Стыд

Стоит приложить максимум усилий, чтобы убедиться, что Юлия не связана и не спрятана где-то в том доме, который, по словам Бюлунда, – наиболее вероятное место ее нахождения. Если Йорген был настолько безумным, ему не составило труда сделать где-нибудь потайную комнату. Людей и раньше прятали в звуконепроницаемых подвалах. Эмма дрожит. Время бежит, и мысль об этом держит ее в нескончаемом напряжении.

При этом Эмма должна излучать спокойствие.

Это то, чего ожидают от нее окружающие как от полицейского-профессионала, но правда в том, что ее вот-вот разорвет изнутри.

Она пытается доверять Бюлунду – Юлия должна находиться в пределах досягаемости. Все указывает на то, что она где-то в этом регионе. Группы рассеиваются по местности. Некоторые направляются в сторону озера. Другие – в сторону задней части пансионата. Всюду волны людей в желтых жилетах, так что упустить что-либо невозможно. Вдруг Эмма вспоминает о сарае с гробом.

– Сарай рядом с озером, – говорит она в наушник. – Его обыскивали?

– Пока нет, – отвечает Вестберг и тут же перенаправляет туда кинолога.

Эмма тоже в спешке направляется к сараю.





111


Колени дрожат от напряжения. Юлии всегда было не по себе, когда она смотрела по телевизору шведский «Форт Боярд» или шоу «Mästarnas mästare», где бывшие спортсмены соревнуются друг с другом в упражнениях на выносливость. Выигрывает тот, кто продержится дольше всех. Разница только в том, что в шоу проигравший не умирает.

А вот с ней это произойдет.

Могло ли с Йоргеном что-то случиться? Он ведь не вернулся сюда. Конечно, он уже произнес ей прощальные слова, но Юлия думала, что он еще вернется.

Хотя бы для того, чтобы убедиться, что она умерла.

Когда они пришли сюда вчера вечером, ее передернуло от запаха тухлой рыбы. Все эти сети и веревки пугали Юлию, но это было до того, как она поняла, что Йорген собирается с ней делать. Теперь запах – не проблема. Нос к нему уже привык.

Она ведь была здесь раньше.

Юлия приходит в себя. Неужели она слышит какие-то голоса?

Она пытается закричать, но тряпка во рту не позволяет ей это сделать.

Может ли она издать звук каким-то другим способом? Она топает по табурету как можно громче, но боится, что тот может сломаться. Он ведь старый и шаткий. Все против нее. Абсолютно все.

Что, если Йорген и та женщина – единственные, кто знают об этом месте?

Мама и папа, должно быть, сходят с ума от беспокойства.

Юлия напоминает себе, что она упрямая. И храбрая. Хоть иногда это и граничит с безрассудством. Но она чувствует ответственность за то, чтобы обеспечить свое собственное выживание. Юлия обязана выжить. Ей достаточно подумать о Софии и Антоне, чтобы обрести новые силы и не упасть. О маме и папе. Бабушке и дедушке. Эмме. Инес и Элли.

Обо всех, чья жизнь будет разрушена, если она упадет.

Имена заканчиваются, но есть еще достаточно людей, которые будут подавлены. Неважно, что у Юлии нет никаких друзей – семья по-прежнему важнее всего. Она никогда в жизни так не боялась заснуть. Ей достаточно лишь неудачно наклониться, и она потеряет контакт с табуретом. И все закончится. Так Юлия и будет висеть здесь. Усталость очень коварна. Юлия изо всех сил пытается удерживать глаза открытыми.

Ей нельзя падать.

Откуда-то слышен собачий лай.

Или это просто ее воображение?

Юлия вспоминает милую соседскую таксу, которую она иногда ходила выгуливать. Ей платили за это немного денег. Маленькая коричневая собака с длинным черным носом и короткими ножками. Юлия воображает, как Руфа запрыгивает на нее и вылизывает ей лицо. Она как будто даже ощущает прикосновение маленького влажного носа.

Чем больше у Юлии мыслей, тем более сонной она становится.

Ноги больше не выдерживают.

Юлии нужно закрыть глаза, лишь на мгновение. Она не может сдержать свои веки. Так приятно наконец отдохнуть. Так заманчива мысль о том, чтобы просто исчезнуть.

Больше ничего и не требуется.

Мышцы расслабляются, а ноги теряют устойчивость. В следующую же секунду Юлия просыпается от сильного давления на шею. Она задыхается. Глаза как будто вот-вот выпадут из глазниц.

