Стрелок: Путь на Балканы. Путь в террор. Путь в Туркестан
Часть 36 из 225 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Даже обычно сдержанный Гаршин развеселился едва ли не до слез, а Николаша просто катался по земле от полного красок солдатского рассказа.
– Ладно, пора нам, – поднялся Будищев, – счастливо оставаться, не поминайте лихом.
– Кстати, – подвинулся к нему немного успокоившийся Штерн, – вы колбасу тем же самым кинжалом резали?
– В смысле?
– Ну, которым вы кинули в турка?
– Коля, ну кого ты слушаешь? Их человек восемь было, напоролись случайно в лесу. Троих мы успели подстрелить, остальные действительно дали деру, бросив пару вьючных лошадей с припасами. А вообще, тот, конечно, у меня другого не было.
– Что?!
– Ха-ха-ха, – согнулся от смеха Дмитрий, – видел бы ты свою рожу!
– Ну, знаешь!
– На, дарю, – протянул ему оружие Будищев, – а то ты так на него смотрел.
– Спасибо, но как же ты?
– Да я себе поменьше нашел, – успокоил его приятель. – Этим рубиться хорошо, а я в такой блудняк не полезу.
Краткая стоянка вскоре сменилась новыми маршами. Противоречивые сведения о неприятеле, поступавшие со всех сторон, заставляли русское командование отчаянно маневрировать, стараясь поспеть всюду. Однако, кроме мелких отрядов башибузуков, снующих то там, то там, противника нигде не было. Наконец, получив приказ от командования, войска двинулись к своей главной цели – Рущуку.
Двенадцатого июля Болховский и Нежинский полки вступили в деревню Соленик. В отличие от многих других, встреченных ими на пути, эта была совершенно разграблена турками при отступлении. Жители ее большей частью разбежались, скотину грабители угнали с собой, не забыв и про другие припасы. Немногие уцелевшие дома стояли заколоченными.
Обозы, как обычно, отстали, и солдаты уже третий день были даже без сухарей. Командовавший бригадой генерал Тихменев, устав ругаться с интендантами, приказал солдатам убирать брошенные поля. Слава богу, деревенская мельница не была разрушена противником, и можно было смолоть муку и испечь хлеб. Вчерашние крестьяне с охотой взялись за привычный для них труд, и работа закипела.
В этих заботах незаметно миновало два дня, когда наконец были получены известия о приближении неприятеля. Принес их командир охотничьего отряда подпоручик Линдфорс, несколько раз сталкивавшийся вместе со своими людьми с легкой турецкой кавалерией.
– Вы вполне уверены в своих сведениях? – спросил, нахмурившись, Тихменев.
– Совершенно, ваше превосходительство! Их пехота стоит в лагере между деревнями Езерджи и Турлак, а иррегулярная кавалерия кружит вокруг нас.
– Ну, положим, конные банды башибузуков тут действительно встречаются, – недоверчиво протянул генерал, – наши казачки из дивизии князя Манвелова с ними регулярно переведываются, но пехота…
– Если вам недостаточно моего слова, – запальчиво заявил подпоручик, – то может быть, вы допросите пленного?
– Вы взяли пленного? – брови генерала взлетели вверх. – Что же вы прежде молчали, ну-ка давайте его сюда!
Через минуту в палатку генерала двое солдат втащили связанного турка. Лишенный возможности сопротивляться, он тем не менее яростно сверкал глазами и всем своим видом демонстрировал непокорность.
– Не балуй, ирод! – выругался один из конвоиров, когда тот попытался дернуться, и тут же опасливо покосился на начальство. Второй же не стал тратить время на уговоры и ловко ударил пленного коленом по ноге. Не ожидавший такой подлости аскер охнул и едва не упал на колени перед своими врагами, удерживаемый лишь крепкими руками русских солдат.
– Ишь каков, – покачал головой Тихменев, – ну-ка, кликните переводчика.
Через минуту тот явился, и начался допрос, не принесший, впрочем, особого результата. На вопросы турок отвечал крайне неохотно и часто ругался, угрожая гяурам гневом Аллаха. Но как бы то ни было, он назвал свой табор[50] и имя командира вражеского отряда – Азиз-паша.
