилететь ко мне, ты сказал, что подумаешь, – успокаивающе-миролюбиво напомнила ему Агата.

По выражению лица Олега она видела, считывала, что он прекрасно помнил и тот их разговор, и про ее отпуск помнил, про билет на самолет и ее предложение прилететь к ней в Крым. Помнил, но вредничал и отчитывал, воспитывал, потому что она застала его за куревом и теперь знает, что не очень-то он и «сильно мощный», а обычный, дающий слабину парень, а он бахвалился, рисовался перед ней при каждом свидании в режиме «мужик сказал – мужик сделал»: видишь, мол, держусь, не курю, и посмеивался над Федоровым, которому придется выкатить ему крутую коньячину, а она его вот застукала.

И догадался, увидел по выражению ее лица, что она прекрасно понимает все его резоны и выступления, и от этого, что называется, закусился еще того пуще, принявшись вдруг уже совершенно откровенно отчитывать Агату обвинительным тоном:

– Нас пригласила моя мама, она ждет, готовится, старается, и тебе об этом прекрасно известно. Она хочет с тобой познакомиться, и я заверил ее, что мы будем. А ты заявляешь, что улетаешь на месяц. Вообще-то это открытое проявление пренебрежения к ней, да и ко мне. Ты же знаешь, как это важно для меня, да и для мамы, – распалялся он по ходу своего выступления, все более и более накручивая себя.


– Олег, – перебила его Агата и начала объяснять: – Я предупредила тебя, что Новый год всегда встречаю и праздную со своими близкими. Поэтому и не приняла приглашения твоей мамы, если ты помнишь. Не понимаю, зачем ты ее заверил, что мы придем, я не могу ничего изменить… – Но, не закончив фразу, вдруг остановилась, поймав себя на мысли и неприятном ощущении, что почему-то оправдывается.

И рассмеялась. В своей обычной манере: легко, негромко, словно скидывая, освобождаясь от возникшего напряжения и негатива.

– Ладно, Олежек, – остановила она явно собравшегося что-то возразить Каро, – мне пора. А ты иди, у тебя там, кажется, полный завал, аврал и самосожжение на работе. – И попрощалась: – Все, пока.

– Подожди, Агаш! Я не то хотел сказать, – попытался остановить ее Олег примирительно-извинительным тоном, сообразив, насколько неосмотрительно поспешил с выступлениями и отчитываниями, не в тех они пока отношениях. Не в тех. – Мы не договорили.

И попытался ухватить ее за локоток, но Агата ловко уклонилась от его руки, не дав себя удержать.

– Я договорила, – ответила она, усмехнувшись, и добавила уже на ходу, шагая к арке выхода из двора: – А ты можешь упражняться в искусстве риторики и без меня. Все, пока. С наступающим.

И, не поворачиваясь, подняла руку и помахала прощальным жестом.

– Твою ж мать… – ругнулся в сердцах Каро, провожая взглядом точеную фигурку быстро удаляющейся девушки.

Как же он лоханулся, идиот! Растерялся, видимо, от неожиданности, обозлился, что она его застукала за курением, вот и понесло его.

Терять отношения с Агатой, которой он так старательно добивался, терпеливо, осторожно и продуманно подводя ее к ним, Каро не хотел категорически. А они пока не вышли на ту стадию, на которой можно позволить себе отчитывать и упрекать девушку в чем бы то ни было и на что-то указывать – пока у них все только-только в самом зыбком начале, период осторожного приглядывания друг к другу, узнавания, сплошное ухаживание в розовых тонах. Правильней сказать: у нее узнавание и приглядывание к нему, для себя же Олег Каро давно все решил и выбрал Агату Соболевскую объектом своих серьезных интересов, и все шло и развивалось хорошо, по плану. И надо же так сорваться…

– Ну, блин, твою же мать! – ругнулся он еще раз.

И затосковал – ужасно хотелось закурить, затянуться аж до полсигареты, выдохнуть дым и расслабиться. Но еще две сигареты лежали заныканные между листами прейскуранта в его портфеле, в офисе, и идти за ними, а потом возвращаться сюда, на улицу, не было никакой возможности, пришлось бы что-то придумывать про свою очередную отлучку, оправдываться, изворачиваться…

И какой хрен дернул его забиваться с Федоровым на этот идиотский спор, да еще перед самым Новым годом? Теперь вот приходится прятаться, становясь заправским партизаном, и возвращаться в контору с опаской и осмотрительностью, чтобы никто его не застукал. И надо же было такой хрени случиться, чтобы Агатку принесло именно тогда, когда он так удачно слинял на перекур.