Произошло то, чего категорически нельзя было допускать.

Табурет перевернулся. Она повисла на веревке.

Через несколько минут она умрет.






112


Нюллет бродит туда-сюда по дому, когда раздается телефонный звонок. Это могут быть как радостные новости, так и совсем наоборот. Но звонит не Эмма и не Юсефин. Звонит его шеф.

– Поисковая операция в окрестностях пансионата сейчас в полном разгаре, – рассказывает Линдберг. – Я ничего толком не слышал о том, что происходит. Но мне нужно поговорить с тобой кое о чем другом.

– Сейчас? – спрашивает Нюллет. – Это не может подождать?

Нюллет не может понять, что может быть настолько срочным, учитывая, что он в декретном отпуске и ему по факту не нужно думать о работе. Он открывает дверцу холодильника, чтобы достать пиво. Алкоголь помогает ему успокоить нервы. Сегодня он позволяет себе это, но, к сожалению, пиво закончилось.

Линдберг прочищает горло:

– К сожалению, не может.

– Хорошо, – говорит Нюллет, пытаясь взять себя в руки.

– К нам поступило заявление об изнасиловании.

– Я ничего не понимаю. Юлию ведь еще не нашли. Как она может подать подобное заявление или… – он прерывается. – Что вы имеете в виду?

– Обвиняют тебя, – объясняет Линдберг.

Нюллет настолько удивлен, что ему приходится сесть на первый попавшийся на кухне стул. Его пульс учащается, и он пытается придумать, что ему ответить.

– О чем ты говоришь?

Как только он произносит эту фразу, до него начинает доходить.

– Это касается нашей бывшей сотрудницы, – поясняет Линдберг. – Есть ли что-нибудь, что ты хочешь мне рассказать, или эта новость стала для тебя полной неожиданностью?

Нюллет качает головой. Он лишился дара речи.

Мадлен не в своем уме.

Нюллет должен был понимать, что молчание с ее стороны было лишь прелюдией к чему-то похуже. Но это переходит все границы.

Как долго она собирается наказывать его?

Мадлен, несомненно, решила окончательно разрушить жизнь Нюллета. И она не колеблется нанести удар в разгар этого продолжительного кошмара. Она ведь наверняка читала газеты и все понимает. Очевидно, что та, кто любит всюду совать свой нос, знает, что Юлия и Эмма связаны. Мадлен определенно наслаждается возможностью всадить нож как можно глубже, выбрав момент, когда Нюллету станет больнее всего.

– Линдберг, мы с тобой очень хорошо знаем друг друга, – говорит Нюллет после того, как переводит дыхание. – Мы работали вместе много лет. Ты серьезно считаешь, что я мог изнасиловать Мадлен Вистранд?

– Значит, ты понял, о ком идет речь.

– Да, конечно. Она уже давно отравляет мою жизнь, – говорит Нюллет, сжимая свободную руку в кулак так сильно, что белеют костяшки. – Разве ты не помнишь письма с угрозами, которые она отправляла?

– Да, помню. Но тут немного иное дело.

– Она безумна, – говорит Нюллет и рассказывает ему о дочери, отцом которой он является по утверждению Мадлен. О дочери, с которой он даже встретиться не смог. О дочери, за которую Мадлен требует деньги без какой-либо проверки на отцовство.

– Но почему ты ничего не сказал? – с тревогой спрашивает Линдберг. – Ты должен был все рассказать.

– Поверь мне, я пытался, – говорит Нюллет. – Но всегда что-то мешало. Потом она вроде бы как успокоилась, но я явно ошибался, полагая, что это так. Я даже не знаю, существует ли этот ребенок.

– Это легко проверить, – говорит Линдберг. – Мне сделать это для тебя?

– Конечно.

Нюллет слышит, как шеф печатает на клавиатуре.

– Да, у нее есть дочка. Родилась третьего мая этого года.

Значит, ребенок все-таки существует, что, конечно, только усугубляет ситуацию. У Мадлен теперь есть доказательство. Теперь Нюллет не может утверждать, что они не занимались сексом. Если только ребенок от него.

Как ему со всем этим разобраться?

– Обвинение серьезное, Нюллет. Я надеюсь, ты понимаешь, что на карту поставлена твоя карьера полицейского.

Нюллет даже не помнит, когда Линдберг последний раз так его называл. Это доставляет ему серьезный дискомфорт.

– Именно поэтому Мадлен так и поступает со мной, – говорит он. – Она разочарована, потому что мы так и не стали парой.