– И как вам только удалось эдакого удальца захватить? – поинтересовался генерал у Линдфорса.
– На всякого турецкого удальца, ваше превосходительство, найдется наш! – не без изящества отвечал ему подпоручик, показывая на конвоиров. – Вот эти молодцы его и спеленали.
– И впрямь – молодцы! – сдержанно похвалил командир бригады. – Как фамилии?
– Рядовой Будищев, – отрапортовал высокий.
– Рядовой Шматов, – ответил второй, едва достающий первому до плеча.
– Ишь ты, как ведро и кружка, – изволил пошутить его превосходительство. – Благодарю за службу!
– Рады стараться, ваше превосходительство!
– Ну ладно, тащите его отсюда, а то запах от него какой-то…
– Так он до ветру пошел, – охотно пояснил низкорослый солдат. – Тут мы его, значит, и скрутили!
– Так вы что его, вместе с дерьмом сюда притащили? – выпучил глаза Тихменев. – Черт знает что такое! Убрать!
– Есть!
– Не прикажете ли представить к наградам? – осторожно спросил генерала начальник штаба, когда пленного увели.
– Кого?
– Подпоручику «клюкву», а рядовых к крестам…[51]
– Пока не за что! Невелика доблесть одного засранца вдвоем скрутить. Впрочем, Линдфорсу занесите это дело в формуляр и отметьте в приказе. В следующий раз получит и за былое. А нижних чинов пусть поощрит своей властью. И вот что еще… раз уж есть кавалерия, так пусть она в разведке и отдувается. Передайте Буссе, чтобы пока охотников попридержал. И пошлите кого с разъездом, проверить данные. Да хоть этого генштабиста, как его…
– Слушаюсь!
Наступление на Езерджи возглавил недавно прибывший начальник кавалерии 13-го корпуса генерал-адъютант граф Воронцов-Дашков. По его приказу вперед двинулся Ахтырский гусарский полк, три сотни восьмого донского казачьего и два орудия из конной батареи.
Однако из-за пересеченной местности русская конница была вынуждена идти узкой колонной и, не дойдя до турецкого укрепленного лагеря четырех с половиной верст, попала под ожесточенный обстрел. Русская артиллерия пробовала отвечать, но ее пушкам, стоявшим в отличие от противника в низине, не хватало дальности. Все это кончилось тем, что ахтырцам с казаками пришлось отступить, и около четырех часов пополудни они встретились с медленно двигавшейся по Соленикскому ущелью пехотой Тихменева.
Через полчаса после соединения авангард русских вошел в соприкосновение с противником, и начался бой. Согласно диспозиции, Нежинский полк, прибывший к месту сражения почти в полном составе, должен был обойти турецкие позиции справа, а четырем ротам болховцев предстояла «честь» идти во фронтальную атаку, чтобы связать их главные силы боем.
Будищев всего этого, разумеется, не знал, но после того, как охотничью команду подчинили поручику Михаю, его не покидали самые мрачные предчувствия. Рота Михая среди солдат славилась как каторжное место. Строгий до придирчивости поручик самозабвенно любил шагистику, бдительно следил за соблюдением формы, и, вероятно, поэтому его рота считалась одной из лучших. А вот огневой подготовкой, при том, что рота считалась как раз стрелковой, он, будучи известным «штыколюбом», своих подчиненных не изнурял. Впрочем, бытие их и без того было практически невыносимым.
– Отчего у вашего подчиненного винтовка неустановленного образца? – сухо поинтересовался Михай у подпоручика.
– С разрешения полкового командира, – отвечал ему Линдфорс. – Этот солдат отлично стреляет и потому…
– Здесь ему это не понадобится, – пожал плечами командир роты и двинулся дальше.
– Почему мундир драный? – нашел он новую жертву в стоящем следующим Шматове. – Отвечай, скотина!
– Виноват, ваше благородие, – только и смог ответить Федька, растерянно моргая глазами.