Кстати, осенила Олега неожиданная мысль, а ведь это даже хорошо – если он встретит кого-нибудь, скажет, что ходил провожать свою девушку. Наверняка уже всем в конторе известно, что Соболевская умотала в отпуск. Интересно, как ей это удалось? Громыч, как они звали между собой начальника, ни за что бы не отпустил, только через чей-то труп.

Придется теперь как-то задабривать Агату, убалтывать, расстараться, восстанавливая отношения, понятно же, что она его сейчас откровенно послала вместе со строящей грандиозные планы на новогоднее застолье мамой. Нет-нет, расставаться с Соболевской нельзя, он еще поборется, так просто уйти ей не даст. Вот уж нет. «Может, таки полететь к ней в Крым, как она и предлагала? – рассуждал он, поднимаясь по лестнице служебного хода. – А что, неплохая мысль».

Какое-то время он всерьез обдумывал эту мысль, гоняя и крутя ее в голове так и эдак, но, вернувшись на рабочее место за свой стол и набирая номер телефона постоянного клиента, от этой идеи отказался: «Не-а, дорого, сука, по деньгам такая поездочка обойдется – билеты туда-обратно, да там праздничные гулянья – нет». Ладно, он придумает, как Агату окучить и чем примирить и без этой поездки.

А ничего не подозревающая о грандиозных планах, вынашиваемых господином Каро на ее счет, Агата почти бежала, торопясь к метро. Она серьезно опаздывала, выбиваясь из графика, который сама себе составила на сегодняшний день, и старалась четко придерживаться его пунктов, но теперь приходилось бегать – и все из-за никому не нужного разговора с Олегом.

Мало, что ненужного, так еще и… ну не рокового – нет, не тот у них масштаб и уровень отношений, чтобы драмы сердечные разводить, но скажем так – все для нее определившего разговора. За те полтора месяца, что они сошлись, вступив в интимно-романтические отношения, Агата внимательно присматривалась к молодому человеку, прислушиваясь к своим ощущениям и чувствам, и пока так и не смогла окончательно решить: продолжать и развивать дальше эту связь или лучше ну его на фиг – не греет, не интересно. Но после столь откровенного наезда и непонятных претензий, высказанных отчитывающим недовольным тоном, определилась наверняка: нет, все-таки на фиг с пляжа! И повторила про себя: «На фиг, на фиг», – не испытав при этом никакой печали, лишь легкое, необременительное сожаление. Ну не получилось, что ж теперь. Может, и хорошо, что не получилось.

Снег валил все гуще и гуще, в метро оказалась куча народа, так что пришлось ехать стиснутой со всех сторон, как сардинка в банке, благо, что недалеко, всего три остановки. Агата выскочила на перрон станции, суетливо заозиравшись по сторонам, но тети Веры, с которой они договорились встретиться в центре зала, нигде не увидела и разнервничалась совсем уж всерьез.

Выхватила телефон из сумки, набрала нужный номер.

– Бегу, Агаточка! – отозвалась на первый же гудок явно тяжело запыхавшаяся Вера Владимировна и пояснила свое опоздание: – Из-за снега движение на проспекте встало намертво, нас из маршрутки высадили за полкилометра от станции. Так что я бегу… – И спросила: – Дождешься?

Агата кинула взгляд на электронное метрошное табло над черным зевом тоннеля, механически неотвратимо отщелкивавшее оранжевые циферки несущегося времени, быстро прикинула, куда и как она успевает и уже не успевает.

Блин, блин, блин!

Такси не возьмешь, только если испытываешь непреодолимое экзотическое желание посидеть на заднем сиденье машины, наглухо стоящей в пробке. В метро толпы, поезда ходят с задержками… А ей еще надо успеть в два места – в одном забрать заказ-подарок для Аглаи, в другом отдать сделанный перевод, свой «левый» заработок, за который заказчик предпочитал расплачиваться лично и исключительно наличностью. Это в наше-то время – и наличностью! Но у каждого свои лабиринты в голове – хочет человек рассчитываться налом, пусть платит, она возражать не будет, особенно если учитывать тот важный факт, что платит он весьма щедро.