– То-то что виноват, – нехорошо взглянул на него поручик. – Ладно, Иван Иванович, это – ваши подчиненные, вам с ними и валандаться, однако рекомендую быть с ними построже. И учтите, я разгильдяйства не потерплю!
– Слушаюсь!
Разбившись в густые цепи, роты двинулись вперед и вскоре исчезли в густых зарослях. Офицеры какое-то время пытались командовать, но, не видя подчиненных, вскоре оставили это дело. Как позднее напишет в своей реляции Тихменев: «Судьба боя сразу же перешла в руки солдат». Турецкий командир также пустил свои цепи вперед, и вскоре противников ожидала неминуемая встреча.
– Как густо стреляют, – шепнул идущий рядом с Будищевым Шматов. – Того и гляди заденут, окаянные!
– Это ты еще пулеметов не видел, – хмуро буркнул в ответ Дмитрий.
– Чегось?
– Ни хренась! Какого черта у тебя мундир в прорехах?
– Дык этот, порвал, когда мы его крутили, турок, в общем.
– И что, заштопать не надо?
– Да не ругайся, Граф, меня и так этот Михай чуть до кондрашки не довел.
– Мало тебе еще, разгильдяю!
– Ох, – пригнулся от свистнувшей совсем рядом пули Федька, – эко близко пальнули!
– Угу, – закусил губу Будищев и медленно приставил к плечу приклад.
Только что шедшие в почти непроходимых зарослях солдаты вышли на небольшую поляну и с изумлением увидели перед собой противника. Командовавший турками офицер с револьвером в одной руке и саблей в другой что-то гортанно крикнул своим подчинённым, показывая руками на русских, но тут же грянул выстрел, и его отбросило назад. Аскеры, так и не получившие приказа, на секунду замешкались, зато болховцы, ни мгновения не сомневаясь, кинулись в штыковую, будто только этого и ждали. Федька, заорав, тоже полез вперед, и только Будищев, не поддавшись всеобщему настроению, остался сзади и, быстро перезарядив винтовку, принялся выцеливать новую жертву. Впрочем, яростная схватка скоро закончилась, и солдаты двинулись вперед. Дмитрий, не теряя не секунды, подбежал к убитому им турку и попытался взять его револьвер. Однако рука мертвеца продолжала крепко сжимать оружие, и ему пришлось пустить в ход штык. Через секунду добыча была за пазухой, и солдат принялся догонять своих.
Вскоре наступавшие роты перемешались, однако продолжали неуклонно двигаться вперед, ориентируясь на артиллерийскую канонаду. Каждый понимал, что надо идти на звуки неприятельских пушек, чтобы там впереди сойтись и вместе атаковать неприятеля.
Наконец деревья стали редеть, и солдаты стали скапливаться на краю леса, ожидая отставших. Но отступавшие турки уже остановились и, заняв все удобные для стрельбы места, принялись осыпать опушку леса градом пуль. Перестрелка усиливалась с каждой минутой. К аскерам присоединились их товарищи, занявшие виноградники у окраины села и ведущие огонь поверх их голов. Русские солдаты все подходили и подходили, и их «крынки» тоже добавляли трескотни в шум битвы.
Тут в османских рядах появился какой-то разодетый паша верхом на прекрасном коне и, размахивая саблей, погнал своих подчиненных в атаку. Те дружно кинулись вперед, но, встреченные пулями, останавливались и откатились назад. Негодующий начальник снова послал их вперед, и снова турки, не выдержав русского огня, отступили.
Будищев все это время размеренно целился и стрелял, стараясь выбирать офицеров или просто самых настырно лезущих вперед турок. Сделав несколько выстрелов, он перебегал за другое дерево и вел огонь с новой позиции.
– А довольно жарко, – раздался совсем рядом голос Линдфорса.
Дмитрий оглянулся и увидел, что командир охотничьей команды во весь рост стоит рядом ним и с азартом палит из револьвера.
– Вы бы пригнулись, вашбродь, – хмуро буркнул он и в очередной раз выстрелил.
– Мажешь, Будищев! – почти радостно закричал подпоручик и, опустошив наконец барабан, плюхнулся рядом.