Агата вспомнила, что тетя Вера терпеливо ждет ее ответа, и крутнула головой, возвращая вильнувшие в сторону мысли в нужное русло. Что мы имеем? Мы имеем еще два места, в которые непременно надо успеть и которые находятся хоть и в центре, и недалеко друг от друга, но на разных ветках подземки. Одно радует в заявке-раскладе «везде успеть» – от метро до дома Агаты семь минут, если бегом. Ну то, что бегом, это понятно, теперь уж никак по-другому – будет она сегодня физкультурницей-бегуньей. Еще собраться, еще… Лучше всего, конечно бы, отложить эту передачку от Веры Владимировны на следующий раз, но мама…

И Глаша… и Юра с Егоркой.

И, протяжно вздохнув под тяжестью аргументов и обстоятельств, Аглая ответила:

– Дождусь, теть Вер. – И, ухватив интересную юркую мысль, промелькнувшую в голове, предложила: – Давайте я вам навстречу побегу, так быстрее будет.

– Давай, детка, – согласилась извинительным тоном Вера Владимировна, – а то я совсем задохнулась уже.

Ну, что ж, погнали – рванула Агата с высокого старта, решительно ввинчиваясь в толпу, шустрой щучкой лавируя между пассажирами. По-любому действовать и двигаться определенно лучше, чем стоять и ждать.

Понятно, что тетя Вера не могла бегать быстро. Вообще-то бегать она не могла никак: ни быстро, ни медленно, она и ходила-то не так чтобы шустро – лишний вес. Всю свою жизнь, с подросткового возраста, Вера Владимировна вела беспощадную борьбу с лишними килограммами, героически проигрывая каждое из эпических сражений, в которые перманентно вступала, практически сразу же пасуя перед превышающей силой противника, выдвинувшего на передовую оружие глобального поражения в виде конфет, шоколада, сладостей и изысканных кондитерских изделий.

Да, поле боя всегда оставалось за врагом-победителем.

И сейчас, выскочив из теплого метрошного нутра и рванув вперед на приличной скорости, Агата размышляла о том, что наверняка тетя Вера решила презентовать им всем на Новый год свое вкуснющее, чудо какое великолепное фирменное печенье, которое пекла по личному и секретному рецепту, и скорее всего еще что-нибудь вкусненькое-превкусненькое в ее исполнении.

И как тут отказаться от такого презента? Святотатство. Их семейный Новый год без кондитерских шедевров Веры Владимировны – не Новый год, а так, считай, рядовое мероприятие на фу-фу. Вот и бежала Агаша сломя голову навстречу великой во всех отношениях кулинарке, крупную фигуру которой уже заприметила впереди.

Разговоры разговаривать было некогда, поэтому торопливо-суетливо обнялись-расцеловались, и тетя Вера вручила приличную картонную коробку с тщательно упакованными в нее печеньями и фруктами в шоколаде, угадала-таки Агата содержимое подарочка. Вера Владимировна ее перекрестила-благословила и напутствовала в дорогу, они поспешно распрощались, и Агаша рванула обратно к метро.

Ну прямо все одно к одному сегодня, как сговорились обстоятельства и люди усложнять ей жизнь, расстраивалась Агата, спешным порядком собирая небольшой чемоданчик. И время от времени с тревогой поглядывала за окно, где все сыпал и сыпал непрекращающийся снег.

Она терпеть не могла собираться или делать что-либо в суетливой спешке. Агаша предпочитала заниматься чем-либо с толком, с расстановкой и желательно в удовольствие, продумывая детали и не упуская мелочи. А не так – бегом, бегом, тыр-пыр, растопыр, пар из ушей, суета переполошная, то забыли, об этом запамятовали – ту-ту, опоздали! Машем рукой вслед, утирая обидные слезы.

Да ладно, рассмеялась она, чего ворчать-то, сама же себе всю эту канитель с нервотрепкой и устроила. Правильно сказала мама по телефону: паспорт взяла, деньги-карточки, косметику взяла – и достаточно. Вообще-то Агата и так берет с собой вещей по самому минимуму: дамская сумочка, ну это святое, небольшой чемоданчик в статусе ручной клади и коробка с печеньками и шоколадными фруктами от тети Веры. Агашиного шмотья дома у мамы полно, на любой выбор и все сезоны, и смысла таскать туда-сюда чемоданы, забитые вещами, никакого нет, действительно можно с одним паспортом и кошельком лететь хоть на месяц, хоть на полгода.