– Черта с два, – закусив губу, тихонько ответил солдат и снова выстрелил.
– Ладно, пора нам, – поднялся Будищев, – счастливо оставаться, не поминайте лихом.
– Кстати, – подвинулся к нему немного успокоившийся Штерн, – вы колбасу тем же самым кинжалом резали?
– В смысле?
– Ну, которым вы кинули в турка?
– Коля, ну кого ты слушаешь? Их человек восемь было, напоролись случайно в лесу. Троих мы успели подстрелить, остальные действительно дали деру, бросив пару вьючных лошадей с припасами. А вообще, тот, конечно, у меня другого не было.
– Что?!
– Ха-ха-ха, – согнулся от смеха Дмитрий, – видел бы ты свою рожу!
– Ну, знаешь!
– На, дарю, – протянул ему оружие Будищев, – а то ты так на него смотрел.
– Спасибо, но как же ты?
– Да я себе поменьше нашел, – успокоил его приятель. – Этим рубиться хорошо, а я в такой блудняк не полезу.
Краткая стоянка вскоре сменилась новыми маршами. Противоречивые сведения о неприятеле, поступавшие со всех сторон, заставляли русское командование отчаянно маневрировать, стараясь поспеть всюду. Однако, кроме мелких отрядов башибузуков, снующих то там, то там, противника нигде не было. Наконец, получив приказ от командования, войска двинулись к своей главной цели – Рущуку.
Двенадцатого июля Болховский и Нежинский полки вступили в деревню Соленик. В отличие от многих других, встреченных ими на пути, эта была совершенно разграблена турками при отступлении. Жители ее большей частью разбежались, скотину грабители угнали с собой, не забыв и про другие припасы. Немногие уцелевшие дома стояли заколоченными.
Обозы, как обычно, отстали, и солдаты уже третий день были даже без сухарей. Командовавший бригадой генерал Тихменев, устав ругаться с интендантами, приказал солдатам убирать брошенные поля. Слава богу, деревенская мельница не была разрушена противником, и можно было смолоть муку и испечь хлеб. Вчерашние крестьяне с охотой взялись за привычный для них труд, и работа закипела.
В этих заботах незаметно миновало два дня, когда наконец были получены известия о приближении неприятеля. Принес их командир охотничьего отряда подпоручик Линдфорс, несколько раз сталкивавшийся вместе со своими людьми с легкой турецкой кавалерией.
– Вы вполне уверены в своих сведениях? – спросил, нахмурившись, Тихменев.
– Совершенно, ваше превосходительство! Их пехота стоит в лагере между деревнями Езерджи и Турлак, а иррегулярная кавалерия кружит вокруг нас.
– Ну, положим, конные банды башибузуков тут действительно встречаются, – недоверчиво протянул генерал, – наши казачки из дивизии князя Манвелова с ними регулярно переведываются, но пехота…
– Если вам недостаточно моего слова, – запальчиво заявил подпоручик, – то может быть, вы допросите пленного?
– Вы взяли пленного? – брови генерала взлетели вверх. – Что же вы прежде молчали, ну-ка давайте его сюда!
Через минуту в палатку генерала двое солдат втащили связанного турка. Лишенный возможности сопротивляться, он тем не менее яростно сверкал глазами и всем своим видом демонстрировал непокорность.
– Не балуй, ирод! – выругался один из конвоиров, когда тот попытался дернуться, и тут же опасливо покосился на начальство. Второй же не стал тратить время на уговоры и ловко ударил пленного коленом по ноге. Не ожидавший такой подлости аскер охнул и едва не упал на колени перед своими врагами, удерживаемый лишь крепкими руками русских солдат.
– Ишь каков, – покачал головой Тихменев, – ну-ка, кликните переводчика.
Через минуту тот явился, и начался допрос, не принесший, впрочем, особого результата. На вопросы турок отвечал крайне неохотно и часто ругался, угрожая гяурам гневом Аллаха. Но как бы то ни было, он назвал свой табор[50] и имя командира вражеского отряда – Азиз-паша.
– И как вам только удалось эдакого удальца захватить? – поинтересовался генерал у Линдфорса.
– На всякого турецкого удальца, ваше превосходительство, найдется наш! – не без изящества отвечал ему подпоручик, показывая на конвоиров. – Вот эти молодцы его и спеленали.
– И впрямь – молодцы! – сдержанно похвалил командир бригады. – Как фамилии?
– Рядовой Будищев, – отрапортовал высокий.
– Рядовой Шматов, – ответил второй, едва достающий первому до плеча.
– Ишь ты, как ведро и кружка, – изволил пошутить его превосходительство. – Благодарю за службу!
– Рады стараться, ваше превосходительство!
– Ну ладно, тащите его отсюда, а то запах от него какой-то…
– Так он до ветру пошел, – охотно пояснил низкорослый солдат. – Тут мы его, значит, и скрутили!
– Так вы что его, вместе с дерьмом сюда притащили? – выпучил глаза Тихменев. – Черт знает что такое! Убрать!
– Есть!
– Не прикажете ли представить к наградам? – осторожно спросил генерала начальник штаба, когда пленного увели.
– Кого?
– Подпоручику «клюкву», а рядовых к крестам…[51]
– Пока не за что! Невелика доблесть одного засранца вдвоем скрутить. Впрочем, Линдфорсу занесите это дело в формуляр и отметьте в приказе. В следующий раз получит и за былое. А нижних чинов пусть поощрит своей властью. И вот что еще… раз уж есть кавалерия, так пусть она в разведке и отдувается. Передайте Буссе, чтобы пока охотников попридержал. И пошлите кого с разъездом, проверить данные. Да хоть этого генштабиста, как его…
– Слушаюсь!
Наступление на Езерджи возглавил недавно прибывший начальник кавалерии 13-го корпуса генерал-адъютант граф Воронцов-Дашков. По его приказу вперед двинулся Ахтырский гусарский полк, три сотни восьмого донского казачьего и два орудия из конной батареи.
Однако из-за пересеченной местности русская конница была вынуждена идти узкой колонной и, не дойдя до турецкого укрепленного лагеря четырех с половиной верст, попала под ожесточенный обстрел. Русская артиллерия пробовала отвечать, но ее пушкам, стоявшим в отличие от противника в низине, не хватало дальности. Все это кончилось тем, что ахтырцам с казаками пришлось отступить, и около четырех часов пополудни они встретились с медленно двигавшейся по Соленикскому ущелью пехотой Тихменева.
Через полчаса после соединения авангард русских вошел в соприкосновение с противником, и начался бой. Согласно диспозиции, Нежинский полк, прибывший к месту сражения почти в полном составе, должен был обойти турецкие позиции справа, а четырем ротам болховцев предстояла «честь» идти во фронтальную атаку, чтобы связать их главные силы боем.
Будищев всего этого, разумеется, не знал, но после того, как охотничью команду подчинили поручику Михаю, его не покидали самые мрачные предчувствия. Рота Михая среди солдат славилась как каторжное место. Строгий до придирчивости поручик самозабвенно любил шагистику, бдительно следил за соблюдением формы, и, вероятно, поэтому его рота считалась одной из лучших. А вот огневой подготовкой, при том, что рота считалась как раз стрелковой, он, будучи известным «штыколюбом», своих подчиненных не изнурял. Впрочем, бытие их и без того было практически невыносимым.
– Отчего у вашего подчиненного винтовка неустановленного образца? – сухо поинтересовался Михай у подпоручика.
– С разрешения полкового командира, – отвечал ему Линдфорс. – Этот солдат отлично стреляет и потому…
– Здесь ему это не понадобится, – пожал плечами командир роты и двинулся дальше.
– Почему мундир драный? – нашел он новую жертву в стоящем следующим Шматове. – Отвечай, скотина!
– Виноват, ваше благородие, – только и смог ответить Федька, растерянно моргая глазами.
– То-то что виноват, – нехорошо взглянул на него поручик. – Ладно, Иван Иванович, это – ваши подчиненные, вам с ними и валандаться, однако рекомендую быть с ними построже. И учтите, я разгильдяйства не потерплю!
– Слушаюсь!
Разбившись в густые цепи, роты двинулись вперед и вскоре исчезли в густых зарослях. Офицеры какое-то время пытались командовать, но, не видя подчиненных, вскоре оставили это дело. Как позднее напишет в своей реляции Тихменев: «Судьба боя сразу же перешла в руки солдат». Турецкий командир также пустил свои цепи вперед, и вскоре противников ожидала неминуемая встреча.
– Как густо стреляют, – шепнул идущий рядом с Будищевым Шматов. – Того и гляди заденут, окаянные!
– Это ты еще пулеметов не видел, – хмуро буркнул в ответ Дмитрий.
– Чегось?
– Ни хренась! Какого черта у тебя мундир в прорехах?
– Дык этот, порвал, когда мы его крутили, турок, в общем.
– И что, заштопать не надо?
– Да не ругайся, Граф, меня и так этот Михай чуть до кондрашки не довел.
– Мало тебе еще, разгильдяю!
– Ох, – пригнулся от свистнувшей совсем рядом пули Федька, – эко близко пальнули!
– Угу, – закусил губу Будищев и медленно приставил к плечу приклад.
Только что шедшие в почти непроходимых зарослях солдаты вышли на небольшую поляну и с изумлением увидели перед собой противника. Командовавший турками офицер с револьвером в одной руке и саблей в другой что-то гортанно крикнул своим подчинённым, показывая руками на русских, но тут же грянул выстрел, и его отбросило назад. Аскеры, так и не получившие приказа, на секунду замешкались, зато болховцы, ни мгновения не сомневаясь, кинулись в штыковую, будто только этого и ждали. Федька, заорав, тоже полез вперед, и только Будищев, не поддавшись всеобщему настроению, остался сзади и, быстро перезарядив винтовку, принялся выцеливать новую жертву. Впрочем, яростная схватка скоро закончилась, и солдаты двинулись вперед. Дмитрий, не теряя не секунды, подбежал к убитому им турку и попытался взять его револьвер. Однако рука мертвеца продолжала крепко сжимать оружие, и ему пришлось пустить в ход штык. Через секунду добыча была за пазухой, и солдат принялся догонять своих.
Вскоре наступавшие роты перемешались, однако продолжали неуклонно двигаться вперед, ориентируясь на артиллерийскую канонаду. Каждый понимал, что надо идти на звуки неприятельских пушек, чтобы там впереди сойтись и вместе атаковать неприятеля.
Наконец деревья стали редеть, и солдаты стали скапливаться на краю леса, ожидая отставших. Но отступавшие турки уже остановились и, заняв все удобные для стрельбы места, принялись осыпать опушку леса градом пуль. Перестрелка усиливалась с каждой минутой. К аскерам присоединились их товарищи, занявшие виноградники у окраины села и ведущие огонь поверх их голов. Русские солдаты все подходили и подходили, и их «крынки» тоже добавляли трескотни в шум битвы.
Тут в османских рядах появился какой-то разодетый паша верхом на прекрасном коне и, размахивая саблей, погнал своих подчиненных в атаку. Те дружно кинулись вперед, но, встреченные пулями, останавливались и откатились назад. Негодующий начальник снова послал их вперед, и снова турки, не выдержав русского огня, отступили.
Будищев все это время размеренно целился и стрелял, стараясь выбирать офицеров или просто самых настырно лезущих вперед турок. Сделав несколько выстрелов, он перебегал за другое дерево и вел огонь с новой позиции.
– А довольно жарко, – раздался совсем рядом голос Линдфорса.
Дмитрий оглянулся и увидел, что командир охотничьей команды во весь рост стоит рядом ним и с азартом палит из револьвера.
– Вы бы пригнулись, вашбродь, – хмуро буркнул он и в очередной раз выстрелил.
– Мажешь, Будищев! – почти радостно закричал подпоручик и, опустошив наконец барабан, плюхнулся рядом.
– Черта с два, – закусив губу, тихонько ответил солдат и снова выстрелил.